Человеческий рой. Естественная история общества - Марк Моффетт

падали в саванне, вероятно, необходимо было странствовать по большой территории[410]. Хотя шимпанзе могут лишь изредка видеть некоторых отшельников, принадлежащих к их сообществу, для людей из наиболее широко раскинувшихся общин могли пройти годы, прежде чем они случайно встретятся с членами самой дальней локальной группы. Даже если эти люди встречались раньше, ошибки распознавания, связанные как с изменениями облика людей по прошествии времени, так и с забыванием, могли приводить к опасным моментам неопределенности. Надежный пароль помог бы не только избежать этой дилеммы, но и со временем учитывал бы членов общины, которые никогда не встречались и, возможно, были совсем незнакомы друг другу.

Мы можем предполагать, что у животных, зависящих от индивидуального распознавания, перемещения по очень широким пространствам, вероятно, приводят к распаду сообщества, поскольку долго находящиеся далеко друг от друга особи забывают других, а может быть, они вообще не были знакомы. Человеческие общества избежали этой судьбы, когда люди смогли полагаться на пароль, чтобы распознавать как знакомых, так и незнакомых членов общества и отличать их от чужаков.

Поскольку маркеры позволяют людям забывать других, но при этом сохранять социальную связь с ними и даже чувствовать себя комфортно в окружении незнакомцев, они дали обществам возможность для расширения и роста не только в том, что касается занимаемого пространства, но и численности населения. Максимальная численность сообществ шимпанзе составляет пару сотен особей, сообществ бонобо – чуть меньше. Имеются свидетельства, наводящие на мысль, что сообщества наших предков очень рано преодолели этот барьер. На основании оценки объема мозга два антрополога пришли к выводу, что сети социальных взаимодействий представителей Homo erectus и первых Homo sapiens уже были больше, чем социальные сети шимпанзе[411]. Это указывает на то, что сообщества первых людей включали уже значительно больше 200 человек. По результатам другого исследования, основанного на археологических свидетельствах, предполагается, что численность сообществ уже насчитывала несколько сотен индивидов к тому моменту, когда 2,8 миллиона лет назад появился род Homo[412], – когда человеческий рацион впервые стал включать больше мяса. Оба результата предполагают, что маркеры – это древняя часть нашего наследия, которая начала действовать задолго до появления первых сложных артефактов, попавших в палеонтологическую летопись, таких как рисунки в пещерах.

Невозможно узнать, могли ли сообщества наших предков включать членов, которые были незнакомы друг с другом, с самых ранних пор, когда маркеры еще ограничивались простыми паролями, или способность находиться в окружении незнакомцев появилась только после того, как маркеры стали более сложными и разнообразными. Как бы то ни было, с этого момента древние люди были освобождены от необходимости знать других членов общества, независимо от того, насколько часто они встречались друг с другом или как далеко находилось то место, которое они называли домом. Я бы описал это состояние нашего вида, когда люди впервые легко стали себя чувствовать рядом с абсолютными незнакомцами, как «избавленные от необходимости знакомства»[413].

Живые доски объявлений

Появление пароля, предъявляемого при необходимости, вероятно, стало важнейшим событием в эволюции человека, которое прежде недооценивали. Сообщества, состоящие из нескольких сотен индивидов, хотя и являются огромными по стандартам большинства млекопитающих, все же невероятно крошечные по сравнению с современными обществами. Однако в то время, вероятно, они были прорывом, когда общества наших предшественников сталкивались со все более навязчивыми конкурирующими обществами представителей собственного вида, так же как это происходило с крупными общинами вплоть до недавних времен. Тем не менее, для того чтобы по-настоящему обеспечивать принадлежность к обществу, то, что когда-то было одним сигналом, должно было развиться в целую систему.

Проблема обладания единственным маркером заключается в том, что таким образом общества остаются уязвимыми к обману или ошибкам, которые могут дать возможность чужакам проникнуть в общество или, возможно, даже разрушить состав общества вообще. В природе множество примеров, когда дела идут скверно, если вид зависит от слишком простых или слишком немногочисленных сигналов. Вспомните о пауке, который спокойно проникает в гнездо вражеских муравьев после нанесения на тело их пароля – запаха колонии. И все же я не могу представить, что человеческое общество когда-нибудь захватывало бы власть над конкурентом с помощью тайного копирования его идентичности. Подобный шаг был невозможен, потому что все более и более разнообразные и неповторимые маркеры, например сложные ритуалы, затмевали наши первоначальные пароли. Раскрыть состав эликсира, определяющего запах муравьев, намного проще, чем подделать комплекс маркеров, которые люди фиксируют друг у друга[414]. Поэтому, поскольку ни один маркер не требует затрат, с течением времени в ходе эволюции определенные маркеры и тем более весь комплекс маркеров общества становилось все труднее скопировать. В конце концов, даже не выкрикивая слово «друг», люди могли сделать свою идентичность быстро определяемой и бесспорной[415]. Если один человек пропустит признаки, выдающие, что незнакомец не принадлежит к обществу, кто-нибудь другой выявит ошибку. Подобная опора на коллектив в выявлении нарушителей наблюдается также у насекомых: чужого муравья, даже если ему удастся провести первого часового на входе в гнездо, выявит один из следующих караульных, мимо которых он пройдет[416].

Маркеры на теле являются универсальными для людей и, вероятно, были первыми маркерами, которые появились после паролей, за исключением, возможно, простых жестов. Люди в процессе эволюции стали живыми досками объявлений о своей идентичности. Наша кожа, почти лишенная волосяного покрова, и волосы на голове (анатомические черты, отличающие нас от других приматов) представляли собой первые холсты, служившие для самовыражения и узнавания других с первого взгляда (и как личностей, и как членов общества)[417].

В Габоне я однажды показал собравшейся гудящей толпе книгу с фотографиями разных африканских племен. Иллюстрации вызвали удивленные взгляды и оживленный обмен мнениями; люди тыкали пальцами в украшения, головные уборы с плюмажем и другие детали, которые поразили местных жителей и казались им странными. Но больше всего следов осталось на тех фотографиях, где были изображены незнакомые (и поэтому явно нелепые) прически. Почему люди отращивали копны волос, за которыми не только ухаживали, что наблюдается и у других приматов с их короткой шерстью, но и сложным образом стригли и укладывали, если не потому, что такую укладку можно было выполнить культурно самобытным способом?

В любую эпоху на протяжении жизни человечества волосы людей, если их не просто скрывали от глаз, должны были быть уложены в прическу. В Древнем Китае неуложенные волосы, по словам одного историка, «неизменно указывали на людей вне человеческого сообщества: варваров, безумцев, призраков и бессмертных»[418]. Терракотовые воины в мавзолее Цинь Шихуанди, основателя империи из династии Цинь, который