Княжич Соколов - Роман Саваровский

Артур Михайлович Холмский встречал меня стоя на ногах и хищно скалясь уголками губ. Безжизненные мутно-синие глаза не выражали ни единой капли интереса, а поза намекала что Рюрикович в любой момент готов был уйти.

— Рад приветствовать, Артур Михайлович, — добродушно ответил я, и, намеренно игнорируя окружение, и шагнул внутрь кабинета.

Это мое действие Холмский сопроводил легким прищуром, явно недовольный тем, что наглый молодой княжич не понял намеков и тактично не ушел сам.

— Не могу сказать того же, Артемий Сергеевич, — осуждающе вздохнул Холмский, — юность -это прекрасная пора. Можно делать ошибки, никуда не торопиться и жить в свое удовольствие. Однако, с возрастом, цена времени сильно меняется.

— Полагаете, Артур Михайлович, я не смогу расплатиться? — поинтересовался я.

— Полагаю, Артемий Сергеевич, вы не представляете сколько стоит секунда времени действующего главы рода, — поучительно отозвался Холмский, — если вам повезет дожить до моих лет, то у вас будет шанс понять о чем я говорю, пусть и весьма призрачный.

Сказал мне пятидесятидвухлетний человек, сумевший гармонично соединить в одной фразе язвительную мудрость и нескрываемую угрозу.

Занятно.

— Отнюдь, Артур Михайлович, — не согласился я, — я достаточно четко знаю цену вашего времени.

— И поэтому вы нашли того, кто заплатит за вас? — укоризненно поднял бровь Холмский.

— Иначе бы вы не стали со мной говорить, — пожал я плечами.

— Хорошо, что вы сами это понимаете, Артемий Сергеевич, — удовлетворенным тоном подметил Холмский, — а теперь попрошу вас покинуть мой кабинет.

После того как Холмский назвал это убожество кабинетом, я обвел пространство вокруг скептическим взглядом.

Наглухо закрытое окно, хлипкая дверь, нулевая звукоизоляция, исключающая любую приватность разговора. Да и какая может быть приватность там, где слышно, как за стенкой сливается унитаз.

Дополняло образ потертое кресло, принадлежащее явно не главе одного из родов Рюриковичей и абсолютно пустой стол, отчетливо говорящий, что никаких дел в этом месте никогда не велось и вестись не будет.

— Место и обстоятельства разговора тоже входят в стоимость и это лучшее что вы заслуживаете, Артемий Сергеевич, — подметив мой взгляд, пояснил Холмский и, заметив, что я не спешу уходить, сам направился к выходу, демонстрируя что время вышло и наш разговор окончен.

— Мне казалось, что заявленный предмет нашего обсуждения заслуживает иного кабинета, — бросил я в спину прошедшего мимо меня аристократа и мое тело автоматически напряглось от волной нахлынувшего чувства угрозы.

Холмский вышел из себя и было с чего.

Даже просто заговорить, после того как вышестоящий аристократ и хозяин дал понять, что аудиенция закончена — это оскорбление.

Заговорить в спину, заставляя хозяина остановиться и обернуться — это высочайшее оскорбление.

Войны начинали и за меньшее. Дворяне вообще очень любят пускать друг другу кровь, повод дело вторичное.

— Артемий Сергеевич, — медленно обернувшись, сквозь зубы процедил Холмский, — как вы собирались обсуждать со мной то, о чем вам говорить не положено? Я принял вас здесь только из уважения к тому, кто за вас попросил и, совсем немного, из любопытства. Мне было интересно, осмелитесь ли вы озвучить причину вашего появления и тем самым положить голову на плаху. Не осмелились, — едко и слегка разочарованно констатировал Холмский.

Его мутно-синие глаза поблескивали от чувства собственного превосходства вперемешку с внутренней гордостью. Чувство вседозволенности в месте, которое напичкано сотнями верных Холмскому бойцов, пьянило и расслабляло высокомерного Рюриковича.

Здесь и сейчас он чувствовал себя настоящим королем. В безопасности и с полным контролем над ситуацией, и, тем более над мальчишкой, оскорбившим великого главу рода Холмских одним своим появлением.

Пожалуй, я увидел достаточно и можно переходить к сути.

— Приказ об убийстве Елизаветы Михайловны Елецкой отдали вы, Артур Михайлович, — глядя прямо в самодовольные мертвые глаза Холмского заявил я максимально громко и отчетливо.

Так, чтобы услышал не только срущий за стенкой повар, но и еще как минимум человек десять, оказавшихся не в то время не в том месте.

Участившиеся шаги зевакам, осознавшим, что услышали, уже не помогут. Когда мы закончим, Холмский вычислит каждого кто имел хоть малейшую вероятность услышать мои слова, но это будет потом.

Куда больше Рюриковича волновало что делать сейчас и, по его глазам я видел, что такого развития событий он не предвидел.

Вызов на встречу я сделал неожиданно и реализовал его максимально быстро. Намеренно, чтобы не дать Холмскому подготовиться.

Эффект неожиданности всегда безотказно работает на поле бое, а сейчас, мы с Артуром Михайловичем, безусловно находимся на поле боя.

— Вас повесят, Артемий Сергеевич, — с малюсенькой долей торжества вперемешку с холодной ненавистью выдал Холмский.

Правда на его лице не было особенной радости.

Еще бы, ведь мои слова могли услышать бывшие гвардейцы Елизаветы Елецкой, которые хвостиком следуют за мной в самые труднодоступные места и факт высокой вероятности этого события только сейчас дошел до сознания Холмского.

Этих просто так не заткнешь.

Конечно, была вероятность что меня никто посторонний не услышал, но человек его уровня ни за что не отдаст свою судьбу в руки вероятности. Он должен действовать и быть уверенным на сто процентов.

И начинать действовать нужно немедленно, но Холмскому мешал один фактор.

Стоящий перед ним молодой княжич, убить которого невозможно, ведь его исчезновение заметят гвардейцы и брошенные княжичем громкие слова обвинения обретут совершенно недопустимую вероятность правдивости. А этого никак нельзя допустить.

— Для этого, Артур Михайлович, вам придется в точности передать мои слова ведущим расследование имперским службам, — улыбнулся я, — и тут же давать показания как подозреваемого в присутствии менталистов.

Конечно, здешних гуру ментальной магии можно обойти, но для этого надо тщательно подготовиться и знать наперед каждый их возможный вопрос и интонацию. Разумеется, у Холмского нет ни единого шанса успеть это сделать за ночь. А если он не сдаст меня утром, то станет соучастником за сокрытие и молчать придется вечно.

— Повесят нас обоих, Артур Михайлович, — заключил я вслух очевидный факт, до которого Холмский и сам дошел, судя по окутавшему его тело темно-синей дымкой эфиру.

Сжатые кулаки, дрожащие плечи, стиснутые до крови зубы и безысходность в глазах. Таким Холмский мне нравился куда больше, чем пару минут назад.

— Теперь, полагаю, наш разговор действительно закончен, — невозмутимо проговорил я, убедившись, что меня не попытаются убить на месте в отчаянном порыве.

После