Постыдное удовольствие. Философские и социально-политические интерпретации массового кинематографа - Александр Павлов

Допустимо ли так говорить обо всех картинах такого жанра? История ли овладевает средним классом американцев, осевшим в пригородах? Далеко не всегда. Раньше, скажем, в «Полтергейсте» Тоуба Хупера или «Кладбище домашних животных», снятом по произведению того же Стивена Кинга, были одержимы не дома как таковые. Хотя такие сложные картины, как канадский (хотя действие фильма происходит в Сиэтле) «Подкидыш» (1979) Питера Медка и «Существо» (1982) Сидни Фьюри, требуют отдельного разговора. Здесь наблюдается одержимость отнюдь не историей в том смысле, о которой ведет речь Джеймисон. Проблемы у домовладельцев начинались, потому что американцы и даже уже американские капиталисты тревожили покой самых первых хозяев земли, пытавшихся найти в ней покой, и строили дома на индейских кладбищах, продавая новые постройки ни о чем не подозревающим представителям среднего класса, которые были вынуждены страдать за жадность капитала. Подчеркнем: злые привидения не очень-то любят обитать в многоквартирных домах, где живут не такие благополучные представители общества, как те, что смогли съехать в пригород. Но сегодня американцам уже не так стыдно перед индейцами. По крайней мере они стараются платить по счетам чрезвычайным почтением к первым хозяевам обетованной земли. И теперь одержимыми нечистой силой дома становятся не потому, что кем-то был нарушен покой коренных жителей Америки. Впрочем, даже для «Полтергейста» характерно то, что в этом фильме так никто и не умер. На это обратил внимание автор известной книги про современный хоррор Ким Ньюман: «“Полтергейст” мог быть исключительно успешным, не пародийным фильмом ужасов, в котором никого не убивают»[254]. А то, что «Полтергейст» может и даже должен быть «прочтен» как отражение социально-экономических страхов, Ньюман подтвердил в своей книге: «“Полтергейст” реализовал две цели – отразил мечты яппи (создание жизненного стиля, приятного зрителю) и показал их ограниченность. В фильме разъясняется, что наказуема не только сама жадность, но наказываются и те, кто выступает ее бенефициаром и бенефициаром апатии того сообщества, в котором он живет. Фрилинги проходят сквозь ад не потому, что они повинны в преступлении, но потому, что они получили свою “долю пирога” от преступной политики, проводимой фирмой Стива. Другими словами, мы все виновны, если получаем блага, перекладывая ущерб на плечи других»[255].

С выходом последних фильмов становится понятным то неопределенное, и казалось бы, беспредельное звучание неясных, смутных страхов американского общества. Но речь идет не о социальных страхах перед геями, кстати, настолько уже уважаемыми, как и индейцы, а об экономических страхах. Всплеск и популярность фильмов про дома с привидениями отражает наступивший социально-экономический кризис в США. Часто в фильмах показан психоз отца семейства, который не способен обеспечить семью или находится в ситуации жесткого психологического прессинга относительно необходимости выплачивать ипотеку. Собственно говоря, это принципиально важный момент: фильмы про дома с привидениями фактически делают то, что обычно проделывают с жанром ужасов социальные комментаторы, – они берут все страшное и вызывающе непристойное за скобки. Отсутствие убийств, крови, насилия отступают на второй план, чтобы освободить место самому кошмарному страху перед домом, который тебе на самом деле не принадлежит в прямом смысле. Дом станет твоим, когда призраки его покинут, когда ты расплатишься с банком за ипотечный кредит. А до тех пор мысли об ипотеке будут сводить тебя с ума и шептать на ухо: «Не проще ли умертвить всю твою семью?».

Большинство упоминаемых фильмов отчасти имеют терапевтическую функцию: все заканчивается хорошо, призраки побеждены, а семья наконец находит счастье в совместной жизни. Но некоторые картины отражают и другой, более печальный исход выплаты вечных долгов. Так, в фильме «Синистер» отец семейства, отягощенный ипотекой и творческим кризисом, умирает насильственной смертью, как и все его родные. А истории о том, что некто совершил самоубийство из-за того, что не был способен выплачивать кредиты, в новостных сводках мы встречали не раз. Овладевает призрак отцом семьи и в фильме «Астрал: Глава 2». Кстати, если уж на то пошло, то даже антигерой нескольких последних лет Уолтер Уайт, главный персонаж ставшего культовым сериала «Во все тяжкие», начинает варить мет, лишь узнав о смертельной болезни[256]. Не желая оставлять долги по ипотеке на семью, он становится криминальным авторитетом.

Вероятно, во всех этих фильмах есть и иные аспекты, но кризис среднего класса и его ячейки – семьи налицо. Пока еще призраки не часто овладевают домами, где проживают чернокожие или латиноамериканские семьи, живущие на государственное пособие. Именно в этом отношении картины о привидениях оказываются более страшными, чем иные фильмы ужасов и даже чем «пыточное порно». Теперь остается лишь ждать, когда фильмы про привидения, осевшие в старом доме, вытеснят фильмы про других монстров. Это будет серьезным сигналом.

5. Маньяки в синих воротничках

Фильм «Маньяк» Фрэнка Халфуна, представляющий собой римейк кровавого психохоррора 1980 г., был априори скандальным. В отличие от старой картины, в новой почти все, что зрители увидели на экране, было показано глазами главного героя. Таким образом, зрителю предоставлялась возможность побывать не столько в теле, сколько в сознании убийцы – собственными глазами увидеть смерти безвинных молодых женщин и даже как бы самому принять участие в их убийстве. Про нынешний фильм и про оригинал, по мотивам которого снят новый «Маньяк», можно много рассуждать, но интересны прежде всего два вопроса. Герой нового «Маньяка» оказывается не только сумасшедшим, но и маргинальным членом общества, он заставляет задуматься, каков социальный статус психопатов-убийц в кино? Но не менее интересен и другой вопрос: что нового говорит нам «Маньяк» Халфуна о насилии?

В каком-то смысле это кино, хотя оно и не приобрело статус «Молчания ягнят», зафиксировало нечто новое в изображении насилия на экране. Например, 1 апреля 1991 г. журнал «Newsweek» вышел с обложкой, на которой был изображен пронзительный и всеми узнаваемый взгляд Ганнибала Лектора, серийного убийцы из фильма «Молчание ягнят». Все помнят, что этот фильм вышел в том самом году и наделал много шума. Изображение сопровождалось надписью «Насилие становится мейнстримом»[257]. Решение обложки, на которой видны лишь глаза маньяка, – намеренная двусмысленность, вопрошание к читателю. Чьи это глаза? Убийцы-эстета Ганнибала Лектора или читателя и зрителя, которые завороженно наблюдают за экранным насилием[258]? Этот вопрос предполагает и еще один, более специфический, но не менее важный. Стал бы фильм «Молчание ягнят» таким громким событием в обществе, если бы вышел, скажем, на пять лет раньше или позже? Ведь за несколько лет до того одна из книг о Ганнибале Лекторе была экранизирована Майклом Манном. Эта картина, получившая название «Охотник на людей»[259], оставила не такой большой след в американской культуре. Впоследствии она была переснята и вышла в прокат с названием «Красный дракон». А ведь «Молчание ягнят» – довольно сложное для восприятия кино. И вдруг его объявляют одним из самых великих фильмов еще только начинавшегося десятилетия. Критики рукоплещут, дают престижные награды, а зрители делают кассу. То есть то, что запрос общества на такое кино в 1991 г. был, – это неоспоримый факт.

И вот в начале 2013 г. в прокате стартовала картина Фрэнка Халфуна «Маньяк». Подобных картин выходит не так уж и много. Фильм предельно жестокий и довольно перверсивный. Что это? Экранное перверсивное насилие снова вошло в моду? Опять стало мейнстримом? Ведь речь идет не о драках, погонях и перестрелках. Жестокий фильм «Маньяк» 1980 г., по мотивам которого снят новый «Маньяк», вошел в историю ужасов как один из самых важных фильмов жанра. Вместе с тем он все же был на периферии кинематографического процесса и осел в гетто грайндхауса. Это кино не являлось голливудским хитом, который крутили во всех крупных кинотеатрах. Но все же тот «Маньяк» был принят и оценен по достоинству. Время к нему было благосклонно.

Для сравнения возьмем картину «Подглядывающий Том» (1960). Этот фильм, снятый именитым британским режиссером, который находился в зените славы, английское общество осудило. Как следствие на картину моментально был наложен запрет[260]. По сегодняшним меркам в «Поглядывающем Томе» совсем нет жестокости, а само повествование – исследование процессов, происходящих в психике психопата-убийцы. Столь разная судьба у этих двух фильмов, а прошло между выходом первого и второго всего 20 лет. К слову, «Подглядывающего Тома» реабилитировали в 1979 г. Таким образом, перверсивное экранное насилие все более расширяло рамки и пробиралось из гетто в мейнстрим, пока наконец не наступил 1991 г.