Вначале их было двое (сборник) - Илья Гордон

«А трактор? Комбайн? Электромотор? Дождевальная установка? Почему в колхозе считается нормальным, если тракторист, комбайнер бросает машину, где ему вздумается, оставляет ее грязной, варварски обращается с ней, ломает, портит ее по недосмотру, халатности и не несет никакой ответственности за это?.. За сохранность машины несет ответственность шофер такси, водитель троллейбуса, пилот самолета. А колхозный механизатор?» — размышлял Павел.

«Ведь стоит вовремя заметить разболтавшуюся гайку, шайбу, своевременно закрепить ее — и машина осталась бы в строю», — думал новый заведующий мастерскими и автогаражом.

Павел не терпел нерях: сам весь в мазуте, и машина его выглядит не лучше.

Став заведующим, Павел продолжал работать механиком. Если ферме или полеводам срочно требовался механик, электротехник, Павел нередко шел туда сам.

Всегда в чистом комбинезоне, свежей рубашке, выбритый и подтянутый, он всем своим видом словно говорил: вот каким должен быть современный колхозный механизатор.

Молодые парни стали подражать ему. Но это была только внешняя сторона дела. Требовалось главное — научить людей бережному отношению к машине.

Как-то маленький, шустрый, быстроглазый тракторист Николай Марченко вернулся с поля. По стуку мотора Павел понял — трактор не в порядке. Осмотрев машину, Павел с укором взглянул на тракториста:

— Загубил ты свой трактор. Он, как загнанный конь, смотрит одним глазом на тот свет.

— Сам знаешь, трактор старый, изношенный, — начал оправдываться Марченко.

— Тебе вручили исправную машину, а ты вывел ее из строя, вот мы и отремонтируем трактор за твой счет, — заявил Павел.

— Как за мой счет? Ишь придумал!.. Попробуй только, — возмущался Марченко.

Тракторист поднял шум. Его поддержали некоторые механизаторы. Конфликт разбирался на правлении. Назначили экспертную комиссию, и та представила половинчатое решение, которое больше устраивало Николая Марченко, чем Павла Роденко.

Павел потребовал создать новую комиссию, в которую вошли бы представители «Сельхозтехники». Новое заключение четко гласило — виноват тракторист Марченко.

Вскоре редакция районной газеты получила письмо, в котором заведующего мастерскими П. Роденко обвиняли во всех смертных грехах.

В Дубовку приехал корреспондент газеты.

Председатель правления собрал механизаторов, шоферов и работников мастерских и предложил им обсудить письмо, посланное в редакцию.

Обстановка в мастерских в эти дни была сложной. Некоторое недовольство новым заведующим по временам давало себя знать. Став заведующим, Павел как-то задержался возле слесаря Мишина, чубатого здоровяка, что-то мастерившего из металлических трубок.

— Что это? Поливальный агрегат? — спросил Павел.

— Ага. Сосед попросил.

— Неужели зарплаты не хватает? Или разбогатеть задумал?

— Так я же даром.

—: Ты даром, а за колхозные трубки деньги уплачены. На колхозном дворе тебя ждет, между прочим, жатка, ее надо отремонтировать.

В очередном выпуске колхозный «Радиокрокодил» привел в известной сатирической обработке разговор заведующего мастерскими Павла Роденко и слесаря Мишина.

Тотчас к Павлу домой прибежала жена Мишина, Степанида, звеньевая-свекловод.

— Мы таких героев, как ты, товарищ Роденко, видели… Ишь какой апостол явился. По чистой правде жить хочешь.

Степанида намеренно громко ругалась, чтобы и на улице слышно было. В дом Павла на шум зашли соседи. Павел спокойно сидел за столом, положив на него руки, подражая Гиршу.

— Глядите, добрые люди, — не унималась Степанида, — у него ничего не получилось с Зоей, так он на людей кидаться стал.

Слова ее, словно иглы, кольнули Павла. Он вскочил, хотел резко отчитать звеньевую, но сдержался.

В эту же ночь кто-то ножовкой подпилил в саду Лукьянихи несколько яблонь. Через несколько дней вечером в окно ее дома швырнули металлический болтик, он угодил в телевизор.

Все это случилось за полгода до приезда Зои в Дубовку.

В течение второго года жизни Зои в городе она и Павел не обменялись ни единым письмом. Зоя, естественно, многого не знала. Матрена Григорьевна в своих письмах не упоминала о Павле, его успехах.

Между тем в Дубовке и в округе многое изменилось. Закончилась стройка крупнейшего сахарного завода, на российской стороне пролегла широкая бетонированная дорога. Колхоз имени Ватутина протянул к ней грейдерную дорогу. Еще гуще стали хлеба, пышней сады. Начал работать колхозный маслобойный завод.

Главной фигурой в Дубовке становился человек, управляющий механизмами.

Прошло два дня, как Зоя приехала в Дубовку. Ей захотелось посмотреть, как изменилось за время ее отсутствия родное село, и она медленно пошла по улице.

Чистый голубой купол неба навис над землей. Давно Зоя не видала такого огромного, необъятного и высокого неба. Над синей зубчатой стеной леса стояли два белых облачка. Вскоре они исчезли, растаяли. Воздух насыщен был смешанным запахом яблонь, душистого меда, малины. Тишина… Только изредка в голубом просторе слышится веселое щебетанье, и тотчас же неугомонная птичья стая взмывает высоко вверх.

Из клуба донеслись звуки рояля. Знакомая музыка, легкая, прозрачная, как этот воздух. Чайковский! Сюита «Времена года». Играют, видимо, умелые руки — чувствуется школа, без выучки так не сыграешь. Хотя и дребезжат, хрипят клавиши ненастроенного рояля, а мелодия доходит ясно, четко…

Зоя вошла в клуб. В полумраке зрительного зала она разглядела детские головки. За роялем сидела девочка лет одиннадцати-двенадцати.

— Ты здешняя? — спросила Зоя девочку.

— Я из Москвы. В гости приехала.

— Ты учишься в музыкальной школе? Как тебя зовут?

— Да, в музыкальной. Меня зовут Катя.

— Она всех нас учит, — раздались голоса.

— А меня не учит! — воскликнула бойкая голубоглазая девочка с двумя светлыми косичками. — Я сама научилась.

— И по нотам умеешь? — улыбнулась Зоя.

— Конечно! — Девочка схватила первые попавшие под руку ноты и уверенно, плавно, почти без ошибок сыграла вальс «На сопках Маньчжурии».

— Значит, тебя кто-то учил. И ты умеешь играть? — обратилась Зоя к веснушчатой, курносенькой девочке с льняными волосами.

— Умею, только я нот не знаю.

— На каких инструментах еще играете? — спросила Зоя ребят.

— Я на маленькой скрипке. Сам сделал, — ответил белобрысый мальчик.

— А я на гармонике играю, — перебил его другой.

— А я на гитаре…

— А я на дудке.

— А вы, тетенька, тоже умеете играть? — спросил один мальчик.

— Немного умею.

— Сыграйте нам что-нибудь! А то эти девочки, по-моему, плохо играют. Вы, наверно, играете даже пятью пальцами?

— Даже десятью, — рассмеялась Зоя, подняв обе руки. — Хорошо. Сыграю вам.

Зоя сыграла на рояле увертюру к опере «Руслан и Людмила». Дети сидели так тихо, что казалось, будто клуб опустел. Никто не пошевельнулся.

Когда Зоя взяла последний аккорд, один из мальчиков воскликнул:

— Вот это да!

— Спасибо, тетенька, спасибо! — девочки плотно окружили Зою.

— Тетенька, вы к нам приехали? Вы будете нас учить? — спросила белобрысая девочка, игравшая по слуху. — А у нас тоже есть артистка. Только она не играет, а поет. В журнале ее портрет напечатан. Он висит в библиотеке.

— Вы знаете ее? — раздались голоса.

— Знаю, — улыбаясь сказала Зоя.

— А вы нам покажете, как играть по нотам? — спросила девочка.

— Покажу. Завтра и начнем с вами заниматься, ребята!

— Вот хорошо! — обрадовались дети. — Мы вас будем ждать. Только обязательно приходите.

Зоя попрощалась с детьми и ушла.

На следующий день у дверей клуба стояла целая ватага ребят. Не все дети успели увидеть приезжую тетю, которая вчера пообещала заниматься с ними музыкой.

Зоя подошла к ребятам незаметно. Увидев ее, дети обрадовались и вместе с ней вошли в клуб. Усадив их возле рояля, она заметила, что почти у каждого был какой-нибудь инструмент. Все, что было у отца или матери, у брата или сестры, у близкого или дальнего родственника, все, что издавало музыкальные звуки и годами лежало без употребления на дне глубоких сундуков, — было извлечено из пыли забвения и принесено на занятия. Здесь были гитара, балалайка, мандолина, скрипка. Одна девочка показала Зое какой-то диковинный инструмент в новом изящном футляре, на котором золотыми буквами было напечатано: «Окарина». Когда Зоя открыла футляр, в нем оказалась довольно большая, покрытая блестящим черным лаком, глиняная дудочка с несколькими отверстиями, как у флейты. Девочка рассказала, что эту дудочку подарил ее деду один болгарский солдат. Зоя прочла надпись на инструменте: «София, фабрика на Петко Стойков». Попробовала подуть в дудочку — полились тонкие, нежные звуки, почти как у флейты.