Большие Надежды (СИ) - Оськина Варвара

Я знаю, что вы встретитесь с Артуром. Теперь это неизбежно. Город будет вести вас друг к другу. Он уже это делает: через меня, через Алекса, через каждый день твоей и Артура жизни, через каждый поступок, вздох или слово. Да, вам будут мешать. Канцлер сделает всё, чтобы уничтожить тебя, но Город ему не позволит. Город и Артур. Алекс уверен, что предусмотрел всё… Что просчитал каждый шаг своего сына, но он не знает главного. Не знает, что в его идеальном оружии, в его сверхчеловеке, которого он так рьяно и безрезультатно пытается повторить в своих глупых лабораториях, скрыт изъян. Но именно эта неидеальность делает Артура и тебя столь совершенными. Как совершенен каждый живой человек. Понимаешь? Ген сострадания нельзя удалить навсегда. Глупость! Однажды он неизбежно проявится. Он очнётся в тот страшный миг выбора между жизнью своей и жизнью другого. Я ошиблась, думая, что могу соревноваться с природой, но ошибка Алекса куда катастрофичнее – он пошёл против Города. Да, Город превыше всего. Но Город – это не стены и камни. Город – это человек, за которого ты готов умереть.

Дневник Руфь Мессерер

В этот раз встреча их небольшого Сопротивления была назначена в Убежище. Решив не рисковать, Стивен выбрал самое безопасное место, хотя для Флор с Гербертом это было связано с ощутимыми неудобствами. Но если она смогла легко ускользнуть, опасаясь лишь неизменных дозоров Карателей, то для Льюиса, который должен был патрулировать улицы, неявка на построение перед Хантом грозила большими проблемами. Поэтому он опоздал. Запыхавшийся, злой, со взлохмаченными светлыми волосами, он вошёл в небольшой зал, где сходились коридоры Убежища, и раздражённо швырнул маску на первый попавшийся стол.

– Больной ублюдок, – пробормотал он вопросительно взглянувшей на него Флор. Она, как всегда, старалась держаться подальше от бесновавшегося в своих радикальных фантазиях Стивена и поэтому стояла в самом дальнем и тёмном углу. – Хотел бы я знать, как он это делает?

– Кто?

– Хант.

Флор поджала губы и отвернулась, невидяще глядя на Стива, который как раз формулировал очередной лозунг. Что-то вроде «победа или смерть».

С момента происшествия с «семнадцатой» прошла неделя, за которую она видела Главного Карателя лишь дважды. В первый раз, когда он прошёл мимо главного входа, сделав вид, что её не заметил (а может, и правда, не разглядел в толпе однотипно одетых людей), а во второй, на площади. Это была очередная казнь провинившегося. И Флор не знала, как не прожгла взглядом дыру в его чёртовом шлеме. Несмотря на то, что Каратели стояли ровной шеренгой из одинаковых чёрных костюмов и масок, Ханта она узнала практически сразу. У Флор не было этому объяснений, она просто чувствовала, а потому смотрела-смотрела-смотрела, будто призывала взять и немедленно отменить это показательное запугивание Города. Но Хант, конечно, даже не пошевелился. Возможно, ничего не почувствовал. Возможно, выискивал в толпе очередного носителя «вируса» сострадания. На бракованных у Артура Ханта было чутьё. Так что Флор понимала, отчего беснуется Герберт, и осторожно сжала его руку.

– Много?

– Только за сегодня он отрыл где-то человек тридцать. Такое ощущение, что началась массовая эпидемия, если такое возможно. – Герберт покачал головой, а потом фыркнул и по-простому устало потёр руками лицо. – Ты только представь… Хант лишь заходит в школу, церковь или даже в квартиры, оглядывается, а потом безошибочно выбирает бракованных. Ни одной осечки. Я потом специально перепроверил некоторых на карманном анализаторе. Ну, мало ли, Вард решил подыграть… Но нет. Все до единого. Яркая чёткая полоса в генетическом коде.

– И… как давно у вас эти рейды? – процедила Флор, чувствуя, как сжимается в напряжении что-то внутри.

– Уже неделю. И продлятся до самого празднества.

Флор растерянно взглянула на Герберта.

– Годовщина правления Суприма, – пояснил он, скривившись.

– Постоянно забываю об этом.

– Да ты настоящий диссидент, Колокольчик, – хохотнул он.

– Арестуешь?

– Я могу. Сегодня моё дежурство, – сардонически протянул Герберт и хмыкнул, уставившись себе под ноги, а Флор обеспокоенно на него посмотрела.

– У тебя не будет проблем?

– Кто знает?.. Но, вот ведь парадокс, объяснить что-то Ханту легче, чем Стивену.

Усмешка Флор вышла такой же кривой и вымученной. Они замолчали, прислушиваясь к речи Джонса, которая уже напоминала выспреннюю пропаганду, а потом одновременно переглянулись.

– Мне всё чаще кажется, что его фанатизм нас погубит, – тихо проговорила Флор. – Нельзя жить на одной жажде мести. Это плохой фундамент для будущего.

– Плохой, но другого у нас нет. Ты возьмёшь на себя такую ответственность?

Она отрицательно покачала головой. Господи, ей бы с самой собой разобраться, какие уж тут чужие заботы.

– И я нет, – вздохнул Льюис и замолчал. Он какое-то время следил за Стивеном, прежде чем скосил взгляд на Флор и тихо пробормотал: – Но забавно, что мы оба с тобой знаем, кто сможет.

– Ты всё ещё не отказался от этой безумной идеи.

– Нет. Так и не проверила его на сострадание?

– Даже не думала. Не представляю, как это сделать. И не представляю, что ты хочешь там найти.

– Что-нибудь. Зачем-то же Руфь его выделила.

– Ну да.

Флор вздохнула и подумала, что Руфь вообще выделяла много чего. Вот, например, Великого Канцлера Алекса Росса, но об этом говорить пока было страшно. Да, в общем, и нечего. Руфь молчала о личном, и Флор продиралась сквозь описания весьма специфичных экспериментов, которые Мессерер ставила сама над собой. И хотя тон записей становился суше, в каждой фразе чувствовалась всё туже затянутая пружина неизбежного взрыва, который вот-вот должен произойти. Флор помнила прыгающие от волнения строчки, в конце тетради, и целые страницы со смазанным текстом. Руфь плакала? Или просто что-то пролила на Дневник? Имя «Алекс» встречалось под конец так же часто, как и безымянный AR2_r.

Тем временем размышления Флор скакнули чуть дальше, но к столь же противоречивому.

– Ханта не переубедить, – твёрдо произнесла она. – Ты же сам говорил. И после всех этих недель я согласна с тобой. Он, возможно, способен убить Суприма, когда тот станет мешать, но свергнуть Канцлера и весь Канцеляриат… Да он скорее сам снимет маску перед «Тифоном», чем усомнится! А нам нечего ему предложить. Ни идеологии, ни плана. Он предан Канцлеру.

– Он предан Городу, – задумчиво поправил её Герберт. – А мы предлагаем жизнь, Флор. Жизнь для Города. Кто знает, быть может, это сработает.

– Теперь ты пытаешься убедить меня в обратном?

– Я всего лишь пытаюсь разобраться.

– Как ты с этим живёшь? – задала вдруг Флор вопрос, который мучил её последние дни. С того самого, если честно, момента, как за Хантом закрылась дверь в медицинский отсек.

– С чем?

– С тем, что днём ты убиваешь, а вечером приходишь к нам на собрание и думаешь, как это закончить. С тем, что колешь «Милосердие» ничего не понимающим детям, а потом чувствуешь, как толкается в животе Джуди твой малыш. С тем, что ты ненавидишь Ханта, но по-прежнему видишь в нём лидера больше, чем в Стивене. Я не понимаю… меня разрывает от противоречий. Я запуталась, Герберт.

– Потому что мыслишь эмоциями, – улыбнулся он грустно. – Ты пытаешься думать абсолютными характеристиками зла и добра, но это неправильно. У каждого из нас есть свой репер. Точка. Ориентир, к которому мы движемся. Нулевая отметка, которую ты ставишь так далеко на числовой прямой, как можешь дотянуться. Там будут сходиться оси всех твоих поступков. Это итог. Цель. Моя – жизнь моей семьи. Любой ценой.

– Я понимаю тебя, но вот у меня нет и не может быть цели, – фыркнула Флор и зло продолжила: – Я никто, у меня ничего нет, и после меня ничего не останется. Моё тело будет переработано и развеяно над землёй, память обо мне сотрётся. Я пустота… Родилась, жила, умерла. Я сама тот самый нуль.

– Тогда зачем ты здесь? Зачем борешься?