Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха - Юрий Сушко

Ну что за чушь, возмущался Лаврентий Павлович, какая из этой бабы шпионка, прости меня, Господи?! Она что, занималась выуживанием военных секретов, добывала планы оборонительных рубежей, умерщвляла гитлеровских генералов, взрывала мосты или поджигала рейхстаг?

Она просто рассказывала тем, кто ее об этом спрашивал, о некоторых пикантных подробностях жизни вождей Третьего рейха, которые являлись «тайнами за семью печатями» для самых подготовленных и талантливых агентов союзников. Откуда, скажем, мог узнать тщательно законспирированный советский разведчик-нелегал, даже в мундире офицера СС, с безупречными документами и с 20-летним стажем работы в самой рейхсканцелярии, на какой посуде любит кушать фюрер, каким эротическим утехам предается по утрам, какие фильмы любит смотреть, с кем делится своими сокровенными мыслями, к советам кого именно из астрологов прислушивается, страдает ли запорами, какие блюда и напитки выбирает на ужин, бреется ли самостоятельно или предпочитает пользоваться услугами личного парикмахера, какие духи и нижнее белье ценит его дешевая подстилка Ева Браун, верно ли то, что она нарушает нормы арийской морали и тайком от Гитлера покуривает, пьют ли в обществе фюрера фашистские бонзы английский чай, ну и все прочие забавные житейские мелочи, которые только на первый взгляд не имеют ровным счетом никакого значения для успешного развертывания войсковой операции под Курском, Краковом или при взятии Киева, но в особый момент могли иметь стратегическое значение…

Его размышления прервало появление адъютанта.

– К вам Абакумов, Лаврентий Павлович.

– Пускай войдет.

В кабинете Абакумов, даже не присаживаясь, приступил к докладу об исполнении поручения относительно «фрау» Чеховой:

– Лаврентий Павлович, на сегодняшний день контрразведка взяла на себя обеспечение продовольственными товарами семьи Чеховой, а также бензина для автомобиля. Завезены стройматериалы для ремонта дома. Ольга Константиновна и члены ее семьи находятся под негласным вооруженным охранным сопровождением. Комендатуре Берлина даны соответствующие рекомендации… Они… – Абакумов замешкался.

– Что «они»? – Берия не терпел пауз в докладах.

– Они выделили «фрау»… корову.

Берия раскатисто захохотал: «Молодцы!» Абакумов принялся активно убеждать: «Лаврентий Павлович, по нынешним временам это немалая ценность…»

– Ладно, Виктор Семенович. В общем, держи все, что касается нашей подопечной, под своим контролем. Она нам еще может понадобиться. Когда-нибудь… А пока пусть… корову учится доить. – И вновь весело засмеялся.

Берлин, советская оккупационная зона, 1946 год

Ада, ранимая душа, сердцем чувствовала, что в последнее время с Ольгой происходит что-то неладное. Поделилась своими тревогами с тетушкой: «Я очень, очень редко бываю у сестры… Да, мне как-то там холодно и неуютно, хотя каждый раз у всех радость большая, когда я появляюсь… Живут очень живописно, у самого озера вилла… Но все как-то не ладят друг с другом, вечно ссоры, обиды, оскорбления…»

Обычно сдержанная, хладнокровная и замкнутая Ольга Константиновна ближе к вечеру чувствовала себя совершенно разбитой, нервничала, никак не могла отделаться от неясного чувства тревоги, каких-то беспокойных предчувствий и воспоминаний. Наверняка сказывалась и физическая, и моральная усталость, накопившаяся за последние месяцы. Она с трудом привыкала к новой жизни… В какой-то момент, поддавшись энтузиазму молодых актеров, прибилась к их гастролирующей труппе «Сороконожка», потом вместе с коллегами попыталась создать некое подобие театра в Фриденау…

Вернувшись домой, она, никого не желая видеть, отпустила горничную, фрау Вебер, бесцельно побродила по квартире, затем, взяв первую попавшуюся книгу с полки, перевернула пару страниц. Но сразу захлопнула томик, придумав, чем себя занять. Французский продюсер давно уже ждет ее ответа на свое предложение. Мадам быстро сочинила письмо Марселю Жерому, прямо и без прикрас объяснив причины своего отказа от ангажемента. Они что, там у себя, во Франции, живут в каком-то другом мире?..

Марсель… Марсель Робинс… Вот в ком причины мучительной, непрекращающейся мигрени! Невесть откуда возникшие воспоминания о давно вычеркнутом из жизни бельгийце почему-то преследовали ее сегодня целый день. Словно кадры кинохроники мелькали у нее перед глазами: цветы… прогулка на машине… залы их роскошных апартаментов в Брюсселе… десерт после ужина в венском ресторане… И вдруг – отвратительная сцена в баре… мужланские, хамские манеры Робинса… Паршивец, когда же ты наконец отстанешь от меня?!.

Желая отвлечься, Ольга вновь взялась за перо: «Дорогая тетя Оля, добрый вечер!.. Извини, что-то я совсем расклеилась, и, вероятно, моя хандра не годится для переписки. Но очень уж хочется поговорить, да только не с кем… Недавно перечитывала Антона Павловича и наткнулась на такую странную его мысль: «Любовь – это или остаток чего-то, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь». И подумала, а не обо мне это сказано?.. Живу в постоянном ожидании чего-то хорошего. А оно так далеко…»

Ответное письмо из Москвы целую неделю оставалось на рабочем столе Ольги нераспечатанным. Она была в постоянных разъездах, наконец-то получив разрешение на выезды с концертами в американскую зону Берлина, а затем еще и в Австрию…

По возвращении домой, прочитав тетушкино послание, Ольга даже не сразу вспомнила, о чем она писала Ольге Леонардовне месяц или два назад. Изливала душу, жаловалась, что ли?.. Только какое отношение ее переживания имеют к стародавним чувствам тетушки к Антону Павловичу?.. Ей почему-то стало стыдно, как в детстве перед отцом…

«Ты пишешь о наших отношениях с Антоном Павловичем. Да, эти шесть лет, что я его знала, были мучительны, полны надрыва из-за сложившейся так жизни. И все же эти годы были полны такого интереса, такого значения, такой насыщенности, что казались красотой жизни. Ведь я не девочкой шла за него, это не был для меня мужчина, – я была потрясена им как необыкновенным человеком, всей его личностью, внутренним миром… Эти мучительные шесть лет остались для меня светом и правдой и красотой жизни…»

Ольга читала и тихо всхлипывала: спасибо, дорогая тетушка, за добрые слова, спасибо за то, что обошлась на этот раз без своих обычных наставлений и нравоучений… Но что же все-таки я ей писала?.. Или она просто угадала мои слезливые тревоги между строк?..

США, 1946–1955 годы

Другая моя идея – в этот раз для себя как актера (если я могу еще играть) – Вечный Жид. У меня есть много книг на эту тему… Испытав все муки и боли, Вечный Жид в конце концов придет к Христу; в этом и есть весь смысл истории.