Третья тетрадь - Дмитрий Вересов

– Будете?

Колбасник благодарно кивнул. Они уселись на скамейку, прямо за памятником, и неожиданно для самого себя Дах рассказал Колбаснику все, что произошло с ним с того самого августовского утра после звонка Григория. Тот выслушал исповедь молча и лишь в конце удрученно заметил:

– Однако же и местечко мы с вами выбрали для жизни.

– Еще неизвестно, кто кого выбирал, – угрюмо буркнул в ответ Данила.

Григорий-собачник встал, посмотрел на силуэт церкви, потянул вниз колени вытертых штанов и просто сказал:

– Пошли, что ли? У меня до утренней прогулки еще всяко три часа есть.

Даниле уже не хотелось подниматься и еще более сокращать расстояние между собой и тайной.

– Но ведь вы, как я понимаю, живете где-то поблизости, а до утра далеко. Может быть, лучше еще косячок?

Колбасник посмотрел на него с удивлением и презрением одновременно.

– Я-то недалеко, но до Симеоновской пока дойдем.

Дах вскочил, пораженный не столько предложением Григория, сколько тем, что эта мысль не пришла в голову ему самому.

– Вы что, собираетесь туда сейчас?! Времени четвертый час.

– Пока дойдем, рассветет. И потом, это все равно. Я за эти годы, как влез в паутину, таких совпадений насмотрелся. Все мы отравлены, все, – забормотал Колбасник и, как шаманские заклинания, понес такую околесицу, от каковой даже прожженному Даху стало не по себе: – Хронотоп… топохрон… предикат… центричен и вечен… маргинален и фантомен… вербализованный… мистифицированный… кристаллизированный… метафизированый… – так и замельтешили среди его гниловатых зубов.

Слушать бомжа, сыплющего понятиями из Бахтина и Лакана, было дико, но все же ничуть не удивительно здесь, на этой заплеванной площади великого города сумасшедших. Разве не бывало здесь и обратного, когда какой-нибудь князь переодевался в сермягу и говорил, звучно окая, с нижегородским выговором? Разве не говорили здесь поэтессы о себе в мужском роде, а поэты – вообще в среднем? Разве весна не равнялась здесь осени, а ночь – дню? И разве…

– Господи прости! – наконец размашисто перекрестился Колбасник на крест, будто висевший над ними, и, уже не обращая на Данилу никакого внимания, решительно двинулся прямиком к Невскому.

– Но ведь мы и адреса-то толком не знаем…

– Дом знаем, а дальше кривая вывезет, – беспечно махнул рукой Григорий. – Помните, Федор ходил как-то к гадалке Фильд?

– Не помню. И что?

– Да ничего она ему не открыла. Вранье одно.

И Дах подумал, что действительно смешно быть гадалкой в таком городе, где стоит лишь немного вникнуть в сочетания улиц и снов, домов и событий, чтобы самому узнать все, что хочешь, лучше любых предсказательниц.

Дом еще спал. Свинцовая Фонтанка еле слышно пробиралась к морю. Колбасник опытным взглядом окинул фасад и парадные, свернул во дворы и подошел к одной из черных лестниц.

– Думаю, тут. Она про потолки говорила высокие и второй этаж, а тут, видите, самые высокие на втором этаже, выходят окнами на речку – значит, сюда. К тому же снаружи домофоны, а во дворах по старинке – коды.

Он мгновенно вычислил сочетание цифр, и они вошли на сырую лестницу, неистребимо пахнувшую кошками и помоями. Дверей на втором этаже оказалось две, мнения разошлись, но Данила вскоре согласился положиться на ощущения Колбасника – в конце концов, это была его идея.

Тот не стал даже нажимать кнопки звонков, а изо всех сил загрохал тяжелыми ботинками в дверь. Такие удары могли поднять мертвого, и через пару минут возмущенный и сонный женский голос потребовал ответа.

– Лучше откройте сразу и попробуем договориться, а не то за мошенничество по головке не погладят. Мы все равно не уйдем, – добавил он в насторожившуюся тишину за дверью.

Наконец звякнула цепочка, и показалось усталое лицо.

– Кто вы?

Их вид, разумеется, не внушал никакого доверия, но обольщать дам средних лет, населявших многочисленные питерские коммуналки, Даху было не привыкать. Он рассыпал волосы, блеснул антрацитом глаз и заговорил самым интеллигентнейшим образом с правильным твердым петербургским выговором:

– Мы не сделаем вам ничего дурного, мадам, только один вопрос, можете даже не снимать цепочку. Ведь это вы проживаете в доме управляющего графа Шереметева?

Женщина не ответила, но было видно, что она растерялась.

– Вижу, вижу, не надо слов, мадам, не надо слов, – поспешил Данила. – Но в таком случае вы даете мне право еще на один вопрос: в августе прошлого года вы предсказали некой девушке, что ей надо сменить имя, мужа и работу?

Женщина неожиданно улыбнулась.

– Вы, хоть я и вижу, что не из милиции и не конкуренты, а все-таки надо мной смеетесь.

– По-моему, пока смеетесь вы.

– Да, я. Ну и что в этом такого? Я говорю это всем приходящим. Вариант беспроигрышный и действует безотказно. Понимаете, одно дело, когда вы касаетесь каких-то конкретных вещей, даете конкретные советы – это путь скользкий, ошибки, претензии, недоверие. Но совсем иное – глобальный совет. Человек ошарашен, задумываться ему уже некогда, а главное, в ходе такого потрясения они действительно иногда меняют свою жизнь в лучшую сторону. – Гадалка оказалась и впрямь неплохим психологом, потому что быстро поняла, что этих двоих ей бояться нечего. Она сняла цепочку и с любопытством осмотрела странную пару, явившуюся в пятом часу утра. – Неужели с какой-то моей клиенткой случилось что-нибудь плохое? Простите, не верю.

– Нет, ничего. Причины нашего визита, так сказать, историкопсихологические. Но скажите, почему вы указываете на объявлениях столь дикий адрес?

Женщина опять рассмеялась.

– Действует, как видите, именно благодаря дикости. Народу надоела простота, а тут, как в детстве, надо поискать, чтобы найти клад. И, к тому же, это правда. При ремонте несколько лет назад, когда меняли перегородки, я нашла рассыпающуюся книжонку с ятями и этакой Кармен на обложке. Оказалось, что какая-то гадалка прошлого, простите, позапрошлого века рекламировала себя именно таким образом. Там был и этот адрес, и этот трюк, разумеется, поданный как конкретный случай, перевернувший чью-то там судьбу. И я подумала – почему бы и нет?.. У меня мать парализована, сын в колонии, – уже почти неслышно добавила женщина.

– А не припомните ли фамилию на обложке? – не выдержал Колбасник.

– Нет, не помню, да там далеко не всё было можно и прочесть.

– А имена? – сменил тему Данила. – Имена вы по какому принципу предлагаете?

– По святцам, разумеется, чего ж лишнего мудрить? Ну и не совсем уж неблагозвучные, не Акакий и не Рыгор. А иногда и просто как покажется.

– И профессии так же?

– В общем – да.

– А денег почему не берете?

Женщина посмотрела на Даха даже несколько свысока.

– Денег я не беру редко, очень редко, и делаю это потому, что, вопервых, если видно, что брать решительно нечего, а, во-вторых, для значимости. Неужели вы не понимаете, что такой совет, данный бесплатно, ближе уже не к совету, а к озарению, истинному предсказанию. А потом человек поделится с другими, расскажет. Мне этот ход не раз уже помогал.

Дах и Григорий переглянулись.

Никакой тайны не оказалось – один голый прагматизм. Дальнейший разговор был бессмыслен.

– Благодарим вас, мадам, за столь исчерпывающую информацию.

– Лучшей благодарностью будет, если вы посоветуете вашим знакомым поискать меня, – цинично оборвала его гадалка.

– Я предпочитаю расплачиваться наличными, – и с этими словами Дах сунул ей пару купюр. – В конце концов, я лично действительно обязан вам многим.

– Вот видите…

Ровный розоватый свет без теней освещал набережную с одинокими автомобилями. Город в эти пустынные утренние часы возвращался к своей первооснове – пустому пространству, поскольку всегда площади и улицы появлялись здесь раньше домов и людей. Жизни не было – было только воспоминание о ней.

Они шли обратно всем этим мертвым пространством, и Данила снова казался себе заключенным в замкнутый порочный круг между августовскими и майскими пятью часами утра. Радость победы не доставляла ничего, кроме тоски, и, взглядывая на Григория, он невольно думал о том, что, быть может, идет рядом со своим двойником – не сейчас, так в будущем.

Дошли до Хлебного. Дах равнодушно оглядывал переулок, где меньше чем сутки назад горел страстями, но, скорее, по привычке доводить дело до конца, чем из интереса, полюбопытствовал:

– Насколько я знаю, Дружинин тут где-то и жил.

– Не тут где-то, а именно вот здесь, в этом самом доме. – Колбасник махнул рукой в сторону первого дома и резко свернул в подворотню напротив. – Я специально и себе здесь обиталище избрал, как раз напротив.

Данила уже не удивился, от такого человека ожидать можно было всего.

Они миновали крошечный двор и подошли к подвальному окну, забранному ржавой решеткой. Откуда-то снизу послышалось глухое, но незлобивое ворчание.