Хранитель кладов - Андрей Александрович Васильев

А еще наш преподаватель в институте говорил: если окна эдаким манером не заколотить, то и незваные жильцы могут появиться из числа тех, кого к ночи не поминают. Тогда, на лекции, мы над этим только похихикали, но это тогда. Сейчас мне такое и в голову не придет, потому что сказки, как выяснилось, не совсем таковыми являются.

— Ну, — Карл Августович впервые на моей памяти проявил некое подобие волнения и нетерпения, до того его поведение так и подмывало назвать «нордическим», как и положено для человека с немецкими корнями. — Что, Валерий? Ты слышишь его?

— Нет, — поводил я головой влево-вправо. — Только птицы поют, а больше ничего.

— Птицы, — внезапно насторожился антиквар. — Ну да, ну да. Твари небесные. И самая главная из них та, что на вязе сидит.

Вот ведь. А я как-то сразу и не приметил иссиня-чернокрылого знакомца, расположившегося на толстой ветке и, как мне показалось, насмешливо наблюдавшего за нами.

Стелла. Ну, вот не может она смириться с тем, чтобы хоть что-то да прошло без ее внимания.

— У тебя очень назойливая приятельница, Валерий, — недовольно бросил Карл Августович. — Чрезмерно. И, признаться, меня подобная бесцеремонность начинает раздражать. Передай ей при случае эти слова и добавь, что мое недовольство может стать причиной ее головной боли.

— Смахивает на угрозу, — заметил я.

— Пока только на предупреждение, — пояснил старик. — Умному этого будет достаточно, а дураки никогда ничему не учатся, потому их никому и не жалко. А в качестве наглядной иллюстрации… Антон.

А мужичок-то, тот, что за рулем сидел, куда как непрост оказался. Нет, у меня данный факт сомнений с самого начала не вызывал, но та скорость, с которой он вытащил пистолет и, не целясь, выстрелил в птицу, впечатляла. Я много чего видел, потому могу оценить уровень подготовки.

Еле успел толкнуть его под локоть, только потому он и промахнулся. А если бы не это, то от ворона сейчас только перья остались. «Глок» все же, не «Макаров».

— Не надо, — попросил антиквара я. — Пусть летит. Кыш, пернатый. Брысь отсюда, если жить хочешь!

Птица вспорхнула с сука, заложила петлю над нашими головами и вскоре стала черным пятнышком в безоблачной летней синеве неба.

Антон явно был недоволен моим поступком, хоть и слова не сказал. Но пистолет, кстати, убирать не спешил, ждал приказа хозяина.

— Стоит ли заботиться о той, кто просто тебя использует? — по-отечески поинтересовался Карл Августович. — Право слово, не понимаю!

— Так и вы меня используете, — возразил ему я. — Точно так же, как она. Если бы я не имел те возможности, что мне перепали, то вы бы мне помогать и не подумали. И упыри эти, что по ночам ко мне на балкон лазают, не лучше. А если совсем уж начистоту, так и я вас использую. Мир так устроен, что все всех используют. Как научится ребятенок головку держать, так и понеслась телега по ухабам, конечная остановка на смертном одре с последним стаканом воды в руках. Ну если, разумеется, его будет кому подать. А птичку все же жалко, не виновата она в том, что ей чрезмерно любознательная хозяйка досталась. Стоит ли за это божью тварь жизни лишать?

— Бедный наивный мальчик, — вздохнул антиквар. — Ты всерьез думаешь, что это обычная птица? Ну-ну. Ладно, пошли в дом, походим по остаткам былой роскоши, авось все разрешится довольно быстро.

— Под ноги смотрите лучше, — внезапно подал голос Виталий. — Там срут все, кому не лень, говна как грязи. Говорил ведь, что надо территорию огородить как следует. Не такие большие и деньги, а дерьма и вони в доме куда меньше было бы.

— Он время от времени наведывается сюда, — пояснил мне Карл Августович. — Имущество все же, хоть в определенном смысле и бесполезное. Но в заборе резона не видел ранее, не вижу и сейчас. Абсолютно бессмысленные расходы. Лазать меньше не станут, наоборот, сюда станут заглядывать даже те, кому это раньше и в голову не приходило. Если есть забор, значит, за ним что-то прячут. Что-то нужное и в отсутствие хозяев, выходит, ничейное.

— Это по-нашему, — согласился я, поднимаясь по широким каменным ступенькам крыльца. — Да я сам бы в юные годы непременно через этот забор перемахнул при таком раскладе. Просто из любопытства.

Запахи в доме, прямо скажем, были сильно неприятные. Прав оказался Виталий, нужду тут справляли частенько, причем, судя по следам в одном из углов просторной залы, начинавшейся прямо от дверей, в последний раз кто-то это сделал совсем недавно. Чуть ли не накануне ночью.

— Негодяи, — равнодушно бросил антиквар, глянув в ту сторону. — Ничего их не меняет — ни времена, ни власти, ни технический прогресс. Как гадили везде, где только можно, так и гадят.

«Их» — это кого? Селян? Или людей вообще?

Но уточнять не стал. Не уверен, что хочу услышать ответ на этот вопрос. Вдруг и я принадлежу к тем, кто является негодяем?

Я побродил по комнатам, в которых царило запустение и если не разруха, то что-то близкое к ней. Чувствовалось, что когда-то тут на самом деле была детсадовская дача. В одной комнате осталось несколько разломанных игрушек, в другой кучей были свалены разломанные кроватки, в просторной зале на втором этаже, которая, скорее всего, раньше являлась столовой, на стене висел плакат «Хлеба к обеду в меру ложи. Хлеб — это ценность, им дорожи!», ну и так далее.

И — тишина. Никто меня не звал, никто не просил выдать вольную. Наверное, матерый Хозяин кладов вроде того, которого бандюки в девяностых до смерти запытали, знал бы, как выйти с сокровищем на прямую связь, но мне лично подобные секреты профессии были неизвестны. По крайней мере пока.

Я наматывал круги по зданию, подбрасывая на руке небольшой синий мячик с зеленой полосой, который подобрал под лестницей, но все впустую. Не хотела родовая захоронка Белоруцких-Белосельских себя обнаруживать.

— А точно тайник раньше никто не вскрыл? — осведомился я у антиквара, который следовал за мной тенью все это время. — Просто никаких позывных не слышу.

— Я бы знал, — уверенно ответил тот. — Клад здесь.

— Здесь — где? — Я подошел к раздолбанному пианино, стоящему у стены, и нажал на одну из уцелевших клавиш. Их тут осталась половина, из-за чего клавиатура напоминала рот давно спившегося человека, который за собой совершенно не следит. Что удивительно — инструмент издал резкий, почти клекочущий звук. Надо же, был уверен, что под крышкой струн вообще не осталось. — Может,