Юмористические рассказы - Stephen Leacock

Когда все было кончено, Альфред сказал: «Ну вот, все кончено».

МИССИС НЬЮРИЧ ПРИОБРЕТАЕТ АНТИКВАРНЫЕ ВЕЩИ

– Ах, моя дорогая, как я рада вас видеть! Как это мило с вашей стороны – навестить меня... Джейн, при­мите пальто у миссис Оверуолд... Проходите, пожалуй­ста... Джейн, возьмите же у миссис Оверуолд перчатки!.. Как я рада вас видеть! С тех пор как мы вернулись из Европы, мы с Чарлзом просто сгораем от нетерпения показать вам все, что там раздобыли. (Возвышая голос.) Чарлз! Миссис Оверуолд пришла взглянуть на наши новые антикварные вещи. Не правда ли, это очень мило с ее стороны?.. Он у себя в кабинете, но, боюсь, он меня не слышит. Когда Чарлз читает, он просто забы­вает обо всем на свете. Чарлз, знаете, всерьез увле­кается древностью, и поэтому, когда какой-нибудь антиквар присылает ему новый каталог, он штудирует его от корки до корки...

Ах, мне так не терпится показать вам столько инте­ресного! Скорей бы уж принесли чай!.. Вам нравятся эти часы в холле? Старинная ли это вещь? О да, ра­зумеется! Не правда ли, великолепная работа? Это «Саль волатиль»! Хорошо ли они идут? Бог мой! Что вы! Конечно, нет! Они вообще стоят. Насколько мне известно, они никогда и не ходили. Именно поэтому часы «Саль волатиль» и пользуются таким спросом. Он был одним из самых замечательных часовых мастеров. Часы его работы никогда не ходили.

Чарлз, скажи, пожалуйста, «Саль волатиль» когда-нибудь ходили? Что? Только поддельные. Спасибо... Это один из признаков, по которым вы всегда можете отличить часы «Саль волатиль». Настоящие – не ходят. Вы говорите, у них нет стрелок? Но, моя дорогая! У них и не было стрелок. У «Саль волатиль» не бывает стре­лок. Мы откопали эти часы в какой-то захудалой лав­чонке в Амальфи, и хозяин ее клялся всеми святыми, что никаких стрелок не было у них и в помине. Он нам это гарантировал. А отсутствие стрелок – такой приз­нак, который исключает возможность ошибки. Мы с Чарлзом тогда страшно увлекались часами, перечитали об этом все, что только можно: все авторы, как один, твердят, что у настоящих «Саль волатиль» действи­тельно никогда не было стрелок. Прочтите, что написа­но на этом маленьком ярлычке – он был на часах, когда мы их покупали, и мы решили его оставить. (Читает.) «...Настенные часы „Саль волатиль“, модель без стрелок, никогда не имели стрелок, не ходят и никогда не ходили, без маятника...» (Прерывает чтение, оживленно.) Ну, конечно, я совсем забыла, вот именно – без маятника. Это делает их еще более ценными...

Этот пролом сбоку? Ах, моя дорогая, я заметила, что вы обратили на него внимание. Нет, я не стану хвастаться тем, чего нет... Этот пролом не подлинный. Нам его сделал один мастер в Нью-Йорке, когда мы останавливались там на обратном пути. Не правда ли, превосходная работа? Видите ли, этот пролом должен создавать впечатление, что кто-то сбросил часы на пол, а потом топтал их ногами. Считается, что все настоящие «Саль волатили» обязательно побывали у кого-нибудь под ногами.

Конечно, в наших часах пролом – это только ими­тация, но, согласитесь, она исключительно хорошо сделана. Если нам бывает нужно сломать какую-нибудь из наших вещей, мы всегда обращаемся в не­большую мастерскую Ферруджи на Четвертой авеню. Там есть один замечательный человек. Он что угодно сломает...

Знаете, в тот день, когда мы решили проломить стенку часов, мы с Чарлзом специально отправились в мастерскую посмотреть, как это все произойдет. Он проделал это просто великолепно, правда, Чарлз? (По­вышая голос.) Чарлз, ты помнишь этого мастера у Фер­руджи, того самого, что ломал нам часы?.. Кажется, не слышит... Этот мастер – поистине знаток своего дела. Сначала он положил часы на пол, перевернул их набок, постоял, свирепо глядя на них, а потом стал ходить во­круг, бормоча все время что-то по-итальянски, словно ругал их. Затем он прыгнул на них обеими ногами... и с такой поразительной точностью...

Наш друг мистер Эпин Хайфен Смит – как извест­но, крупнейший специалист в этих вопросах – осмат­ривал наши часы на прошлой неделе и сказал, что про­лом сделан великолепно и его почти невозможно отли­чить от настоящей фрактуры... Еще он сказал, что было бы совсем хорошо, если бы мы бросили часы с четвер­того этажа. Понимаете, итальянские дома в тринадца­том веке строили в четыре этажа... Это было в трина­дцатом веке, Чарлз? Чарлз! Это был тринадцатый век? Я не ошибаюсь: это тогда выбрасывали из окон италь­янские часы?.. Ах, в четырнадцатом? Спасибо, дорогой! Я почему-то всегда путаюсь в хронологии.

Безусловно, если коллекционируешь антикварные вещи, обязательно надо разбираться в хронологии, ина­че наделаешь массу глупейших ошибок. Вот на днях я попала в неловкое положение: отнесла ложку к двена­дцатому веку, а на самом деле она принадлежала к один­надцатому с половиной. Конечно, хозяйка ложки (она их коллекционирует) была страшно огорчена. Видите ли, ложки двенадцатого века не представляют никакого ин­тереса. Все великие итальянские мастера ложек жили раньше одиннадцатого века – или я что-то перепутала? Во всяком случае, до этого времени, дорогая, ложки из­готовлялись только для того, чтобы ими есть, а потом великий мастер... Чарлз, как звали этого великого итальянского мастера ложек? Ложкучи! Ну да, как же я могла забыть! Так вот, Ложкучи начал делать ложки, которыми нельзя было есть. Вот тогда-то вокруг них и начался ажиотаж...

Взгляните на эту стеклянную витрину. Не правда ли, интересные в ней вещички? Боюсь, без лупы вы не смо­жете их хорошенько рассмотреть. Вот, возьмите. Это автографы. Они все наклеены и взяты в рамку. Некото­рые совершенно бесподобны. Это подпись королевы Елизаветы. Конечно, если не знать заранее, ее трудно отличить от других. Хотя, если вглядеться как следует, можно разобрать заглавную букву Е. Или нет, пожалуй, это почерк Петра Великого. Настоящие автографы всег­да очень трудно разбирать, но у Чарлза есть к ним ключ...

В Хайгете у нас есть один знакомый, который оты­скивает для нас автографы где только может и потом обязательно объясняет, кому они принадлежат. Вот На­полеон! Даже трудно представить себе, что перед вами его собственноручная подпись... Ах, нет, простите, это не Наполеон, а Ф. Т. Барнум [35] – кажется, он был од­ним из маршалов Наполеона?.. Чарлз! Ф. Т. Барнум был маршалом Наполеона?.. Ах, его личным секретарем! Ну да, да, конечно... Но я совсем забыла про чай. Знае­те, я так увлечена моими антикварными вещами, что за­бываю обо всем на свете. Пойдемте же в гостиную, я угощу вас чашкой чая. Минуточку, дорогая! Взгляните сначала на этот чайник. О нет, не на этот. Это просто чайник для заварки. На него нечего смотреть! Мы купили его в Нью-Йорке у Хофани, чтобы заваривать чай. Разумеется, он из чистого серебра и все такое прочее, но даже Хофани чистосердечно признался, что чайник сделан в Америке и, вероятно, не больше года назад или что-нибудь около этого. К тому же до нас им никто не пользовался. Впрочем, Хофани не мог поручиться за это.

Но позвольте налить вам чаю, а потом, прошу вас, взгляните на чайник, что на полке рядом с вами. Ну, разве не прелесть? Ах, не поправляйте, он все равно не будет стоять. Да, это один из признаков. Именно пото­му-то мы и уверены, что купили настоящий «Сваатс-махер». Чайники этой марки никогда не стоят.

Где я его купила? Здесь? Что вы – разве здесь мож­но купить что-нибудь стоящее! Мы отыскали его в ма­леньком погребке в... Как называлось это местечко в Голландии? Чарлз, как назывался тот городок в Гол­ландии, где мы заходили в винный погребок? Что? Что? Ах, да, конечно, Холландадам.

Эти голландские названия всегда так живописны, правда? Вы бывали там? Нет? Ну, это просто очарова­тельное местечко. Сплошь крохотные вонючие лавчон­ки, которые полны восхитительных вещей: все старин­ные и ни одной целой. Хозяин вам гарантирует, что в его лавке нет ни одного предмета, который не был бы приведен в негодность по крайней мере сто лет назад... Вот этикетка. Она написана по-голландски... Чайни-кейт – по-моему, по-голландски это чайник; слоумэн – это значит сломан; сортэ экстро... Чарлз, что значит по-голландски сортэ? Этикетка на чайнике – сортэ эк­стро? Высший сорт! Да, конечно...

Хорошо ли в нем заваривается чай? О, я думаю, чай в нем должен быть бесподобный – только чайник те­чет. Это один из признаков, подтверждающих подлин­ность вещи. Когда речь идет о чайнике этой марки, зна­токи прежде всего проверяют, течет ли он. Если не течет, то это почти наверняка подделка, не старше двадцати лет. Серебро? О нет, что вы! Настоящие «Сваатсмахеры» делались только из олова и оковывались железными обручами, снятыми с бочек для джина. Сей­час пытаются имитировать эти чайники, делая их из се­ребра, но ничего не получается. Дело в том, что серебро не тускнеет.

Это обычная история с антикварными вещами. Они слишком быстро ржавеют и разваливаются, чтобы их можно было подделать. У меня есть старинный рог для вина. Сейчас покажу... Это девятый век, Чарлз?.. Внут­ри он весь покрыт красивейшей зеленой слизью, кото­рую абсолютно невозможно воспроизвести. Говорят, что это совершенно исключено. Я носила его к Сквизио – есть такой итальянский магазин в Лондоне. Там круп­нейшие специалисты по рогам. Они могут точно на­звать век и даже породу коровы. Так вот, они ска­зали мне, что пытались искусственно создать такую необыкновенно красивую гниль, но им это не удалось. Очень опытный специалист по рогам определил, что этот рог, по всей вероятности, снят с коровы, проле­жавшей в земле не менее пятидесяти лет. Вот это-то, знаете, и придает вещи ценность. Мы спросили его, сколько времени корова должна пролежать в земле, что­бы представлять интерес для антиквара, и он сказал, что на этот вопрос трудно дать точный ответ, но, во всяком случае, несколько десятков лет...