У нас все хорошо - Арно Гайгер

— Да, бывает, — отвечает женщина за прилавком.

Она очищает ножом от пленки большой кусок венгерской салями и кладет его на электрорезку.

— Доктор мне не разрешает волноваться, а то, мол, получу инфаркт, и тогда крышка. Но мне кажется, дело в желчном пузыре. С инфарктом у меня проблем еще не было, а вот с желчным пузырем да.

На лице у женщины множество морщин. У нее старые руки, а на правой не хватает мизинца вместе с суставной впадиной. Морщинистый кусок кожи на культе темнее, чем кожа рук, так что и вен не видно.

— Тут визг стоит, как в свинарнике. Люди доставляют свои машины через каждую пару лет на освящение. А потом мчатся на авось по дорогам, уверенные, что раз Господь Бог вчера миловал, то и сегодня все обойдется.

Тяжкий и душный воздух в мясной лавке наводит Петера на мысль, что он дышит сальными испарениями. Лавка, кажется, специализируется на сухих колбасах, правда, и на том, чем можно перекусить между обедом и ужином. Две запотевшие печки, стоящие в прохладном помещении, предлагают на выбор три вида горячего мясного хлеба. В животе Петера начинает урчать. Он ощущает пот в подмышках и на груди. На перекрестке было градусов тридцать, если не все сорок.

— Просто беда, — говорит женщина. — Не для слабых нервов.

Привычным движением она рассекает шесть булочек пополам. Попутно она продолжает распространяться о разных подробностях, насколько они ей известны. Некоторые комментарии, кажущиеся особенно правдоподобными, Петер записывает в блокноте, например, что ограничительный столбик напротив острого угла дома долго на месте не задерживается, его постоянно сшибают.

— Могу себе представить, — замечает он.

Спустя мгновение, после того как женщина, вздохнув, добралась до конца своего рассказа, он добавляет:

— Дороги без всякого понятия.

— Это люди не имеют никакого понятия.

Женщина нарезает вдоль два больших маринованных огурца, распределяет ломтики по булочкам, накрывает их вторыми половинками. Готовые бутерброды она заворачивает в вощеную бумагу и складывает в бумажный пакет. Петер покупает еще две бутылки минералки. Женщина протягивает ему пакет.

Подавая деньги, Петер говорит:

— Некоторые дороги имеют нежелательное свойство приводить к ускорению движения именно в тех местах, где оно должно замедляться. В случае с данным перекрестком следовало бы либо запретить движение мимо острого угла, либо эту развилку (он начинает жестикулировать) в месте ее пересечения с главной дорогой так развернуть влево, то есть на юг, чтобы она подходила к главной под прямым углом. Параллельно с этими мерами я бы рекомендовал место слияния дорог отодвинуть на несколько метров назад. Мы бы получили при этом преимущество, которое заключалось бы в том, что таким образом на главной дороге появилось бы место для полосы перестроения, на которую могли бы заранее выезжать поворачивающие налево машины, а на этой развилке можно было бы соорудить островок безопасности. С его помощью можно было бы тормозить идущие на большой скорости транспортные потоки и одновременно создать для них дополнительную полосу. Все эти меры не только привели бы к повышению проходимости этого участка и значительно улучшили бы обзор, но и помогли бы избежать большинства столкновений. Однако условием для таких изменений является снос этого дома.

— Миленькая перспектива.

Лицо женщины остается довольно безучастным. Она выдает Петеру сдачу, животом задвигает ящичек кассы и вытирает руки кухонным полотенцем.

— Вы никогда не замечали, что анютины глазки сажают преимущественно на могилах и на островках безопасности? — спрашивает она.

— Мне никогда не бросалось это в глаза.

— А вы задумайтесь над этим.

Петер поворачивается к двери.

— Большое спасибо за информацию.

Он выходит на улицу, на яркое солнце и жару, и от внезапной перемены у него перед глазами начинают плясать желтые искорки. Он прищуривает глаза, и когда он снова оборачивается к двери, где стоит провожающая его хозяйка мясной лавки, то спиной ощущает нестерпимый жар, будто удар плетью. Ему кажется, что дом нависает над ним, и в ту же минуту ему представляется, что женщина продаст дом сразу же, как только подвернется выгодное предложение. Зажатый меж двух дорог, перед дверью совсем нет свободного места. Такой шанс дважды не получают.

— Местами для стоянки вы тут тоже не избалованы. Так что можете считать, что вам повезло, — произносит он буднично.

Он поворачивается, и в нос ударяет запах нагревшегося асфальта. Он проходит по тому самому месту, где три дня назад истек кровью молодой мотоциклист. При этом Петер представляет, как мог бы выглядеть перекресток после перестройки. Да, если подумать, то действительно выходит, что клумбы на островках безопасности часто засаживаются анютиными глазками. Он даже знает, почему. Дело не в призраках мертвецов, которые ищут на окровавленных перекрестках потерянные на обочине очки, шляпы и портфели. Должно быть, причина в том, что анютины глазки — он тоже их не особенно любит — дешевы и таят в себе признательность. Как хризантемы. Букет хризантем он принес накануне вечером на могилу Ингрид.

— Вжик — и готово.

Дети набрасываются на булочки с колбасой; кажется, что, как и всегда, они соревнуются, кто быстрее заглотит свои булки.

— Да не торопитесь вы так.

Откусывая и жуя, Филиппу все же удается задать вопрос, интересный ли это был перекресток.

— Смотря что понимать под словом «интересный». Две дороги, одна — ах! другая — ох!

(Как бомбы и гранаты, как плоть и кровь, как отдых и покой.)

Перед тем как сесть в машину, Петер утоляет сильную жажду. Заправив машину бензином, они отправляются дальше, все трое непрерывно жуя. По радио передают шестичасовые новости.

О том, что в Национальном совете на последнем пленарном заседании перед летними каникулами разгорелся огромный скандал по поводу проекта изменения закона о трудовых камерах, внесенного СПА. И что главы шести земель, члены АНП, проголосовали за народный референдум по атомной станции в Цвентендорфе. Крупное наступление эфиопцев против Эритреи. Бонн принимает на себя председательство в ЕС. Ханс Кранкль в течение следующих трех лет будет отзываться на имя Хуан. Новое приобретение футбольного клуба «Барселона» было встречено бурной овацией сотен поклонников и 120 журналистов в аэропорту столицы Каталонии. Советский Союз готовит космический полет на Марс с экипажем на борту. Принцесса Анна в Вене.

Филипп, по просьбе Петера, наизусть отчеканивает список состава команды, которая неделю назад в рамках чемпионата мира по футболу нанесла поражение нынешнему чемпиону мира. Затем Филипп перечисляет все голы, на какой минуте они были забиты и кто из вратарей играл в воротах. Он называет также единственную замену игрока в австрийской команде — на семьдесят первой минуте Франц Оберахер вместо Вальтера Шахнера. Желтые карточки для Кройца и Цары. Арбитр — Абрахам Кляйн, Израиль. Так проходит некоторое время. Потом Филипп собирается затеять спор с Сисси, какого цвета будет следующая встречная машина. Однако терпит неудачу со своим «дурацким предложением». Ребячество. Драматизация того, что все равно произойдет. Петер предлагает себя в замену.

— Белая.

— Голубая.

Они спорят пять раз подряд. Но ни разу ни один из них не выигрывает, посему они бросают эту затею. Филипп достает свой комикс про Астерикса. Сисси глазеет на летний пейзаж. Петер тем временем ломает голову над тем, чем бы таким немудрящим занять детей. Чем же? Хороший вопрос. Он делает пару попыток, но вскоре замолкает, чтобы не натолкнуться снова на неприятие своих идей. Нелегко выдумать для детей что-то новенькое и занимательное и одновременно не показаться им по-взрослому скучным или чересчур любопытным.

Он заглатывает остатки второй булочки и делает третью попытку. Кстати, когда во время войны продукты выдавались только по карточкам, мясники в один миг приобрели удивительную способность отрезать мясо с точностью до грамма, и эта самая способность так же в один миг внезапно исчезла, как только карточки отменили: «А что, если чуть больше?»

— Потрясающий феномен, а?

В награду он получает одно из привычных колких замечаний Сисси, которая на этот раз ссылается на Эрнесто Че Гевару:

— Капитализм когда-нибудь задохнется в своих противоречиях.

Петер принимает это к сведению. Пусть будет так. В конце концов он ловит себя на мысли о том, что он — в который уже раз? — пытается при помощи быстро мелькающих за окном картин познакомить детей с отечественным культурным достоянием, когда по ту сторону реки Мур, прячущейся за деревьями, открывается взору башня замка Вайсенегг. Неуклюже замаскированный монолог, главная цель которого, как и разговоров с покойной Ингрид, — заключить самого себя в объятия.