Потерянный экипаж - Владимир Прибытков

Ее поймали. Она говорила, что забыла, откуда бежит. Нину били, жестоко, беспощадно, а потом с партией других проштрафившихся рабочих увезли в Румынию, на демонтаж военных заводов. Здесь Нина стала подговаривать подруг бежать. Ее арестовало гестапо. Били, пытали током и, ничего не добившись, отправили в лагерь «Дора». Про лагерь шла недобрая слава. Заключенные знали: отсюда только два пути: один — в крематорий, другой — в лаборатории какой-то химической фирмы, где ставили опыты на людях. Нина не успела полностью одряхлеть и износиться на каторжных работах. Ее осмотрела врачебная комиссия, признала годной, и 24 октября вместе с тридцатью девятью другими девушками и женщинами Нина попала в эшелон «опытников».

Стало совсем темно. Ветер шуршал невидимыми в темноте кустами на верху оврага.

— В Наддетьхаза мы бежали, — закончила Нина. — Остальное вы знаете. Я не боюсь. Я знаю, что виновата перед людьми, но я отвечу… Только… Возьмите меня!

— Да ты что? — спросил Бунцев. — Да разве мы… Успокойся, Нина! Ты чиста теперь! Так я говорю?

Он обвел взглядом смутно белевшие лица товарищей.

— Так, — тихо сказал Телкин. — Ты, Нина, все искупила.

Кротова не ответила.

— Ольга! — окликнул ее капитан. — А ты что же?

— Бросить человека мы не имеем права, — сказала радистка.

— Ольга! — сказал Бунцев.

— Слушаю вас, товарищ капитан!

— Ладно, — сказал Бунцев. — Вопрос ясен. Нина Малькова зачисляется в отряд. Все поняли?

— Все, — сказал Телкин.

Бунцев поднялся.

— Собирайтесь. Пора. Двадцать часов.

Глава восьмая

Ночь густела. Ни луны, ни звезд. Только слабый шум скребущихся где-то в черной высоте, далеко от тебя, ночных бомбардировщиков, слабые огоньки плывущих по невидимым дорогам машин, внезапные искры из труб паровоза.

Бунцев вел маленький отряд к той железной дороге, что они заметили днем из оврага. По карте они установили, что дорога ведет к фронту, а Мате подтвердил: дорога используется немцами для подвоза войск и грузов.

Капитан и радистка шли впереди. За ними — Мате и Нина Малькова с мотком колючей проволоки. Сзади, замыкая группу, — штурман Телкин.

Проволоку они обнаружили случайно: наткнулись на изгородь, опутанную колючкой, и капитан, не желая упускать случая, приказал срубить и взять ее.

— Зачем? — спросил Телкин.

— Потом увидишь, — сказал Бунцев. — Руби!

В ход пошли ножи и прихваченные эсэсовские лопаты. Намотали килограммов пять. Теперь Мате и Нина тащили проволоку, а Телкин изредка подменял Нину, и тогда замыкающей шла она.

Все в маленьком отряде понимали: случившееся прошлой ночью должно было взбудоражить фашистов. Где-то нервничают, направляя автоматы в сторону каждого шороха, часовые и патрульные. Где-то у телефонов ждут первого сигнала дежурные тыловых подразделений, чтобы тотчас поднять по тревоге целые гарнизоны. Где-то в штабах планируют операции по немедленному уничтожению появившихся диверсионных групп.

Ни Бунцев, ни Кротова, ни другие даже не предполагали, что Раббе после получения шифровки Хеттля все же настоял на выделении двух батальонов резервного полка для охраны железных дорог, что в Наддетьхаза стоит в полной боевой готовности третий батальон полка, готовый ринуться на автомобилях для ликвидации роты парашютистов, если та нападет на какой-нибудь объект, что количество контрольно-пропускных пунктов на дорогах за минувшие сутки увеличено в полтора раза, а войска предупреждены о нежелательности поездок одиночных машин.

Этого в маленьком отряде и не могли знать, но то, что немцы всполошены, понимали, и сейчас двигались осторожно, далеко обходя населенные пункты, замирая при малейшем подозрительном звуке.

Около десяти часов Бунцев остановил людей перед шоссейной дорогой. Залегли. Кротова поползла вперед, пропадала минут пятнадцать и вернулась с сообщением, что патрулей поблизости не слышно. Однако отряду пришлось ждать, пока пройдет автомобильная колонна. Полтора десятка грузовиков медленно шли на запад. Лежащим на земле людям видно было, как дыбится брезент над тяжелым грузом.

— Не на фронт, а от фронта, — шепнул Бунцев.

— Наверняка наши наступают, — шепотом же ответила радистка. — А это «заблаговременный отход»…

Бунцев не забыл, как отнеслась Кротова к Нине Мальковой. Хорошо помнил. Только не время было думать и говорить об этом. И он был благодарен радистке уже за то, что она владеет собой.

Машины прошли.

— По одному, бегом! — скомандовал Бунцев. — Толя, подмени Малькову!

Первой перебежала шоссе Кротова. За ней — Нина. Потом — Мате и штурман с мотком проволоки. Бунцев поднялся для перебежки последним. Прыгнул через кювет. Сапоги оглушительно застучали по асфальту. Обочина. Еще прыжок и — поле, трава…

— Сюда! — тихо позвал Телкин. Бунцев подошел к отряду.

— Все тут?

— Все.

— Вперед!

Они медленно удалялись от шоссе, никем опять не замеченные, словно незримые.

— Все дороги не перекроешь, — отвечая на мысли Бунцева, сказала радистка. — Если все дороги перекрывать — воевать будет некому…

Еще через полчаса отряд добрался, наконец, до железной дороги. Здесь тоже не видно было ни часовых, ни патрульных. Тишина. Темень и тишина…

— Десять минут отдыхаем, — приказал Бунцев. — Не курить.

Сели под насыпью, на глинистом откосе придорожной канавы.

— Ну, жива, беглянка? — спросил Бунцев у Нины.

— Жива, — благодарно отозвалась девушка.

— Не устала?

— Нет, ничего…

Капитану было приятно слышать ее голос, он улыбнулся, радуясь, что никто в темноте не видит этой улыбки.

— Попить бы! — сказал Телкин.

— Пейте, — разрешил Бунцев и повернулся к радистке: — Если наши наступают — поторапливаться надо!

— Да, — согласилась Кротова.

— Восемьдесят пять километров, — сказал Бунцев. — Пустяк! На нашем «ишачке» за четверть часа бы среди своих оказались!

— Где тот «ишачок»? — откликнулся Телкин. — Нет у нас больше «ишачка»! Самим ишачить придется.

— Ну, ну! — усмехнулся Бунцев. — Ты кто теперь? Ты теперь партизан. Хочешь не хочешь, а показывай образцы доблести и геройства. Понял?

— А кто начал? — спросил Телкин.

— Я начал, — миролюбиво признал Бунцев. — А ты не радуйся, не пользуйся слабостью начальства.

— Ага! — сказал Телкин. — Начальству, значит, можно по машине тосковать, а экипажу — нет?

— Угнетаю я тебя, ага?

— Факт. Всю жизнь, — сказал штурман. — Диктатор вы. Вернемся — сразу рапорт подам, чтоб в другой экипаж… Швыряют тебя, понимаешь, в чужой город, спать по ночам не дают, какую-то проволоку таскать заставляют, и ко всему этому не тоскуй!.. Не согласен!