Заговорщица - Мишель Зевако

Пардальян как раз выходил из ворот.

Друг Карла казался совершенно спокойным, но юный герцог слишком хорошо знал Пардальяна и догадался, что тот только что пережил страшное потрясение. Однако расспрашивать Карл не стал, а лишь рассказал шевалье, что случилось с мэтром Клодом.

— Ну что же, монсеньор, — вздохнул Пардальян, — отправляйтесь с невестой в Орлеан. По глазам вижу: вы счастливы! А счастье — это что-то вроде чудесного дворца: как только представился случай, следует, не мешкая, заходить внутрь. Помедлишь хоть минуту — и дворец растает, словно облачко в небе… Отдайте последний долг несчастному Клоду и уезжайте вместе с вашей Виолеттой.

— А вы, дорогой друг? Предупреждаю, без вас я не уеду!

— Придется! — ответил Пардальян. — Вы уезжаете, а я остаюсь. Впрочем, мы расстаемся ненадолго. Как только я улажу в Париже одно дело, я тут же приеду к вам в Орлеан. Но, ради Бога, не медлите, уезжайте!

Карл пытался спорить, но в конце концов ему пришлось согласиться с шевалье. Виолетту следовало как можно скорее отправить в безопасное место. Карл взял с Пардальяна обещание приехать в Орлеан, друзья обнялись на прощание и разошлись. Шевалье остался у ворот монастыря, а герцог отправился в крестьянскую хижину, где его ожидали Виолетта с Жанной. По дороге Карл все время оглядывался; сердце его сжималось: что-то ему подсказывало, что он никогда больше не увидит шевалье де Пардальяна.

В домике Виолетта рыдала над телом мэтра Клода, а Жанна пыталась ее успокоить. Герцог Ангулемский пошел искать карету для девушек и вернулся лишь к вечеру. Клода похоронили на следующее утро. Виолетта долго не хотела уходить с кладбища, так что Карл с трудом заставил ее оторваться от свежего земляного холмика, который она со слезами обнимала, и усадил в карету, где уже ждала Жанна Фурко. Сам герцог вскочил в седло, и, обогнув Париж, карета выехала на Орлеанскую дорогу.

Впрочем, одно небольшое происшествие ненадолго задержало Карла и его спутниц у подножия Монмартрского холма. Неожиданно из-за кустов вынырнули два подозрительных типа и бросились к карете. Карл тотчас же узнал в одном из них Пикуика, который и предупредил их с Пардальяном об опасности, грозящей Виолетте.

Как помнят наши читатели, Пикуик удрал из монастыря, и ему пришла в голову мысль заглянуть на всякий случай в гостиницу «У ворожеи». С утра, как только открыли городские ворота, он вошел в Париж, отправился в заведение госпожи Югетты и обнаружил там герцога Ангулемского и Пардальяна. Они как раз собирались на встречу с Моревером, назначенную на утро двадцать первого октября. Об остальном догадаться нетрудно.

Пикуик и Кроасс, разумеется, не стали соваться в монастырь, пока там разыгрывались известные нашим читателям события. Они предпочли выследить герцога Ангулемского и перехватить его тогда, когда он уже будет готов уехать.

— Монсеньор, — взмолился, обращаясь к Карлу, Пикуик, — не бросайте нас!

Карл был тронут его просьбой: как-никак, а без помощи Пикуика он вряд ли нашел бы свою Виолетту.

— Хотите отправиться со мной? — спросил герцог.

— С вами? Хоть на край света! — заявил Пикуик.

— Ну что ж, приезжайте в Орлеан, найдите меня и оставайтесь в моем доме. А там посмотрим… — И герцог швырнул бывшим певчим горсть мелочи. — Это вам на дорогу!..

Два приятеля рассыпались в благодарностях, карета уехала, и великаны пешком направились в сторону Орлеана.

Карл, Виолетта и Жанна без всяких приключений добрались до Орлеана. Через три дня в город явились и Пикуик с Кроассом. Пикуик, проходя через городские ворота, важно заявил своему спутнику:

— Вот теперь-то для нас уж точно начнется райское житье… Попомни мои слова!

Глава XVII

БЛАГОДАРНОСТЬ ФАУСТЫ

Вернемся, читатель, немного назад и посмотрим, что произошло с шевалье де Пардальяном, которого мы оставили лицом к лицу с Фаустой. Когда Жан увидел, что Карл с Виолеттой на руках бросился к воротам, его первой мыслью было последовать за своим юным другом. В конце концов, Виолетта спасена, и делать им здесь больше нечего. Но тут его осенило:

— Моревер! Как я мог забыть о Моревере?!

Конечно, его заклятый враг прекрасно знал о том, что должно было произойти в монастыре. Моревер назначил им встречу на сегодня, на двенадцать дня, у Монмартрских ворот. Пардальян хорошо помнил его слова:

— Я не только сообщу вам, где девушка, но и сам провожу вас туда, где вы увидите Виолетту.

Пардальян мгновенно понял, что замышлял Моревер. Без сомнения, он бы повел их к монастырю. Они бы появились в обители где-то в час дня, не раньше… А Виолетту распяли на кресте в девять утра… Моревер бы не солгал: Пардальян и Карл действительно увидели бы цыганочку, но увидели бы ее мертвой… на кресте!

Волна ненависти захлестнула шевалье. Предательство! И подлейшее предательство! Он хотел знать всю правду, и только Фауста могла ее рассказать. И Жан остался в монастырском дворе. Он увидел, как в обители появился невысокий старик, одетый в скромный костюм. Перед этим старцем почтительно склонились епископы и кардиналы. Пардальян узнал господина Перетти, того самого мельника, которому шевалье когда-то помог спасти мешки с золотом.

— Domine, salvum fac Sixtum Quintum! — старательно выводили кардиналы.

— Папа! — прошептал шевалье. — Папа лицом к лицу с папессой! Надо признать, мне повезло: паломники едут в Рим, чтобы увидеть хотя бы одного первосвятителя римского, а я тут, в двух шагах от Парижа, узрел сразу двух Святейшеств.

— На колени! — проговорил Сикст Пятый, протянув руку к Фаусте. — На колени! А не то прикажу распять тебя на этом кресте… или нет, святой крест — не место для такой еретички… твоя же охрана разорвет тебя на куски…

Фауста и не думала опускаться на колени. Она гордо выпрямилась, оставаясь внешне совершенно спокойной. Папа же был вне себя от гнева. Наконец Фауста заговорила, презрительно роняя слова:

— Лицемер и обманщик, сегодня ты одержал верх. Но к победе тебя привела людская подлость, а не воля Божья. Прикажи убить меня, если осмелишься, — тебе и самому осталось недолго жить. Но головы я перед тобой не склоню! А вы, жалкие предатели, свора негодяев, заработали тридцать сребреников, выдав свою повелительницу?! Ударь меня первым, Ровенни! Ты верно служишь новому господину…

Фауста даже не повышала голоса. Произнеся последние слова, она медленно поднялась по мраморным ступеням и села на трон.

— Клянусь Богом Живым! — воскликнул Сикст. — Гордыня лишила разума эту еретичку!.. Господи, прости меня за то, что я отнимаю жизнь у человеческого создания, не дав ему времени примириться с Тобой! Стража! Эта женщина должна умереть!