Тень Хранителя - Дэннис Фун

Факт оставался фактом — все, казалось, знали, что им надо делать, лучше него. Камьяра настолько захватила идея рассказать всем о возвращении Роуна, что он покинул лагерь сразу же по окончании встречи. Даже Лампи вместе с братом Жало исполнял задуманное: перевозил собрание книг Святого в более безопасное место — библиотеку.

Ночная буря разогнала свинцовые тучи. На небе не было ни облачка, ярко светило солнце. Если такая погода продержится, они смогут оказаться в Академии через три-четыре дня. Роун очень надеялся найти там ответы на свои вопросы…

По пути обратно в Город Стоув хотелось только одного… ничего не делать. Она печалилась по брату, которого потеряла, тому Роуну, на кого когда-то уронила яблоко, кто помог ей вырезать ее имя в высохшей древесине Большого Дупла. Роун выглядел таким непривычно взрослым! Ясно было, что его мучили и угнетали заботы. Она жила в уюте и роскоши, а он долго скитался под открытым небом, и все его печали и горести запечатлелись на лице и руках. Она все время вертела в пальцах свою половинку перстня, а когда прекращала, ей казалось, что она потеряла брата навеки.

— Узы родства разорвать нелегко, — сказал Виллум, будто подводя итог этой теме.

Вскоре они начали подробно обсуждать все возможности возвращения в Город и связанные с этим проблемы. Они в деталях продумывали ответы на вопросы, которые им могли задать. Стоув больше склонялась к импровизации, но Виллум не мог все пустить на самотек, ведь от их судьбы зависели человеческие жизни.

Да, следовало хорошенько подготовиться к тому, что их ожидало. Но последние несколько минут она совсем его не слушала. Ну и что? Он станет задавать ей вопросы, и, когда она не сможет на них ответить, Виллум, конечно, рассердится, но потом снова тщательно по ним пройдется.

— Ты меня совсем не слушаешь, — сказал он, привстав в стременах.

— Нет, слушаю! Ты сказал «утихомирить Дария», — возмутилась она.

— Стоув, это были два мои последних слова.

— Я знаю, брат.

— Не привыкай меня так называть — для нас это чревато смертью.

Стоув резко рассмеялась.

— Не беспокойся, брат, я умею держать язык за зубами.

— Ну а теперь…

На этот раз, братик, мне придется тебя выслушать.

Может быть, это и были связывавшие их узы? Все потомки человека, предавшего Дария, все оставшиеся в живых его потомки, которым предназначалось его наследие, все еще пытались исполнить то, что сам он сделать не смог, — уничтожить его соперника. Интересно, она больше ненавидела Дария от того, что эта ненависть была у нее в крови, или от приобретенного опыта?

Она заметила, что Виллум смолк. Он ждал, пока девочка обратит на него внимание. Это было что-то новенькое. Теперь он был не столько ее наставником, сколько сообщником.

Сообщником. Стоув улыбнулась. Ей нравилось звучание этого слова.

АПОГЕЙ

ТОМ XI, СТАТЬЯ 3.2.

НОМЕР 126 ЧИСЛИТСЯ БЕЗВОЗВРАТНО ПРОПАВШИМ. ВСЕ ВОЗЛОЖЕННЫЕ НА НЕГО ЗАДАЧИ С НАСТОЯЩЕГО МОМЕНТА ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНЫ: НОМЕР 139 ВОЗГЛАВЛЯЕТ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКУЮ ГРУППУ БЛОКИРАТОРОВ. НОМЕР 87 КУРИРУЕТ РАЗВИТИЕ ПРОДУКТОВ ПАМЯТИ. НОМЕР III ОТВЕЧАЕТ ЗА КОНФИГУРАЦИЮ МИКРОПРОЦЕССОРОВ. НОМЕР 94 ПЕРЕВОДИТ…

Утром третьего дня их путешествия в Академию небо на западе заволокли мрачные грозовые тучи, несущие снежную бурю. Роун настаивал, чтобы отряд держался ближе к деревьям, хотя если бы они ехали по открытой местности, это могло бы сэкономить им целый день пути. Их небольшая группа могла показаться подозрительной любому встречному, а им во что бы то ни стало надо было сохранить местоположение Академии в тайне. Но по дороге им никто не встретился, и теперь, когда стала надвигаться снежная буря, Роун засомневался в правильности принятого им решения.

Энде, сказительница Межан и дюжина братьев с апсара были совсем не такой легкой добычей, как Отар с Имином, — ему бы следовало довериться их наблюдательности и выбрать более короткий путь через долину. Но Роун не терял бдительности на протяжении всего путешествия. После прошедшего совещания он чувствовал себя ответственным за всех и всё и боялся, что это станет слишком очевидно для окружающих. Ночь перед путешествием он провел без сна, а потом так и не отоспался. Межан старалась не давать ему заснуть обе ночи пути, забавляя увлекательными и интересными рассказами, и теперь глаза его опухли и покраснели от бессонницы. Роун подъехал поближе к друзьям и прислушался к их приглушенному разговору, надеясь взбодриться.

Лампи и Мабатан обменивались впечатлениями о жене правителя. Его ближайший друг, видимо, был единственным, кому удалось с ней обстоятельно побеседовать.

— Мне никогда раньше не доводилось встречать человека, который говорил бы так много, умудряясь ничего не сказать по существу. То есть, когда мы с ней общались, мне казалось, что она про всю свою жизнь рассказала, а когда мы расстались, я понял, что так ничего о ней и не узнал.

Мабатан рассмеялась. Роун улыбнулся — ее задорный смех был словно игра солнечных зайчиков на водной глади.

— Ты уверен, что она не сказала тебе ничего важного? — спросила девушка.

Лампи скорчил такую смешную гримасу, что Мабатан снова рассмеялась, и впервые за последние несколько недель Роун почувствовал себя легко и спокойно.

— Знаешь, когда ты об этом спросила, я вспомнил, что она действительно задала мне один странный вопрос.

— Что же это за вопрос такой? — нетерпеливо спросила Мабатан.

— Что-то про сны. Сначала она спросила, снятся ли мне сны. Я сказал, что снятся, и спросил — а ей? Она ответила, что ей сны еще снятся, но многие уже давно никаких снов не видят. Она сказала, что у некоторых людей сны совсем пропали и поэтому они чувствуют себя глубоко несчастными. Думаешь, это имеет какое-то значение?

— Мне сны снятся постоянно, — уклончиво ответила Мабатан. — А тебе, Роун?

— Как мне иногда хочется вообще обойтись без всяких видений ни во сне, ни наяву!

Не успел он произнести эту фразу, как перед его мысленным взором возникла жуткая картина — на лагерь братьев падали бомбы, вся гора, на которой он стоял, была охвачена ядовитым зеленым пламенем.

— Роун, что с тобой? — обеспокоенно воскликнул Лампи, и Роун подъехал поближе к друзьям.

— В ближайшие недели все братья должны переехать в Академию.

— Почему? Что тебе еще примерещилось? — тяжело вздохнул Лампи.

— Как только Дарий поймет, что братья выступают на стороне повстанцев, он сделает с лагерем то же самое, что когда-то сотворил с первыми восставшими.