«Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров - Валерий Шамбаров

Приезд Блюмкина в Москву стал его звездным часом. После ближневосточных успехов его встречали как триумфатора. Общался он с чинами не ниже начальников отделов ОГПУ. Сам руководитель ОГПУ Менжинский, заслушав доклад, пригласил его к себе на обед. А другой доклад Блюмкина был устроен для членов ЦК и правительства. Полномочия талантливого резидента было решено расширить, в его ведение дополнительно передавали Ирак, Иран, Индию…

Но письмо Троцкого подвело черту под радужными перспективами. Первый же человек, которому Блюмкин показал его, Карл Радек, недавно возвращенный из ссылки, жутко перепугался и поспешил заложить его Сталину. Иосиф Виссарионович поручил расследование Ягоде — заместителю председателя ОГПУ. Разведчик был далеко не такой важной персоной, как Лев Давидович. Прикрывать его и рисковать из-за него не имело смысла. Тем более что Сталин уже знал о его тайном задании. Зато открывалась возможность выслужиться! Чтобы проследить, с кем еще будет связываться Блюмкин, к нему, зная его слабость к женскому полу, прикомандировали молодую сослуживицу — разведчицу Лизу Горскую. Но Яков Григорьевич что-то заподозрил или не доверял новой пассии, никаких данных получить через нее не удалось.

В день отъезда Блюмкина в Турцию было решено арестовать его. Садясь с Горской в такси, чтобы следовать на вокзал, он заметил появившуюся оперативную машину, приказал шоферу гнать что есть мочи и начал отстреливаться. Но потом сообразил, что Москва — не Стамбул, уйти все равно не получится. Сдался, обвинив напоследок в предательстве свою подставную любовницу. Возможно, ему удалось бы остаться в живых. Троцкистов в 1929 г. еще не расстреливали. И уж тем более не расстреливали чекистов — даже за более серьезные преступления они отделывались лагерями. Из осужденных чекистов состояла в те времена вся внутрилагерная администрация. Однако на дело Блюмкина наложились внутренние интриги в руководстве ОГПУ.

Менжинский был уже тяжело болен, и за его место разворачивалась крутая борьба между первым заместителем Ягодой и вторым заместителем Трилиссером. Причем Трилиссер руководил иностранным отделом и был прямым начальником Блюмкина. А Ягода воспользовался случаем, чтобы подвести мину под конкурента. Подсказал Сталину метод «проверки» Трилиссера. На заседании коллегии ОГПУ Ягода неожиданно внес предложение о расстреле Блюмкина. Менжинский был предупрежден, что таково пожелание Сталина, проголосовал «за». А Трилиссер, ни о чем не знавший, был удивлен столь крайней мерой и высказался «против». За что впоследствии поплатился. Ну а Блюмкин, ставший разменной монетой во всех этих играх и осужденный двумя голосами против одного, был расстрелян 3 ноября 1929 г. По слухам, умер достойно, выкрикнув: «Да здравствует товарищ Троцкий!» и «Да здравствует мировая революция!»

Гнойник двадцать первый

Когда тайны вскрываются

1 декабря 1934 г. в коридоре Смольного некий Николаев разрядил револьвер в Сергея Мироновича Кирова. Это был видный политический деятель, близкий к Сталину. Разгромив очередную оппозицию, отстранив от должности главу ленинградской парторганизации Зиновьева, Иосиф Виссарионович поставил Кирова на его место. Причем, по контрасту с Зиновьевым, Сергей Миронович приобрел в Питере огромную популярность. Он и лично нравился Сталину, останавливался у него дома во время приездов в Москву. Генеральный секретарь приглашал его с собой париться в бане — единственного из партийных руководителей. Сталин привлекал Кирова для выполнения весьма ответственных поручений. Он организовывал единый Комитет по заготовкам после голода на Украине, Дону и Кубани, расследовал «перегибы» в Казахстане и др. Это был человек, которому генеральный секретарь всецело доверял. По его инициативе Киров был введен во все руководящие органы партии — Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Планировался перевод в Москву — с повышением.

Сталина убийство Сергея Мироновича потрясло. Уже 1 декабря вышло постановление правительства, вводившее ускоренное следствие и судопроизводство по делам о терроризме, немедленное исполнение смертных приговоров по таким делам. Хотя в действительности подоплека убийства была не совсем политической. У Кирова имелись некоторые «слабости». Он не пропускал смазливых дамочек, партийных секретарш. Правда, такое поведение в определенной мере было объяснимо. В свое время Кирова постарались женить на некой Марии Маркус, она была значительно старше мужа, а с годами стала проявлять признаки психической ненормальности.

Одной из любовниц Сергея Мироновича стала латышка Мильда Драуле. Ее муж Николаев как раз и был убийцей. Неуравновешенный коммунист-неудачник в числе других «зиновьевцев» был уволен, остался без работы. А тут еще и жена изменила с главным обидчиком. Николаева (возможно, не без участия жены) ждало назначение в провинциальную Лугу… Но когда Сталин, приехавший в Питер, лично взял под контроль расследование, обнаружились подозрительные вещи. Сотрудники НКВД уже дважды задерживали Николаева с револьвером, один раз рядом с квартирой Кирова. Оба раза отпустили. О том, что на Кирова готовится покушение, доносила осведомительница Волкова — ее сигнал оставили без внимания. В день убийства телохранитель Борисов отстал от Кирова, заговорив на проходной с охранником. А когда его везли на допрос, случилась авария. Борисов погиб, разбив голову, а кроме него, никто не пострадал. Эти факты не получили однозначного объяснения до сих пор. Но Сталин получил все основания не верить в версию личной мести.

И не поверил. Приказал применить к Николаеву методы «кнута и пряника», писал: «Кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему — все расскажет и покажет». Но чекисты еще и пытались противодействовать участию в следствии сталинских представителей, не показывали им материалов дела. Иосифу Виссарионовичу пришлось звонить Ягоде и пригрозить: «Смотрите, морду набьем».

Но «засыпать» Николаеву не потребовалось. Этот неврастеник вел дневник, написал «политическое завещание». В дневнике были найдены фамилии видного «зиновьевца» Котолынова, троцкиста Шатского. Вот тут-то и открылось, что разогнанные кружки троцкистов и «зиновьевцев» существуют подпольно, что в Ленинград приезжали эмиссары Зиновьева из Москвы. В кружках обсуждалось, как будет развиваться политическая ситуация. Например, утверждалось: «В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева». Перемывались кости Сталину и его соратникам, дескать, «все зло от них». И в этих же кружках вращался Николаев, подкрепляя личное озлобление «идеями», писал в «политическом завещании»: «…Я веду подготовление подобно А. Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…»

Так возникли дела «ленинградского центра» и «московского центра». Выбивали ли признания из арестованных? Но ведь не выбили. В соучастии в теракте не сознался никто. Однако подсудимые вовсе не отрицали, что несут «моральную ответственность» за убийство. Что разговоры в их среде могли подтолкнуть взяться за оружие любого. 29 декабря все 14 обвиняемых по делу «ленинградского центра» были осуждены к высшей мере и расстреляны. По делу «московского центра» было привлечено 19 человек, в том числе Зиновьев и Каменев. Их судили за подпольную пропаганду с тяжелыми последствиями. Они также признали «идеологическую ответственность» за случившееся. Получили разные сроки заключения. Зиновьев — 10 лет, Каменев — 5 лет…

Судили и руководителей ленинградского НКВД. Но столичное начальство постаралось выгородить их, дело свели к халатности. Зато НКВД постаралось реабилитироваться чрезмерным рвением. Из Ленинграда провели массовую депортацию «бывших» дворян, офицеров и т. п., хотя они-то уж никогда к «зиновьевцам» и троцкистам отношения не имели. Теперь их подчистую выселяли в Оренбуржье, Поволжье, Казахстан, Сибирь. По стране покатились аресты за «контреволюционную агитацию». В основном по доносам: кто-то одобрил убийство Кирова, кто-то сказал «всех бы их так».

Но убийство Кирова послужило толчком, от которого начали раскручиваться новые нити. Стали всплывать такие обстоятельства, которые раньше скрывались или не замечались. Так, после выстрела в Смольном решили проверить охрану Кремля. А когда копнули, за голову хватились. Служба была поставлена отвратительно. Мало того, вскрылся клубок махинаций. Секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе, заведовавший хозяйством Кремля, оказался замешан во множестве злоупотреблений, коррупции, его уличили и в «моральном разложении» — сексуальных извращениях. Енукидзе и многих сотрудников поснимали с постов, двоих расстреляли, три десятка посадили.