Кровь тамплиеров - Вольфганг Хольбайн

Приоресса схватила плащ и без всякого почтения отбросила в сторону.

— Это же… — прошептала Лукреция. В каждом произносимом ею слоге звучало абсолютное сумасшествие. — Это же Гроб Господа! Это же Святой Грааль!

Но Давид сомневался, хотя чувствовал, что она права: ведь он сам ощущал нечто подобное, хотя и более слабо, находясь рядом с плащаницей или копьем, — почтение, от которого его бросало то в холод, то в жар, нечто, настолько его притягивающее, что он пытался встать на колени. Сейчас это было совсем близко и становилось все ближе, чем чаще он поглядывал на деревянный ящик, в щелях и трещинах которого опасно и соблазнительно взблескивало что-то металлическое; он подошел ближе…

Он искал Гроб. Но этот ларь не тянул даже на детский гробик!

Он давно уже не хотел ничего знать: ни что находится в этом ящике, ни что произойдет после того, как Лукреция его откроет. Если все, что уже случилось, вдруг оказалось бы неслучившимся, и он, неподготовленный и ни о чем не догадывающийся, с секунды на секунду вдруг оказался бы на этом месте, пламя жадности, которое безудержно пылало в глазах его матери, а также неконтролируемая дрожь ее рук и губ были бы ему недвусмысленным предостережением. Что бы ни находилось внутри, это может лишить его разума. Лукреции, например, хватило одной, ничем не подтвержденной легенды, чтобы стать безумной.

— Открой! — скомандовала она внезапно и неистово.

Давид обеспокоенно посмотрел на мать. Ее грудь поднималась и опускалась в бешеном ритме. По лбу текли большие капли пота. Волнение заставило лопнуть пару небольших кровяных сосудиков в ее глазах, под которыми появились черные круги. Жадность поглотила ее красоту. Она вдруг стала казаться старше, чем несколько минут назад.

— Нет! — вырвалось у Давида, хотя ужас перед тем, что содержимое ящика может подстерегать его слабую человеческую душу, беспокойство за Стеллу, которая по-прежнему находилась во власти араба, и страх перед тем, что происходит с Лукрецией, ослабили его решительность.

— Давид!

Что-то умоляющее, более не пугающее присоединилось к безумному выражению ее глаз. Она действительно любит его, понял Давид. Она была совершенно сумасшедшая, она потеряла душу, мечтая о вечной жизни, но она хотела разделить эту мечту с ним.

— Грааль принадлежит нам, — едва слышно прошептала она. — Тебе и мне…

— Как мило! Вся благородная семейка в сборе.

Лукрецию словно сразило громом. Она обернулась. Давид также поспешил направить свой взгляд в ту сторону, из которой через весь зал раздавался хорошо знакомый голос. Он-то думал, что Арес погиб, но тот жив и невредим; он незаметно прокрался к хорам и сейчас стоял на широкой лестнице. В руке он небрежно держал меч, со стального клинка которого капала кровь. Но какую бы кровавую расправу он уже ни учинил, ему, как всегда, было мало.

Давид, охваченный ужасным подозрением, посмотрел мимо Гунна в надежде увидеть контуры изящной фигурки, но ее там не было. В его сердце словно что-то взорвалось. Неужели это кровь Стеллы? Неужели это ее жизнь оставила след на клинке Ареса, а кровь запачкала его лицо?

Он думал, что более нечеловеческого лица и выражения глаз не может быть, чем абсолютная, все определяющая жадность в чертах его матери. Но он ошибся. Во взгляде Ареса все это объединялось и усиливалось бешеной жаждой крови. Он убил Стеллу, пронеслось в голове Давида, и следующими в его списке, в котором, вероятно, уже помечена остальная часть мира, значатся Давид и Лукреция. Имеет ли смысл бороться?

— Ты всегда хочешь то, что задумал я, — прошипел Арес, обернувшись к сестре и медленно к ней приближаясь. — Сегодня решаю я. Святой Грааль принадлежит мне!

Приоресса и верховная настоятельница отступила назад, смерила брата взглядом, полным ненависти и презрения, а также упрямого вызова.

— Если ты что-нибудь сделал Стелле или Квентину, Арес… — начал Давид, борясь со слезами отчаяния, которые горели в его глазах, но «мастер меча» раздраженно прервал его речь.

— Заткнись, племянничек! Просто заткни глотку… — протянул он, прежде чем снова повернулся к Лукреции.

— Как у нас с тобой бывало до сих пор? Становись на колени? — Он вызывающе выставил вперед подбородок. — А что, если сейчас ты встанешь передо мной на колени, а?!

Лукреция без труда выдержала его презрительный взгляд. Она ему не верит, испуганно подумал Давид. Или не верит, или ей все равно, что он ее убьет. Проклятый Грааль определял ее существование. Если Арес отберет у нее святыню, он ее этим убьет. Ее взгляд оставался холодным, а глаза казались не карими, а черными, как ночь. Как только брат подошел к ней, она плюнула ему в лицо. В следующую же секунду Арес взмахнул оружием, чтобы отсечь ей голову. Лукреция не пошевелилась.

Она, конечно, безумна. И опасна. Она, без сомнения, готова променять собственного сына на Грааль. Но она его мать — это факт, и он обязан за нее сражаться. Странно, что он нигде не видит бездыханного тела Стеллы.

С отчаянным и пронзительным криком, лишь на сантиметр увернувшись от направленного на него клинка, Давид рванулся вперед и ударил Гунна в грудь с силой, которая заставила того пошатнуться на верхней ступени лестницы и потерять равновесие. Клинок упустил свою цель, но Давид от собственного порыва тоже покатился вниз по ступеням и упал рядом с дядей. От жесткого удара в глазах Давида заплясали пестрые точки. Одурманенный, задыхающийся, хватающий ртом воздух, он сделал несколько судорожных движений кулаками, но, вероятно, спасло ему жизнь только то обстоятельство, что он свалился на Ареса. Впрочем, возможно, его смерть задержалась всего на несколько секунд, так как Гунн вскочил на ноги с каким-то звериным рыком, причем, вставая, с силой отшвырнул от себя племянника, покатившегося по крутой дуге. Давид со стоном встал сначала на колени, потом ему удалось снова принять вертикальное положение и сделать два-три нетвердых шага, отступая от жаждущего крови родственника, но у него не было шанса. В противоположность своему широкоплечему дядюшке, который, злорадно ухмыляясь, неотступно, хотя и неторопливо шел на него, Давид был безоружен.

Арес плюнул на благословенную землю и с садистским удовольствием поиграл мечом в своей руке.

— Ах ты, Боже мой, — усмехнулся он. — Я долго ждал…

— Давид!!

Конец фразы потерялся в громком выкрике, который донесся из передней части крипты.

Он сразу узнал ее голос, еще прежде чем увидел Стеллу в свете факелов перед тайным проходом. Пальцы ее протянутой руки твердо сжимали рукоять меча тамплиера, хотя он не сразу понял, что она принесла ему оружие.

— Время для последнего урока. — Прежде чем он договорил последнее слово, он уже инстинктивно парировал удар.

Они сражались более чем ожесточенно. Атаки и парады — маневры с целью отвести удары противника — сменяли друг друга с головокружительной быстротой. Наибольшей угрозой для Давида был короткий бой с вполне предугадываемым исходом: он давно не тренировался и многое позабыл из того, чему научился у «мастера меча». Противник молотил его сейчас с беспредельной злобой, он проткнул его левое плечо, оставив на нем глубокий кровоточащий шрам, но в свою очередь получил за это не менее серьезный порез в области поясницы. Давид изменил тактику: теперь ни одну из его атак невозможно было предугадать, ни одно движение не поддавалось расчету. Он отбросил все трюки и подставы, которым научил его Арес, и стал парировать инстинктивно, так же, как инстинктивно атаковал сам. Приемы и трюки, которым его обучили, предполагали, что противник в бою использует прежде всего голову, ум. Но Арес на этот раз боролся в припадке бешеной ярости и сумасшедшей решимости; с тем же успехом он мог посылать оружие вслепую.

Это была неверная стратегия!

Когда Давид в течение доли секунды прочел неуверенность и беспокойство, чуть ли не страх в глазах своего визави, он понял, что силы неравны: его, Давида, атаки перевешивали! Гунн отступал под его натиском шаг за шагом. Неужели он смог этого добиться?

Давид почувствовал невообразимую боль на тыльной стороне руки, держащей меч. Он громко закричал, выронил оружие и со страхом уставился на кинжал, который оказался вдруг в левой руке противника. Горячая кровь капала на лежащий у его ног меч магистра.

Арес ухмыльнулся, уверенный в победе, и изготовился с заметным удовольствием к финальному удару, как вдруг Квентин, вооруженный саблей араба, набросился на него!

Давид так же мало видел приближающегося к ним монаха, как и Гунна, который ошеломленно повернулся к Давиду спиной и занес свой клинок, но юноша тотчас отреагировал. Его кровоточащая рука схватилась за рукоять, подняла меч, валявшийся у ног, и рванула его вверх. Арес заметил это движение краем глаза, отложил удар, которым собирался разрубить монаха на две половинки, и снова развернулся к Давиду.