Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

– Ты и сейчас не в дельте, – сказала я. – А с пятьюстами солнцами тебе работать не придется.

Чуа опустила взгляд на копье и стала водить пальцем по значкам на древке, как ребенок, когда учится читать, – будто ответ был записан этими знаками и надо было только их разобрать.

– Если тебе мало денег, – сказала я, – есть еще кое-что.

– Что еще? – Она подняла глаза.

– Я верю в твоих богов, – тихо сказала я, не замечая переполнявшего Рука раздражения. – Я выросла здесь, в Запрудах, так что они и мои боги.

– Твоя вера ничего не меняет.

– Изменит, когда я их убью.

– Их не убьешь, – устало покачала головой Чуа. – Вуо-тоны всю жизнь посвящают войне с ними…

– Вуо-тоны – выродившееся племя в несколько тысяч человек. У них нет доступа к современному вооружению: к взрывчатке, к большим хищным птицам, которые парой ударов клюва забьют крокодила. Кеттрал – лучшие в мире бойцы.

– Дельта – не мир, – сказала женщина, но в ее глазах я заметила блеск, которого прежде не было.

– Может, ты и права, – пожала я плечами. – Если так, я останусь гнить на дне реки, а ты – посиживать на веранде домика на бреатанском побережье, в тысяче миль отсюда. А если права я, то убившие твоего мужа и вырвавшие глотки легионерам узнают наконец, каково это – умирать. Я не одна. Со мной другие кеттрал, твердо решившие найти и уничтожить ваших богов. Тебе придется еще один только раз побывать в дельте.

Женщина прикрыла глаза:

– А если вуо-тоны тебя убьют? Принесут в жертву богам.

– Тебя это не касается.

– Может статься, мы и до поселка не доберемся.

– Может статься, тебя во сне укусит шипастый паук. Хочешь умереть здесь, в логове, или на пути к свободе?

Чуа открыла глаза.

– Пятьсот аннурских солнц, – сказала она.

Я кивнула.

– Ты еще пожелаешь в жизни не видать дельты.

– Я много чего желаю, – ответила я, бросив взгляд на Рука (тот застыл идолом, насаженным на косой луч солнца). – И начинаю привыкать, что желания не сбываются.

14

На тонком слое белого пепла у хижины Чуа остались следы – босые ноги подходили к южной стене и уходили обратно. Коссал, как и обещал, не упускал меня из виду. Я присмотрелась к халупам вокруг крематория, но жрец слишком хорошо знал свое дело, чтобы показаться на глаза. Мне пришло в голову, что он мог найти способ укрыться и в лодке, на которой мы ходили осматривать барку. Маловероятно, но, ограничивайся он пределами вероятного, не стал бы таким хорошим жрецом.

Рук следов не заметил. Он и меня не замечал, широко шагал от хижины Чуа по запрудным переулкам, устремив взгляд прямо перед собой и обходя пьяниц, рыбаков, бродяжек. Чумазый мальчишка лет десяти-одиннадцати попробовал стянуть висевший у него на поясе нож. Рук поймал его за руку и, не сбившись с шага, швырнул воришку в канал. Остановился он не прежде, чем мы вышли из-под нависающих кровель на открытое пространство гавани.

Солнце скрылось за остроконечными крышами. Тени от кучки лачуг протянулись по темнеющей воде. В отличие от Новой гавани, где хватало глубины для гордых океанских судов, Горшок, как называлась местная бухта, представлял собой окруженную причалами заводь одного из каналов и был забит разномастными каноэ, кожаными челноками да полузатонувшими плотами на вечном приколе, потому что ни один человек в здравом уме не решился бы выйти на таких в дельту. Лодочники уже зажигали подвешенные на длинных шестах фонари. Те алели, как закат, будто кто-то похитил краски горизонта и залил их в тушку дохлой рыбы.

Ближайший фонарь горел за спиной Рука, так что на его лице лежала тень. Красноватое сияние очерчивало жесткую линию подбородка и сильной шеи, но глаз я не видела.

– Пятьсот солнц? – спросил он.

– Если город вспыхнет, дороже обойдется, – пожала я плечами.

Кругом теснились люди, но Рук не смотрел на воров и нищих. После барки в нем что-то переменилось. Он всегда был бойцом, солдатом, но прежде в его силе была музыка, и в голосе, даже когда он не улыбался, слышалась легкая усмешка. Другой мужчина, не такой любопытный и более свирепый, не тратил бы времени на перепалки со мной, как Рук в последние дни. Возвращаясь в город, я рассчитывала на его любовь к приключениям. Памятный мне по Сиа мужчина любил риск, он им питался. Но после того, что мы видели на барке, я с беспокойством замечала, что Рук больше не желает рисковать.

– Думаешь, она их найдет? – резко спросил он.

– Вуо-тонов? – Я склонила голову, чтобы снизу заглянуть ему в лицо. – Или богов?

Он повернулся ко мне:

– Богов не существует, Пирр. А если и существуют, им на нас плевать.

Я совладала с искушением протянуть руку, подцепить первого попавшегося прохожего и подарить его богу, явив силу Ананшаэля. Но правила Испытания не допускали убийства ради аргумента в споре, а Коссал был где-то рядом и не сводил с меня глаз. Кроме того, Рук не о моем боге говорил.

– Откуда ты знаешь? – с деланым равнодушием поинтересовалась я.

– Не о том спрашиваешь.

– Мне думается, кто спрашивает, тот знает о чем.

– Спрашивай, о чем хочешь, только вопрос неверный, – покачал он головой. – С тем же успехом могла спросить, как я узнал, что тебя нет.

– Я здесь.

– В то утро в Сиа и потом, – пояснил он, мотнув головой.

Я медленно перевела дыхание, приказала себе успокоиться.

– Если ты кого-то не видишь, это не значит, что его нет.

– Разве?

– Я могла быть там.

– Что ты могла? Прятаться где-то рядом? Тайком следить за мной?

– Обычное дело для кеттрал.

Я хотела пошутить, но мои слова плюхнулись нам под ноги, как дохлый угорь.

– Я мог думать, что ты вернешься, – поразмыслив, сказал Рук. – Я мог верить, что ты отлучилась на день-другой, забыв оставить записку, и каждый вечер ждать, что ты влезешь ко мне в окно и заберешься в постель. Я мог верить, как этот город, поцелуй его Кент, верит, что боги вернутся и спасут их. Только это пустая вера, скажешь, нет? Мне не приходилось спрашивать себя, почему я верю, что ты ушла, – нелепый вопрос. Разумный вопрос: с какой стати мне верить, что ты вернешься? Об этом я себя и спрашивал. Не раз спрашивал. И знаешь, что я себе ответил?

Я молчала, и он гвоздем забил слова в мое молчание:

– Не вернется.

Он стоял, уронив руки, но был готов к драке и желал ее. Кровь вздувала сосуды на моей шее, мое тело