Я – инопланетянин - Михаил Ахманов

Поднявшись, я потер лицо, подошел к ней и сел на моховую подстилку. Почти как во сне, только нет моих родичей, а вместо цветов — рыжие языки огня… Струятся, играют, переливаются… Наверняка их не меньше, чем лет, которые прожил Риндо, странствуя среди туманностей и звезд.

Фэй кладет головку на мое плечо и шепчет:

— Сказочная ночь… Бывают такие на Уренире? Когда вы сидите у костра, смотрите в огонь, мечтаете и говорите о своих мечтах?

— Да, родная. Я вспоминаю много таких ночей… Я проводил их с друзьями или в родительском доме на берегу океана, огромного, как небо. С отцом, с Асекатту и Риной…

Она вздрагивает.

— Асекатту и Рина… Кто они? Женщины?

— Да. Мои матери — там, на Уренире.

— Обе? Разве бывает такое? Я тихо смеюсь.

— Бывает. Уренир не Земля, малышка. Там существует плотская любовь, но мы считаем, что дети — дар любви духовной, более высокой, не требующей физического соединения. Впрочем, одно не исключает другого…

— Не понимаю, Цзао-ван. О чем ты говоришь? О телепатическом зачатии?

— Нет. Вспомни, даже у вас на Земле дитя может родиться от донора… Правда, вы не умеете соединять гаметы многих родителей, и в генетическом смысле у ребенка их только двое. На Уренире иначе, Фэй. К тому же наши женщины давно не вынашивают потомство, не страдают и не испытывают мук при родах. Любовь чудесна, но ее последствия для женщин — здесь, на Земле, — нельзя назвать приятными. Боль, кровь, опасность для жизни или, как минимум, истощение…

Она потерлась щекой о мое плечо.

— И все же я хотела бы выносить нашего ребенка.

— Ты сделаешь так, как решишь. Тут не Уренир — Земля.

Фэй задумчиво кивнула.

— Да, Земля, мой дорогой. Вы отличаетесь от нас, а мы — от вас.

— Не так уж сильно. Больше нервных центров, сердце с шестью камерами, есть разница в кровеносной и эндокринной системах… Но внешние различия минимальны: маленькие рты, огромные зрачки… Ты похожа на уренирскую женщину.

— Правда?

— Клянусь Вселенским Духом!

Я не лукавил — на Уренире нашлись бы девушки, похожие на Фэй и Ольгу. Впрочем, и на других земных красавиц; доминирующий тип не исключал разнообразия. Рина, например, была златовласой, с синими глазами и узким маленьким личиком. Представив ее, я попытался задержать образ в памяти, но любопытство Фэй было ненасытным.

— Вселенский Дух? Ты сказал, Вселенский Дух? Это ваше божество?

— Нет. Но в каком-то смысле…

— В каком? — Она отодвинулась, глядя на меня с тем блеском в глазах, с каким ребенок ждет сказочной истории. — Объясни, Цзао-ван!

— Один мудрец поведал мне, что люди уходят из жизни по-разному: кто-то — в покое, примирившись со скоротечностью бытия, кто-то — в тревоге, отчаянии или страхе. Есть такие, которые уходят с ненавистью — те, кто гибнет на полях сражений, кого казнят или лишают жизни иным путем, всегда жестоким и неправедным. Но так случается на Земле. На Уренире мы просто уходим.

— Уходите… — повторила она. — Но это всего лишь эвфемизм, заменяющий слово «смерть»… Или я что-то понимаю не так?

— Не так. Видишь ли, милая, я бессмертен… все мы бессмертны на Уренире, и это дар эволюции, который вы получите когда-нибудь. Со временем, не скоро. Вы…

Рот Фэй округлился, глаза расширились, став двумя озерами, в которых плясали яркие отблески костра. Она порывисто вздохнула, стиснула руки на коленях и, полная изумления, склонилась ко мне.

— Что… ты… сказал?..

Губы ее почти не шевелились, словно скованные холодом, и я согрел их поцелуем. Потом произнес:

— Я бессмертен, как и любой обитатель Уренира. Наша плоть пластична, мы властвуем над ней, не зная страха гибели, и мы умеем делать многое другое, что показалось бы невероятным для человека Земли. Мои способности, память и ощущение вуали, раны, которые заживают мгновенно, — все это жалкое эхо талантов, дарованных нам эволюцией. На большее я не способен в своем земном обличье, но там, на родине…

— Подожди, Цзао-ван, не торопись. — Кажется, она пришла в себя после моих откровений. Глаза ее блестели, и по всему было видно, что моя фея собирается ввязаться в спор. — Если вы живете вечно и рожаете детей, то Уренир, наверно, переполнен… Зернышку проса негде упасть, да? Или вы расселились по всей Галактике, на тысячах планет? Может быть, на миллионах?

— Нет, девочка, мы остаемся в своем мире, ибо он прекрасен, и посещаем другие миры, чтоб любоваться ими, наблюдать за их развитием, а иногда — помогать… не очень часто, так как не всякая помощь полезна. И нас не меньше, чем обитателей Земли.

— Но я не понимаю… О! — Глаза ее снова расширились. — Значит… значит, все, что написано в книгах буддистов, — истина? Вы проходите цепь перерождений, но всегда — в человеческом облике? Ваши тела умирают, души уносятся в космос, а после возвращаются в мир, вселяясь в младенцев — так, как ты вселился в земное дитя? Так, Цзао-ван?

О чем-то подобном мы говорили с Аме Палом, но я не старался его переубедить. По правде говоря, я его щадил; мне не хотелось открывать жестокие истины, разрушив тем самым его мир, такой наивный и стройный, с небесами, где обитали сказочные существа, боги, демоны, будды и души, ждущие перерождения. Но Аме Пал при всем богатстве своего ума и чувств являлся наследником прошлых знаний, в которых реальность сплавлялась с фантазией. Фэй — совсем другая: дитя третьего тысячелетия, ровесница мира, изгнавшего чудо с небес. Может быть, зря…

— Нет никакой цепи перерождений и душ, отлетающих в космос, — промолвил я. — Человек рождается, живет и умирает, и эта смерть необратима, если не извлекается мозг, чтобы внедрить его в тело клона или искусственного создания, подобного Сиаду Так происходит на Земле и на других планетах, чьи обитатели похожи или отличны от людей, чья жизнь может длиться дольше, но подчиняется все той же неизбежности, тлению — плоти и распаду разума. Так всюду, кроме Уренира, девочка, всюду в Галактике в данный момент. Что же касается нас… — Я сделал паузу, погладил ее по щеке и продолжал: — Мы существуем столько, сколько захотим, а если жизнь наскучила, преобразуемся в иное существо, более мудрое, чем человек, и более могучее. Свободное, как ветер эфира… Мы называем их Старейшими.

— Значит, уйти — это сделаться Старейшим? — прошептала Фэй.

— Старейшие — часть мировой ноосферы, и я упомянул о ней, когда поклялся Вселенским Духом. Этот Дух — ноосфера Вселенной, и наши знания о ней скудны — мы не способны воспринимать ее отчетливо. Большая часть этих знаний пришла от Старейших. Возможно, они — посредники между Вселенским Духом и существами из плоти и крови.

— Полубоги? — выдохнула Фэй.

— Можешь называть их так.

— Но чем они занимаются? Исследуют звезды, другие миры и галактики, другие цивилизации, отличные от уренирской?

— Нет, нет! У них есть проблемы посерьезней, а эти игрушки оставлены нам. Они лишь помогают, разыскивая те планеты, чья ноосфера соединилась со вселенской. Делают так, чтоб мы могли отправить туда Наблюдателей… ну, кое-что еще… Ты назвала бы их Старшими Братьями, блюстителями равновесия и порядка, но это наша, человеческая точка зрения. Видишь ли, милая, их нелегко понять. Даже наших Старейших, наших кровных родичей…

Ресницы Фэй взметнулись, как темные крылья бабочки.

— Ваших… родичей… — повторила она. — А что, есть и не ваши?

— Разумеется. Возраст Галактики — миллиарды лет, и в прошлом были расы, достигшие расцвета в неизмеримой древности и отказавшиеся от телесного обличья. Наши Старейшие — самые юные, и временами мне кажется, что там, — я показал глазами вверх, — они считаются детьми или подростками, еще не достигшими зрелости. Может быть, я ошибаюсь… почти наверняка… Мы знаем лишь то, что Старейшие с разных миров — единая галактическая раса, не отвергающая нас, не позабывшая родства, готовая прийти на помощь. Если мы попросим…

— Это случится обязательно? — тихо вымолвила Фэй, глядя на пламенные языки костра. — Я имею в виду, что через много-много лет мы на Земле тоже станем бессмертными и научимся превращаться в Старейших? Будем жить в Галактике и заниматься такими вещами, о коих сейчас нельзя и помыслить?

— Так и будет, если вы не уничтожите свой мир, а заодно и самих себя. И если вы не пропустите эру расцвета — тот период, когда необходимо не расселяться среди звезд, не захватывать новые территории, а искать дорогу в ту реальность, что лежит за гранью бытия. Иначе…

— Что? — Ресницы ее снова взметнулись.

— Иначе — упадок, вырождение и гибель. Знаешь, есть в Галактике планета… автохроны зовут ее Анхабом… прекрасный древний мир, некогда мощный, жизнеспособный, но время его растрачено в пустых забавах. Они не нашли дороги — может быть, никогда не найдут, хотя и пытаются… но их уже мало, слишком мало… на три порядка меньше, чем обитателей Земли… Живут они тысячелетиями, но не желают продлить себя в потомстве, и это самое страшное. Они устали.