Нам здесь не место - Дженни Торрес Санчес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Чико смотрит на меня и улыбается. Он за каким-то дьяволом улыбается, хотя глаза у него закрыты, а кожа сереет прямо у меня на глазах. Обнимая его, я думаю: «О господи, нет!» — и прошу держаться. «Пожалуйста! Надо держаться!»
Гудок поезда глушит мои слова, но я крепче прижимаю Чико к себе.
— Не волнуйся, — шепчу я. — Только не волнуйся!
Он смотрит в небо, в это бескрайнее небо, а потом его глаза закатываются.
— Нет! — кричу я. — Смотри на меня! Чико! Чико!
— Пульга, ты не бойся… шепчет он. — Все со мной нормально… Не плачь… Я — о’кей…
Да только это неправда. Я смотрю, как из него вытекает жизнь, и не знаю, как это остановить. Почему жизнь всегда утекает?! И никому нет до этого дела!
— Я — о’кей… Я… мы добрались… Я это видел… — Он смотрит мимо меня, в небо.
— Нет! Держись, Чико! Пожалуйста!
Но он не может. Он перестает дышать, его глаза пустеют, глядя на что-то бесконечно далекое, тело обмякает, и Чико умирает. Мой брат, мой лучший друг!
Я прижимаю его к груди и говорю, что люблю его, что должен был его защищать, что он лучше всех, кого я знаю, прошу его остаться, не бросать меня одного. Прошу его вернуться ко мне.
Прости меня, Чико! Мне так жаль, так чертовски жаль, Чико, прости, прости…
Крошка
Возле Чико — мужчина и женщина, они быстро переговариваются, суетятся, чем-то перетягивают то, что осталось от его ноги. Я хочу выскочить из машины и броситься к ним, но не могу. Ноги меня не держат. Открыв дверцу, я вываливаюсь из салона и ползу. Тело сотрясают рвотные спазмы, но желудок пуст.
Мужчина и женщина отталкивают Пульгу, чтобы он не мешал. Тот толкается, брыкается, кричит. Я подползаю и дотягиваюсь до него.
Мужчина делает Чико, нашему Чикито, искусственное дыхание. Женщина бежит к пикапу и возвращается с красным ящичком, на котором изображено сердце. Вместе они рвут на груди Чико его любимую рубашку, прикладывают электроды и дают разряд, потом еще один и еще, пытаясь вернуть нашего друга к жизни. От каждого разряда его тело дергается, как вытащенная из воды рыбина, и я тоже содрогаюсь от боли, мне кажется, что меня режут на куски.
Потом они останавливаются.
— Еще! Попытайтесь еще! — кричит Пульга.
— Уа se fue, — говорит мужчина. — Он уже ушел. Пульга вырывается и снова пытается обнять Чико.
Я обхватываю себя руками, чтобы не развалиться, всхлипываю и твержу: «Нет-нет-нет!» — потому что не верю. Всего этого не может быть на самом деле.
Но мне не выговорить ни слова. Кажется, что меня сейчас вывернет наизнанку.
Мужчина и женщина что-то говорят.
— Поднимайся, не смотри больше. Идем, — слышу я. Она помогает мне встать и ведет к пикапу.
Мужчина пытается помочь Пульге, но тот не двигается с места. Он не хочет оставлять Чико. Мужчина опускается рядом с ним на корточки и что-то говорит; кажется, это длится целую вечность, но Пульга только мотает головой. Затем он произносит какие-то слова. Мне не слышно, что он говорит, но мужчина глубоко вздыхает и кивает.
Потом они вместе поднимают тело Чико и несут к задней двери пикапа. Я боюсь, что, когда машина поедет, его голова станет мотаться и биться обо все.
— Голова, пожалуйста, последите за его головой, — говорю я женщине, но, оглянувшись, вижу, что Пульга тоже садится сзади и кладет голову Чико себе на кожній.
Мужчина опускается на водительское место.
Я поворачиваюсь к окну, но все вокруг превратилось в размытое пятно. Мы едем в шелтер, и по дороге мужчина с женщиной твердят, что они нам помогут.
Перед приютом собралось много народа. Думаю, они были с нами на поезде. Люди стоят и смотрят. Несколько человек выходят из здания шелтера, чтобы помочь мужчине, который привез нас сюда. Они называют его «падре». Значит, он священник.
Женщина, которая приехала с нами, заходит в дом, возвращается с простынями и протягивает их священнику. Вместе они стелют простыни на землю. Появляются еще несколько мужчин, они вынимают Чико и кладут на простыни.
Женщина заворачивает его как ребенка, закутав все тело, кроме лица. Потом велит мужчинам занести его в дом, и те подчиняются. Кровь уже просочилось через простыни.
А у меня такое чувство, будто я падаю.
Падаю, падаю…
Сквозь тьму, сквозь воображаемые миры, где вода, пауки и звезды — и ведьмы, которые при этом еще и хранители, присматривающие за нами.
Перед внутренним взором встают длинные серебристые волосы и мерцающие глаза. «Приди и скажи мне, что все это просто ночной кошмар, — прошу я их обладательницу. — Приди и разбуди меня. Пожалуйста!»
Может быть, она придет ко мне на крышу вагона и шепнет на ухо, что все это неправда? Но не успел ее образ растаять, как я уже знаю, что ничего этого не дождусь.
А еще знаю, что все это реальность. Мучительная, ужасная реальность.
Пульга
Время не имеет смысла.
Небо только что было оранжевым, потом — голубым, и вот теперь оно черное. Все изменилось за секунды. Как могло выйти, что Чико с утра был живым, а потом, в то же утро, только чуть позже, мертвым? Как мог я за считаные часы прожить целую жизнь, как могут часы казаться секундами, а секунды — часами? Как сегодняшний день может ощущаться одновременно и вечностью и мгновением? И был ли он? А раз его не было, может, и Чико не умер?
Но я застрял в этом дне. Есть только сегодня — и всё, а значит, это случилось — Чико погиб.
Его положили на стол на заднем дворе. Я смотрю на завернутое в простыни тело, похожее на мумию. Помнится, я от кого-то слышал, что путешествие на Ля Бестии превращает человека в мумию.
Чико был таким голодным, таким усталым!
Я слишком давил на него. Давил, пока не сломал. Я помню его улыбку, его голос. То, как он плакал по ночам, когда ему снились кошмары.
В памяти всплывает день, когда родился ребенок Крошки. И эта дурацкая рубашка, которую мой друг тогда надел. Которая и сейчас на нем.
«Заткнись, парень! Это моя любимая рубашка, дошло?»
«Дикость какая-то, правда? У Крошки будет ребенок!»
Я думаю о том, как он бежал в тот
