Доминирующая раса - Ольга Онойко

Джейкоб снял кандидатуру сам.

— Ты хочешь сказать, — перебила я Дитриха, — что он хотел стать главой человечества законным путем и не смог?

— И решил стать его главой каким-нибудь другим путем, — хмыкнул Игорь.

— А чем он так не понравился уральцам?

— Да ничем, — мрачно сказал Игорь. — Не в нем дело. Нам… на Урале людям без разницы, кто возглавляет человечество.

— Да ладно, — усмехнулся Дитрих, — Игорь, все свои. Итак, — вам, уральцам?

Игорь глянул на него с непонятным выражением. Дитрих приподнял бровь.

Мастер-русский говорил коротко, глядя в сторону. Постоянно умолкал, и желваки играли на скулах. Я бы и вовсе не разобралась в истории, но уже знала кое-что от «стратегического» Димы. Он рассказывал во время нашего знакомства на «Делино» немного, но по сути. Только про Джейкоба не говорил, а так про Седьмую Терру мне сейчас было известно куда больше, чем в пору, когда я выполняла на ней задание Центра.

Генсек Совета в любом случае не самодержец. Квазицитовые деньги имеют больше власти. Но семитерранам очень нужна историческая родина. Даже такая, как сейчас. Конечно, контроль над одной десятой частью суши Древней Земли никто им отдавать не хотел. Шантаж квазицитами сильно повредил бы семитерранам в глазах человечества и мог вызвать вооруженное столкновение. Но группировка, поддерживавшая Джейкоба, была чрезвычайно сильна, а сам он очень хотел на «трон». Уральцы всерьез надеялись, что властолюбие Джейкоба позволит им учредить протекторат. Но не рассчитали угрозу. Слишком мощно она прозвучала, и североамериканец испугался.

— Если б наши знали, чем кончится… — удрученно сказал Игорь.

А причину уральцы привели довольно странную. Сказали, что избрание Джейкоба создаст угрозу гуманистическому строю современного общества. Что представитель страны, где до сих пор сохраняется тоталитарный режим, не может возглавлять доминирующую расу Галактики.

Я подумала, что лучше бы они позволили ему избраться, а потом предложили тонну биопластика. Впрочем, все умны поправлять политиков…

— И что? Что он сделал?

— Это очень большой паззл, Янина, — сказал Дитрих. — Мы все вместе собирали его и собрали едва половину. И только догадывались, что нарисовано на другой. А теперь уже поздно его решать. Он потерял актуальность.

Нару и Анжела смотрели на нас молча. С каким-то сочувствием.

— Давайте проглядим другие новости, — предложила Анжела. — Другие каналы. Не одни же мы, в самом деле, такие умные.

Игорь пробежался пальцами по клавиатуре.

— Вот.

Запись с другого новостного канала.

И снова — без слов. Только изображение.

Конечно, ничего подобного в космосе увидеть нельзя. Даже если корабли идут на досветовой и теоретически видны. Расстояния между ними слишком большие, света мало. И флотоводец, даже свихнувшись, не поведет суда таким порядком. Просто невозможно.

Это был ролик. Очень талантливый, очень профессиональный. И великолепный. Как памятные кадры уничтожения Ррит Кадары. Я почти ничего не смыслю в военном звездоплавании, и все равно могу сказать, что такого не бывает. Но ролик действовал помимо логики.

Тьма. Беспредельная и безжизненная. Ледяная. Мелкие и далекие звезды — как россыпь соли. Во тьму, словно предстоя смерти, входит флотилия.

Точно ядовитые мухи, вьются истребители классов «Millennium Hawk» и «Star Wing». Идут ракетоносные фрегаты «White Star», линкоры сопровождения «Enterprise» и «Solar Queen». Их много, так много, что они постепенно заполняют все пространство кадра. Точно Вселенную.

И одним носом, как бы не помещаясь в объектив, вплывает циклопическая громада сверхтяжелого крейсера «Юрий Гагарин», которому нет равных в Ареале человечества, а значит, и во всей Галактике. Это флагман ударного флота Терры-7. Русские, у них гигантомания.

Демонстрация нашей военной мощи. Нужно успокоить простых людей на Земле. Но как ролик успели сделать так быстро? Заготовили раньше, для другой цели?

— Еще что-нибудь, — попросила Нару.

Третий канал.

Нарезка из кадров новостей времен Великой войны. Парады. Уходящие шаттлы. Солдаты на отдыхе. Ифе Никас, знаменитая певица-бард той поры, шептала под гитарный плеск почти забытую теперь балладу. Я слышала ее раньше, только исполняли другие.

«…К звездам полуночи белою молниейя улетаю, милая, помни менятаким, как сейчас —красивым, бесстрашным, в небо под выстрелыстартующим соколом, лезвием, мыслью.Готовься встречатьпобедителем, горделивым и сильным…Вспоминай обо мне, ненаглядная, милая —иногда смотривверх. Там, за тучами сумрачнымисветится звездами небо полуночи,где я жив…»

Любая выраженная эмоция делала песню лживой. Все старались спеть как можно ровней и тише. Получалось плохо. Нужно было быть Ифе Никас, потерявшей отца, брата и мужа, чтобы петь с таким спокойствием. Элен говорила, что не может это спеть. Лучше уж что-нибудь нецензурное…

Война началась. Еще флотилии не успели выдвинуться к позициям, еще не все соединения приведены в готовность, а в бой уже вступило самое важное оружие — пропаганда.

Это плохо.

Это знак того, что люди боятся.

Мы, доминирующая раса Галактики, боимся тех, кого однажды уже победили.

Нет, не так. Мы боимся тех, кого настроили против себя. Тех, кому страстно, с упоением демонстрировали свое превосходство, кому слишком часто напоминали, где их место. Тех, кого «наци» травили на улицах, кому отказывали в наличии «души».

— Знаешь, почему выдвигается «Гагарин» со спутниками? — процедил Игорь. — Не потому, что у них максимальная огневая мощь. Это единственная на сто процентов боеспособная флотилия. Которая полностью укомплектована гипероружием. Только там не боятся абордажа.

Я закрыла глаза.

Плохо. Очень, очень плохо. Командование, конечно, будет жаться, но выдаст личному составу боевые ленты. Вопрос, сколько и кому? Уж точно рядовые солдаты их не получат.

— Знаешь, сколько осталось экстрим-операторов? Тысяча сто двадцать два человека. Если не считать старушек вроде Кесумы. С тобой — тысяча сто двадцать три. Посчитай, сколько служит на уральской флотилии. И сколько остается на все остальные.

Рритские корабли маневренней человеческих. Их броня хорошо держит наш огонь. Будут абордажи. И ррит насладятся местью. И победой. Потому что в ближнем бою у человека нет шансов против ррит.

— Сколько мальчиков в питомнике? — спросила я.

— Девяносто, — ответил Игорь. — Наш меньше, чем был земной. И понимаешь, мы, конечно, найдем сейчас девяносто спортивных девчонок, готовых пойти воевать. Но ведь нужно учить и их, и нукт. А кто будет учить? И когда? У нас нет времени. И все равно — мало, мало, мало!