Русская красавица. Антология смерти - Ирина Потанина

Неожиданно раздражаюсь. Выходит, они меня обсуждали?! Мозгами понимаю, что Сонечка не специально. Что «предыдущая баба» и я — для неё два разных образа, и она честно пересказывает услышанное, не заботясь о том, что может задеть меня этим… Мозгами понимаю, но душой не принимаю… И Пашенька тоже хорош! Если ему было так плохо, какого хрена приходил? И почему претензии свои ко мне он излагает не мне, а Сонечке? Тьфу! Делается гадко…

— Ну и, конечно, в сексуальном плане с ним придётся поработать, — продолжает делиться своими текущими проблемами Сонечка, — Ты его, конечно, существенно подпортила в этом смысле. Все эти хихоньки-хахоньки… Никакой техники…

Ах вот как… Значит и ты, Брут! Девочка-Сонечка теперь вздумала латать свои дыры моим именем. Чуть что не так — ах, это Марина мне мальчика испортила… Вообще, это плохо, что мы с ней так вот пересеклись под Пашенькой. И мальчик, честно говоря, не стоящий, и ситуация идиотская.

— Странно, — бросаю намерено легкомысленно, — А у нас с ним всё было вполне профессионально и на уровне. Может, это с тобой что-то не так?

Сонечка обиженно сопит. Некорректность направлена лично на неё, оттого чувствительна и заметна. Немножко браню себя за резкость, вспоминая, как когда-то выбрала Сонечку в друзья, и ругалась со Свинтусом, утверждая, что против друзей броню отращивают только подлецы. Впрочем, Сонечка первая начала…

Дописываю, шлёпаю точкой. Текст мизернее встречи, но всё же оставляю. Всё туда же, в черновики «Откуда есть пошла Красавица Русская». Событие, может, незначительное, но к моему видению группы имеющее самое, что ни на есть, прямое отношение. Пригодится.

Стук в дверь, в мою комнатную. Даже здесь не обошлось без демонстрации вседозволенности. Конечно, Артура в квартиру впустили выскакивающие по делам соседи, но мне и в этом чудится грубое вмешательство в моё личное. Ходил там, безнадзорный, по коридорам. Рассматривал, смекал, копил язвительные насмешечки.

Собираю душевное спокойствие, рывком отворяю дверь.

— Заходи.

— Ты здесь живёшь? — он оживлён, ошеломлён, кажется, искренне, — Что же ты молчала? Мы бы вмиг тебя переехали.

— Чем? — не понимаю я, — За что?

— Знал, что коммуналка, но как-то в голову не приходило, что такая… Они кто? — опасливо косится на двери, — Торгаши? Мучают? Мне, вместо «здрасьте» — «припёрся» вслед прошипели…

Понимаю, что говорит о соседях. Веселюсь потихоньку. Не всё ты, значит, Артурка, в жизни видал. Не тянешь на Воланда, раз так всполошился.

— Нормальные соседи. У других и хуже бывают. А ты ранимый, оказывается…

Сворачиваю ноутбук, щёлкаю кнопкой чайника.

— Отвык от хамства. Давно не сталкивался. Вернёмся из тура, сразу переедешь. Если всё пройдёт гладко, я тебе это обещаю. Ох, Марина, пусть всё пройдёт гладко… Соберись, вспомни о наших договорённостях, не наделай глупостей…

И опять во благо мне решают за меня, забыв, что главное благо — это право решать самостоятельно. Впрочем, не до того сейчас. Словами Артура не переубедить. Я усаживаюсь на ковре по-турецки, предлагаю подушку гостю.

— Я, знаешь, сторонник половой жизни. Спускайся со стула. Тут на ковре удобнее.

Всё, как обычно, в момент первого визита гостя ко мне в комнату. Это фотографии, это книги, это вид из окна: торжественное шествие вечерней толпы с работы. По утрам моё окно показывает шествия траурные — народ хмурый, озлоблённый невыспанностью. Артур хитро узит глаза. Он уже освоился и занимает привычную иронично-холодную позицию:

— Что ж это ты обещания не держишь? Я сейчас возле подъезда коллегу твою из журнала повстречал. Ты ж собиралась все контакты свести к минимуму?

Ах, вот зачем этот визит! Что б иметь полное право наехать, скрыв факт телефонного прослушивания. Встретился, дескать, случайно… Ничего, у меня припасена ложь, не менее дурацкая. Не зря ж я Сонечку не одну приглашала, а с алиби.

— Ах! — отмахиваюсь, — Не придавай значения! Надо ж было мальчика на место поставить. Он, бедняга, как узнал, что обе его пассии между собой знакомы, так затрясся весь. Ведь и мне, и ей одинаковыми словами в любви объяснялся! Проучила, и забыла. Никаких связей с прошлым.

— Жестоко, — Артур, кажется, поверил, — Он что, не догадывался, куда его ведут?

— Нет, — делаю вид, что не заметила Артуровской осведомлённости (откуда ему было знать, что Сонечка привела Пашеньку, а не наоборот?), — Сонечка сказала: «Пойдём к моей подруге зайдём». Он прозревал уже в пути. Красиво получилось. И поделом! И ему, и ей! — последнюю фразу выпаливаю достаточно искренне, вспоминая о нашем с Сонечкой прощании. Пусть теперь друг другу мозги трахают. Пусть оставят меня в покое! Неожиданно для самой себя мысленно обещаю никогда больше не водить с Сонечкой никаких контактов. Был человек — у унёсся очередным завихрением судьбы. Не хочу общаться через боль. Вообще не хочу общаться. Сонечку с Пашенькой — вычёркиваем! Баста!

— Ладно, — Артуру, к его чести, никогда не были интересны подобные интрижки, — Я, собственно, хотел тебя предупредить… До конца ничего раскрывать я не имею права. Но и потом при людях честно сказать тоже не смогу. Ты сейчас запомни и поверь. Никогда, ничего такого, что может принести тебе вред, я не придумаю. Запомнила? Очень прошу, чтобы тебе там не показалось, держи себя в руках и помни, что я — за тебя.

— А что должно случится? — после такого вступления предстоящий тур окрашивается для меня в ещё более тухлые краски.

— Этого я тебе пока не скажу. Сначала концерты отработай. Ну ладно, поехали, что ль!

Наш автобус яростно гудит и рвётся в атаку.

— Езжайте, езжайте, всё договорено! — суетится Рыбка где-то за бортом. Он брызжет слюной недовольства и подбородок его вытягивается вперёд, демонстрируя чудеса пластичности. Плохой знак. Якобы праведный гнев Геннадия, как мы все уже заметили за время путешествия, обычно оборачивается для остальных неприятностями и бесправием. Лиличка, скептически скривившись, курит в форточку возле водительского места. Танцоры испуганно перешёптываются. Они не верят во вседозволенность и переживают. Артур невидим, но по внутреннему своему дискомфорту чётко ощущаю, что он где-то рядом, наблюдает и не одобряет меня. Невозмутимой статуей, памятником самой себе, замираю на переднем сидении, вглядываясь в даль. Маячащая в окне маска собирает толпы любопытных по ту сторону стекла. Не совсем понятно, признали ли люди Черубину или просто интересуются пугалом в маске. Но внимание однозначно повышенное. Соскучившись, я выперлась из отведенных мне покоев в конце автобуса. Там, в отгороженном аппаратурой и занавеской заду автобуса, в импровизированном лежбище, я провела в заточении целый день. С тех пор, как везущий нашу четвёрку Рыбкин ДЖИП героически сломался под Тулой, и мы переселились в общий автобус, я обратилась в узника. И когда автобус поломался, не высовывалась, и когда все выходили ноги размять, сидела на месте. А сейчас мне надоело быть заключенной. Хочу полюбоваться на скандал. И любуюсь! Назло затаившемуся где-то Артуру и осуждающей Лиличке. Машу таможенникам ручкой. Интересно, как они меня в маске с паспортом сличать станут?

Между прочим, паспорт у меня недействительный. И Артуру я об этом говорила, да только он, как обычно, слышал лишь то, что предполагал услышать.

— Есть одна проблема, — начала я, как только услышала, что первый концерт будет проходить на Украине, — Меня из страны не выпустят. Мне паспорт поменять надо.

— Натворила что? — заинтересовался он возможностью ещё на чём-нибудь попиарить.

— Я?! Нет, они натворили! Государства наши замечательные. Ездила пять лет назад к Маминомаме, — так исконно звалась у нас в семье бабушка по маме, — Мамаиномама живёт на Украине и всегда рада нас видеть. Так вот, украинские пограничники забрали у всех российских граждан паспорта и…

— Выкинули их! — закончил Артур, шуткой демонстрируя отсутствие интереса к бюрократическим процессам.

— Почти, — я всё же должна была поставить его в известность, — Собрали паспорта и проставили в них штампы о пересечении границы. А мы что? Мы пожали плечами и поехали дальше. А год назад мне кое-что надо было нотариально оформить, и тут выяснилось, что паспорт мой из-за этого штампа недействителен. Оказывается, никто, в том числе и таможня, не имеют право ставить в наш гражданский паспорт никаких отметок. Они, видите ли, случайно поставили. Не разобравшись! Им какая-то вказивка пришла сверху, мол, надо ставить штампы. Они их день попроставляли — в тот самый день, когда меня угораздило пересекать границу — а потом вказивку отозвали, и они перестали паспорта пачкать. А всем людям, которые в тот день на Украину въезжали, из-за этого пришлось паспорта менять. «Это всё равно, как если б ты в паспорте слово «хер» написала!» — вежливо проконсультировала меня знакомая юристка, — «Ты не одна такая, куча народа на эту шутку попались и потом маялись в очередях, ожидая замены паспорта». В общем, я ничего менять не стала. Из вредности. Они напортачили, а я страдай! — конечно, я рассчитывала, что Артур проникнется, и они с Рыбкой быстро и легко поменяют мой паспорт. Должна же мне быть хоть какая-то выгода ото всей этой звёздной деятельности. Но Артур промолчал. То ли забыл, то ли не придал значения. И вот теперь я с интересом ждала очередного акта шоу, которому уже уподобилась наша поездка со всеми её трясками, поломками, несогласованностями (шесть человек персонала спешно кинулись добывать билеты на поезд по причине внезапно выяснившейся маленькой вместительности автобуса, ДЖИП пришлось бросить на безызвестном СТО..) и прочим абсурдом.