Плацдарм по бросовой цене - Андрей Дышев

Я завыл раненым зверем, схватился за волосы и ткнулся головой в мачту. Вакуэро! Несчастный вакуэро!

Все произошло так быстро, что я не мог поверить в свое одиночество. Если бы не два трупа, лежащих неподалеку от меня, то короткую перестрелку и разорвавшийся катер можно было бы воспринять как плод богатого воображения.

Опустошенный, словно я был ранен в душу и из нее вылились все эмоции и чувства, я сидел на борту, свесив ноги вниз, и медленно качался на волнах вместе с яхтой. Черт возьми, думал я, отчаянно сопротивляясь слезам, стоящим в глазах, ведь каких-нибудь полчаса назад так же скрипели снасти, так же ударялись волны в борта, отбрасывая солнечные блики, и Дик рвался в драку… Жаль вакуэро, очень жаль!

Я сидел без движения, без мыслей и желаний долго и лишь усилием воли вырвался из оцепенения, заставив себя спуститься в кают-компанию и поднять наверх тело хозяина катера. Оба трупа, за неимением другой возможности, я похоронил по морскому обычаю, скинув их в воду и выпустив оставшиеся в барабане пули в воздух.

– Что ж ты мне на голову эту гадость кидаешь? – вдруг услышал я где-то совсем рядом голос Дика и, не сдержавшись, заорал во всю глотку.

Дик был ранен в плечо. Рана уже не кровоточила; промытая соленой водой, она побелела и казалась неопасной. Вакуэро, вяло разгребая воду здоровой рукой, плескался у самого борта яхты, пытаясь ухватиться рукой за леер.

Я опустился на колени и, упираясь грудью в леер, схватил Дика под мышки и вытащил из воды.

– Живой! Черт подери, Дик, я уже тебя мысленно похоронил, уже слезы на глаза нагнал! – громко говорил я, искренне радуясь, что все обошлось более-менее благополучно.

Дику было приятно мое внимание к нему. Он удовлетворил свое тщеславие и получил от меня высшую оценку.

– Я взорвал бензобак, – обыденным голосом рассказывал он, в то время как я выволок на палубу чемодан с медикаментами и стал вынимать из него бутылочки с йодом, перекисью водорода и упаковки бинта. – Эта мадам заперлась в рулевом отсеке, и я испугался, что она увезет меня слишком далеко от тебя. Пришлось прострелить бензобак. Меня выкинуло взрывной волной, и в полете я задел плечом кусок обшивки… Ты знаешь, я больше всего боялся, чтобы акулы не оттяпали мне то, что у меня между ног. Зачем я такой был бы нужен Марии, правда?… Ты лучше не йод на меня лей, а принеси стаканчик рома. Что-то в глотке пересохло.

– Да какой стаканчик, дружище! – рисовал я радужные перспективы, туго стягивая предплечье Дика бинтом. – Я тебе сейчас ящик вынесу! Пей на здоровье, только не лезь под дурные пули…

Я замолк, увидев, как из люка медленно высунулась голова Ники. Она испуганно посмотрела на нас и с облегчением выдохнула воздух.

– Как вы меня напугали!

Я сплюнул и хлопнул себя по лбу.

– Совсем забыл про это чудо!

– Ну-ка, ты! – грозным голосом произнес Дик и нахмурил брови. – Откуда здесь взялась? Почему без разрешения? На кого работаешь? Отвечать быстро!

Я сложил медикаменты в чемодан, закрыл его и поманил Нику пальцем.

– Ну-ка, матрос в юбке, иди сюда!

Она осторожно, как одичалая кошка, приблизилась ко мне, готовая в любой момент отпрыгнуть в сторону.

– Где ты нашла этого Луиса, черт тебя подери? Ты нарочно навела на нас этого шакала?

Никогда я еще не видел, чтобы из человека можно было так быстро вышибить слезу. Глаза Ники стремительно наполнились влагой.

– Что? – ослабевшим голосом спросила она, моргнула, и тяжелая слеза скатилась по щеке. – Ничего я нарочно не делала! Я хотела как лучше! Я для вас старалась!

– Плохо старалась, – смягчился я. – Говорила, что у тебя много знакомых матросов, а свела меня с самой последней сволочью.

– Я его не знала, – покачала головой девчонка, прикладывая худые руки к груди. – Он стоял в стороне и слушал, как я уговаривала своих знакомых плыть на Комайо. Потом отвел меня в сторону и сказал, чтобы я привела к нему клиента… Я хотела помочь!

Дик не выдержал первым, встал, подошел к ней и опустил руку ей на плечо.

– Хватит добавлять в океан соли! Пойди умой лицо и приготовь нам что-нибудь поесть. А мы подумаем, что с тобой делать.

Ника послушно кивнула и пошла в кают-компанию.

Мы с Диком переглянулись. Вакуэро своим взглядом дал мне понять, что отдает мне все бразды правления, признает во мне капитана яхты и ждет указаний. Я так и застыл с открытым ртом, не успев задать вопрос: «Что будем делать, дружище?»

Яхта тихо покачивалась на волнах и медленно дрейфовала в сторону собственной тени. Вокруг нас простиралась океанская пустыня. Горизонт, слегка смазанный легкой дымкой, был ровным, словно его прочертили синим карандашом по линейке. Большими кругами над мачтой кружилась пара чаек. Птицы склоняли головы набок, высматривая на палубе что-нибудь съестное. Говорят, что чайки – верный признак близости земли. Но близость эта была относительна. За ночь яхта успела выйти из устья Гуаяса и с попутным ветром пробороздила не меньше восьмидесяти миль по океану.

Я с досадой покачал головой и сплюнул за борт. Эта Ника теперь – как заноза в теле. Возвращаться из-за нее на берег значило потерять еще сутки. К тому же мы здорово рисковали нарваться на береговую охрану, которой пришлось бы объяснять причину отсутствия на яхте хозяина, что повлекло бы весьма неприятные последствия. Но тащить Нику с собой на Комайо было просто безумием.

– Плывем назад, – сказал я и, демонстрируя покорность перед этим неразумным решением, лег на палубу и натянул на лицо шкаторину паруса, сложенного под мачтой гармошкой.

– Между прочим, – произнес Дик, – мы обязаны Нике жизнью.

– И что прикажешь теперь делать? – пробурчал я из-под паруса.

– Определить, где мы находимся, – ответил Дик, подкуривая сигару. – Затем проложить курс на Комайо и поднять паруса.

Знал бы он, какая гора свалилась с моих плеч!

Глава 34

Мне пришлось искать в завалах своей памяти знания по кораблевождению, разбираться в предназначении такелажа и системе управления парусами, в который раз убеждаясь в том, что в жизни надо знать понемногу обо всем. Больше всего меня пугало ориентирование, так как секстантом я никогда не пользовался и не знал, как к нему подступиться. К счастью, необходимость в этом отпала. Когда я зашел в кокпит, то увидел, что яхта была оснащена новейшим радиооборудованием, в том числе армейским прибором глобальной системы ориентации GSP, которым я научился пользоваться еще во время службы в спецназе. С его помощью можно было определить свое местонахождение с точностью до пятидесяти метров, что я и сделал в считаные минуты.

Хуже обстояло дело с навигацией. Я знал точные координаты Комайо, но проложить к нему курс с учетом поправок на ветер, течения и волнения не умел – вдоль крымских берегов, где я плавал на своей яхте, необходимости в детальной навигации не было. После нескольких попыток что-то изобразить на морской карте я закинул в угол линейку и карандаш и решил огород не городить, а плыть по компасу, два-три раза в сутки определяя свое местонахождение и делая поправки.

Зато с парусами у меня проблем не было, и я поднял все вооружение. Яхта, слегка накренившись, резво заскользила по воде, разрезая носом волны. Я скорректировал курс по компасу и закрепил румпель веревкой. С этой минуты расстояние между нами и островом Комайо стало сокращаться.

Очень скоро как-то сама по себе сложилась наша команда. Непутевое существо или неразумное дитя, как я мысленно называл Нику, занималось стряпней, хотя привередливому Дику страшно не нравилось, как она готовит. Зато он нашел чем убивать время и подолгу объяснял девушке, как надо готовить спагетти, чтобы они не слипались, или перечислял ингредиенты для чесночного соуса, которым следовало поливать баночные сосиски. В перерывах между уроками кулинарии он дотошно выяснял у Ники, где она родилась, кто ее родители и какому великому делу она намерена посвятить свою жизнь.

В этом воспитательном процессе я участия не принимал, решив, что одного опекуна для Ники вполне достаточно, но в часы вынужденного безделья с интересом слушал ответы Ники, сидя в шезлонге в тени парусов.

Девушка спала во второй каюте, и самым забавным было то, что Дик, уподобляясь строгому отцу пуританских нравов, каждый вечер, ровно в девять часов, провожал Нику до двери каюты и, помахивая пальцем, предупреждал:

– Чтоб через минуту уже спала! И никаких ночных прогулок по палубе!

После чего он прихватывал с собой бутылку, поднимался наверх и, устроившись на носу у самого бушприта, долго и безотрывно смотрел в ночное море.

С того момента, как мы с Владом вылетели из Внукова в Кито и началась вся дальнейшая свистопляска, не было прекраснее дней, проведенных на яхте. Измотанные нервы получили тайм-аут. У меня появилось время и возможность отоспаться, остыть и на свежую голову осмыслить все то, что со мной случилось. Величественные океан и одиночество способствовали тому, что голова наполнялась философскими мыслями о жизни и смерти, добре и зле. Мне казалось, что нечто подобное испытывают и мои спутники. Дик вдруг стал интересоваться религией и часто задавал мне вопросы о боге, хотя я вовсе не был крупным специалистом в области теологии. А Нику океан вообще преобразил. Куда девалась ее неуклюжесть, которая делала ее похожей на подростка? В ее движениях появилась какая-то очаровательная грациозность и плавность, а в глазах – тайна и лукавство, и я иной раз ловил себя на том, что вопреки своей воле любуюсь ею.