Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета. - Тензин Гьяцо

Таши, другой пес, являлся совершенной противоположностью, и несмотря на то, что был меньше, он был храбрее. Его дал мне Тэнзин Норгэй, покоритель Эвереста, так что, может быть, это оказало какое-то влияние. Я хорошо помню, как он однажды заболел и должен был получать уколы. После первого укола он стал очень бояться, и поэтому в следующий раз, когда пришел ветеринар, два человека поймали и держали его, пока не было введено лекарство. Тем временем Таши рычал и ворчал на своего мучителя, который, закончив работу, должен был стремительно ретироваться из дома. Только тогда оказалось возможно отпустить собачку, которая после этого бегала по всему дому в поисках бедняги. Но несмотря на свой свирепый вид, лаял он куда страшнее, чем кусался: его челюсти имели такой прикус, что он практически не мог ни во что вонзить свои зубы.

Когда я переезжал в Дхарамсалу, моим спутником был индийский правительственный офицер связи г-н Найр. Мы находились в прекрасных взаимоотношениях с г-ном Найром, и он вызвался учить меня английскому языку. Понимая важность этого языка, я уже договорился отправить Тэнзин Чойгьела в Норт Пойнт, английскую школу в Дарджилинге, а сам еще в Массури начал брать уроки английского языка — индийское правительство очень любезно назначило кого-то давать мне регулярные уроки, кажется, два или три раза в неделю. Но в то время я оказался не очень прилежным учеником и быстро нашел предлог, чтобы избежать их. Так что я очень мало продвинулся. Однако мне нравилось работать с новым офицером связи, и я сделал большие успехи под его руководством, хотя та масса письменных работ, которую он мне задавал, у меня и не вызывала энтузиазма. Я очень сожалел, когда его перевели куда-то через два года.

С тех пор мое обучение английскому языку стало намного менее формальным. Мне помогали разные люди, включая нескольких тибетцев, но сомневаюсь, чтобы я владел теперь этим языком намного лучше, чем двадцать пять лет назад. Когда я еду за границу, то каждый раз получаю неприятное напоминание об этом. Я часто стесняюсь тех ужасных ошибок, которые делаю, и сожалею, что не старался учиться, когда была такая возможность.

В дополнение к изучению английского языка в течение первых лет жизни в Дхарамсале я также вновь посвятил себя религиозным занятиям. Я начал с перечитывания нескольких тибетских текстов, которые впервые увидел еще подростком. В то же самое время я получал посвящения от некоторых духовных мастеров различных традиций, — тех, кто тоже пошли в изгнание. И хотя реализация Бодхичитты (стремления достичь состояния Будды ради всех живых существ) еще, казалась далеко впереди, я обнаружил, что теперь работаю без принуждения, с удовольствием, и многое мне стало удаваться. К сожалению, вскоре главным препятствием к дальнейшему продвижению в этой сфере стал недостаток времени. Но я могу сказать, что если и достиг чего-либо в духовной области, то это несоизмеримо с теми усилиями, которые мне удалось к тому приложить.

Через две недели после нашего прибытия в Дхарамсалу мне удалось открыть первый детский сад для детей тибетских беженцев. Он расположился в небольшом ранее заброшенном строении, арендованном для нас индийским правительством, чтобы дать приют все возрастающему числу сирот среди вновь прибывших. Руководить им я назначил мою старшую сестру Церинг Долму. Когда прибыла первая партия из пятидесяти детей, то им было тесновато. Но по сравнению с тем, что было дальше, они жили просто роскошно, потому что к концу года численность детей возросла в десять раз, а сокращения потока прибывающих не предвиделось. Был момент, когда в одной спальне размещалось 120 детей. Им приходилось спать по пять или шесть человек в одной кровати, ложась поперек нее, чтобы поместиться. Но несмотря на то, что условия были ужасные, я не мог не радоваться каждый раз, когда посещал свою сестру и ее новую большую семью. Ведь эти лишенные родителей, обездоленные дети были так жизнерадостны, что казалось, они смеются над всеми своими несчастьями.

Моя сестра оказалась прекрасным руководителем, никогда не впадающим в отчаяние. Она была властной и довольно строгой женщиной, в полной мере унаследовав семейный характер, но у нее имелось доброе сердце и хорошее чувство юмора. В это трудное время ее вклад был просто неоценим. Как всякая простая деревенская девушка, она не получила никакого образования и в свои ранние годы большую часть времени провела, помогая моей матери справляться с домашним хозяйством. У нее была огромная трудоспособность. В сочетании с довольно энергичной натурой это делало ее превосходным руководителем.

Однако вскоре стало очевидно, что ни мы, ни индийское правительство не имеем достаточных средств, чтобы обеспечить всех наших сирот, и я пришел к выводу, что по крайней мере некоторых из них надо устроить за границей, если это возможно. Поэтому я связался с одним швейцарским другом, доктором Эшманом, и попросил его выяснить эту возможность. Мне казалось, что Швейцария является идеальным местом, принимая во внимание тот факт, что это относительно небольшая страна с превосходным сообщением, и вдобавок там есть горы, которые напоминают о доме.

Швейцарское правительство пошло нам навстречу и заявило, что готово немедленно принять 200 детей. Кроме того, оно согласилось содействовать тому, чтобы дети, насколько это возможно, сохранили бы связь с неповторимой тибетской культурой и свою самобытность, хотя их и должны были принять обычные швейцарские семьи.

За этой первой группой детей последовали другие, а позднее планировалось не только посылать на учебу в Швейцарию старших студентов, но и разместить там тысячу взрослых беженцев. Когда наше положение улучшилось, отпала необходимость пользоваться добротой швейцарского народа. Но я сохраняю огромную благодарность к нему за все, что он сделал для нас.

Вскоре после прибытия в Дхарамсалу я установил личные контакты с членами Международной комиссии юристов, которая оказала нам такую поддержку в предшествующие годы. Они пригласили меня дать показания Комитету по расследованию нарушений законности, относящемуся к этой Комиссии, что я и сделал с радостью. Результаты этого исследования были опубликованы в Женеве в августе 1960 года. Комиссия юристов еще раз полностью подтвердила тибетскую точку зрения: Китай, отмечалось в ее докладе, нарушил шестнадцать статей Всеобщей Декларации прав Человека и был виновен в геноциде в Тибете. Она также приводила примеры некоторых гнусных злодеяний, о которых я уже упоминал.

С практической стороны я узнал много полезного из своих бесед в этой комиссии. Один из се членов, кажется, англичанин, спросил, меня, прослушиваем ли мы передачи пекинского радио. Нет, ответил я, не прослушиваем. Он был слегка шокирован этим и несколько подробнее объяснил необходимость внимательно выслушивать все, что они говорят. То, что это не приходило нам в голову, объясняется недостатком у нас искушенности в подобных вопросах. Насколько мы знали, радио Пекина не занималось ничем иным, кроме как распространением лжи и пропаганды. Мы не видели смысла слушать его для того, чтобы понять истинные намерения Китая. Однако я понял, что в этом есть логика, и, не откладывая дал распоряжение Кашагу организовать группу прослушивания — эта работа выполняется и по сей день.