Квинт Лициний - Your Name

Зал отозвался тихим одобрительным смехом. Инструктор сидел задумчивой мышкой, пытаясь квалифицировать сюжет.

— А вторая история раньше произошла, в девятьсот двенадцатом, в Кракове. Ммм… Вы, наверное, знаете, что в этом году были выборы в четвёртую Думу. В партии были разные мнения по вопросу идти на эти выборы или нет. Ленин был твёрдо против, так как считал, что царское правительство сделало такие условиях выборов по куриям, что нам, большевикам, в Думу всё равно не пройти. Но на Пражской конференции большинство делегатов приняло решение на выборы всё же идти, с требованиями демократической республики, восьмичасового рабочего дня и конфискации помещичьей земли. Да… Ну и Владимир Ильич, раздосадовавшись, в сердцах пообещал выпить за каждого прошедшего депутата рюмку коньяка. На пятьдесят грамм. Хе-хе… Так-то он не пил почти, пивко только уважал, да… Две-три кружечки по литру — редко когда больше… Мда… Баварское, знаете, предпочитал, с венскими сосисочками… — и старый большевик мечтательно причмокнул в микрофон. — Псевдоним «Ленин» он, хе-хе, как раз в Мюнхене, в пивной придумал, когда писал программную статью «Что делать?». А вот Надежда Константина, та пуншевать предпочитала, весело так, компанейски…

Я с неподдельным интересом наблюдал, как инструктор райком егозит на стуле, постепенно наливаясь краснотой. По залу бродило, нарастая, оживлённое перешёптывание.

— Ну, так, значит, в Думу прошло целых шесть депутатов. Шесть! Вместе, кстати, с оказавшимся потом провокатором Малиновским. А я, значит, когда об этом стало известно, как раз в Кракове у Ленина был, приехал с отчетом о работе в Киеве. Ну… Ленин же — человек слова, как сказал, так и сделал, — приятные воспоминания заметно взбодрили ветерана, и речь его текла непрерывным ручейком, лишь иногда спотыкаясь на особо сложных для дикции словах, — у Нади отпросились, значит, ну и в гаштет… Он сразу как зашёл шесть рюмок коньяка заказал. И пошло веселье… Хе-хе… А назад когда шли, он всё «Варшавянку» на улицах пел, знаете, эту, — и Зельдинский начал, слегка помахивая правой рукой, выводить надтреснутым голосом «вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас сильно гнетут…».

Здесь терпение у инструктора лопнуло — наверное, он имел музыкальный слух. Быстро подскочив к трибуне, вырвал микрофон из некрепких старческих рук и, натянуто улыбаясь, произнес:

— Я думаю, товарищи комсомольцы, мы сердечно поблагодарим Михаила Натановича за то, что он смог прийти на торжественное собрание и…

Зал разразился бурными овациями.

— … и попросим, что бы именно он провёл награждение отличившихся к ходе коммунистического соревнования учителей вашей школы и членов комсомольской дружины почётными грамотами райкома партии.

Все! Горю синим пламенем!

Я наклонился к Паштету:

— Паш, если что будут спрашивать, скажи, что я чем-то отравился, и меня затошнило, угу? А теперь, выпусти меня отсюда.

Проскользнув мимо удивлённого Паштета, я, пользуясь тем, что внимание большей части сидящих в зале приковано к сцене, пригнувшись, пронёсся по проходу, выскочил в двери и сломя голову скатился по лестнице в гардероб.

А спустя двадцать минут я с ненавистью смотрел на трафаретную надпись «выхода нет» на двери остановившегося по неизвестной причине в туннеле вагона метро. Что такое не везёт и как с ним бороться…

Спортивный костюм она купила в Нью-Йорке в свой первый отпуск. Хотелось по возвращению бросить вызов Советам. Бегать по улицам Ленинграда в звёздно-полосатом костюме с орлом на спине, собирая удивленные и негодующие взгляды прохожих, было забавно, особенно под дипломатическим иммунитетом. Сегодня она впервые об этом пожалела, хотелось стать неприметной серенькой мышкой-поскребушкой.

За пять минут быстрой ходьбы от дома до парка Синти согрелась. Наружка, вероятно, тоже. Как обычно, пасли её впятером, если, конечно, нигде в домах вокруг нет стационарных постов. Фред полагал, что есть, и не один, слишком близко расположен парк к месту сосредоточения консульств.

Ну и ладно. Несмотря на то, что парк, особенно сейчас, весной, просматривался почти насквозь, на маршруте её бега есть пять небольших мёртвых зон. Она привычно вычислила их ещё в первый год, просто на всякий случай. Сейчас она их и осмотрит… И Синти перешла на лёгкий бег, привычно топча мокроватый гравий аллеи.

Странно, но сегодня она не чувствует страха, лишь возбуждение охотника, идеальное состояние для выхода на операцию. Неторопливо труся, Синти подметала взглядом узкую дорожку перед собой. Знак не может быть далёко.

Вот и первая мёртвая зона, пять метров между кустами ещё не расцветшей сирени. Синти впилась взглядом в неприметную черту на гравии. Просто черта… Или не просто? Пробежав, она попыталась восстановить рисунок в уме. Линия с маленькой чёрточкой на конце, как стрелка с одной палочкой. Случайность, указатель или иероглиф «и»?

Дорожка изогнулась вдоль берега искусственного пруда, и направилась к выгнутому дугой мостику. Вокруг всё как обычно: резвятся на площадке с игровыми аттракционами детишки, на скамеечках вокруг сидят шахматисты, за их спинами, тихо перешептываясь, обсуждают ход матчей болельщики. Идеальное место для наблюдения за ней.

Пронеслась, ускоряясь, по прямому участку, и дорожка начала закругляться, направляясь поперёк парка. Навстречу попадаются редкие прохожие, срезающие путь к метро. Все ли они безобидны или кто-то косит на неё взглядом? Или они рассматривают её костюм? В этой России параноиком заделаешься…

Вот и вторая слепая зона. Да! Мысленно Синти зааплодировала себе, щедро выставив пять и за наблюдательности и за сообразительность. Две черты, верхняя чуть меньше нижней. «Эр» — два. Значит, там было «и» — один. Раз-два. В такие совпадения она не верит — это иероглифы. А где было «раз-два», будет и три.

Синти чуть притормозила бег, слишком уж разогналась в эйфории. Обогнула быстро шагающего подростка с длинной веточкой в руке, и устремилась к следующему промежуточному финишу, где, как она была теперь уверена, её ждет «сань» — три.

Нет! У неё возникло ощущение, как будто с разбега впилилась мимо дверного проёма. Только не тормозить, только не оглядываться… Прошлого раза хватило. Можно бегать кругами, пока ноги не отваляться, возможность рассмотреть ещё будет.

Но как странно! Обиженно мотнула головой, отбрасывая свалившуюся чёлку, дунула посильнее на непокорную прядь и побежала дальше. Она была уверена, что здесь её встретит три черты. Не могла же она просмотреть?

Раз-два, раз-два… Неужели, все-таки, дети? Да нет, вряд ли…

Четвертую точку она миновала с вытянутой физиономией, а после пятой, самой большой слепой зоны, за тылами кинотеатра «Ленинград», и вовсе ничего уже не понимала. Пусто…

Обгоняя немногочисленных гуляющих, пробежала вдоль решетки, что отгораживает парк от улицы Суворова, и свернула на второй круг. Так, «и». Не, ну точно — «и». Взлетела на мостик и потрусила ко второй зоне. Угу, «эр», без каких-либо сомнений. И что это значит?

Резкий поворот и под горку… ещё поворот, лёгкая дуга…

«Сань»!

— Shit, — чуть слышно выругалась на бегу. Просмотреть этот знак она точно не могла. Значит…? Сердце забарабанило ещё сильнее. Раз-два-три. И..?

Так, в пятой зоне ещё одна новинка — на гравии появилась как бы небрежно начириканная заглавная буква «Ё» — с чуть перекошенной перекладиной, всего одной точкой и разрывом у верхней черты. «Та».

Он, она, оно применительно к вещам. И через шаг наискосок белеет очищенный от коры прутик, указывающий на обочину. Пробегая, Синти скосила глаза и зацепила взглядом сложенный вдвое и заколотый скрепкой использованный билет в кинотеатр.

Оно! Вот оно!

Остаток второго круга пробежала, выравнивая дыхание. Третий и четвёртый — контроль наблюдателей. И лишь на пятом круге, убедившись, что этот пятачок действительно не просматривается, на бегу чуть вильнула вбок, легко дотянулась до голубовато-зеленоватой бумажки и тут же спрятала её за тугую манжету рукава.

И…? Будут брать…? Синти изо всех сил боролась с желанием оглянуться. Внезапно остро захотелось на кабинетную работу. Шаг, второй, третий… Десятый… Фу… Здесь не взяли. Отбросила подрагивающей рукой со лба мокрые от пота волосы и потрусила домой. Мозг охотно перечислял варианты, где ещё могут взять, но организм, и так купающийся в чистом адреналине, уже не реагировал на эти провокации.

На дрожащих ногах, готовая заорать от ужаса от любого резкого движения или громкого звука, Синти вползла на четвёртый этаж и, захлопнув за собой дверь в квартиру, обессилено сползла по косяку на резиновый коврик. Загнано дыша, прислушалась к тишине квартиры и трясущимися пальцами достала из рукава билет. Сняла скрепку, развернула и уставилась на выпавший кусочек фотоплёнки. Затем закрыла ладонями глаза и глухо зарыдала, смывая слезами пережитой ужас.