Барон по призванию. Путь дворянина - Владислав Игоревич Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Попытавшись встать, барон понял, что прекрасное пробуждение в новом месте все же будет омрачено: тянущая боль в спине не давала пошевелиться. Тут Северин догадался, зачем возле кровати стоял костыль. Видимо, гостеприимный хозяин этого дома подозревал о травме Рея. Взявшись за «третью ногу», барон с трудом встал, превозмогая болевые ощущения, и медленно направился к двери с круглой ручкой. Оказалось не заперто.
Мужчина очутился в коридоре с еще несколькими такими же дверьми. Коридор заканчивался тупиком, поэтому путь был только один – вниз по лестнице в большую залу-прихожую. Рейнер подошел к лестнице, ведущей на первый этаж, и принялся медленно, шаг за шагом, спускаться. Малейшая спешка стоила барону очередной волны боли, расходящейся по всей пояснице, отдающей в левую ногу. Вдруг внизу появилась девушка в переднике. Она несла куда-то блюдо с яствами, но, увидев барона, приветливо улыбнулась и поклонилась:
– С пробуждением, дорогой герр. – Ее голос был нежен, как лепестки роз. – Я сейчас же позову вашего друга.
«Вот и хорошо, что Рен где-то здесь», – подумал Рейнер, но тут же услышал другой голос:
– Нет необходимости, Мария, я как раз шел к господину барону! Отнеси еду на стол, мы скоро будем.
Рейнер сразу узнал этот голос. Из дверного проема вышел Гоц.
– Святая Мидра, и ты здесь! – Господин Северин заметно оживился и принялся торопливо, но все еще очень медленно, спускаться дальше, но священник сам подбежал к нему, взял за локоть и помог преодолеть препятствие. Как только трудный спуск закончился, Северин и Гоц обнялись, и барон по-отечески потрепал молодого человека по затылку.
– Как же я рад тебя видеть! Прошло чуть меньше недели, а я так счастлив, будто не встречались несколько лет! – воскликнул Рей.
– Больше, друг мой! Пока тебя везли сюда, ты спал как убитый! Несколько раз я и вправду думал, что ты вот-вот обретешь вечный покой, но то ли Мидра тебя помиловала, то ли тебя не так-то просто убить!
Они снова обнялись, несмотря на то что у фестунгов такое проявление чувств было не принято.
– Как тебе, а? – Гоц демонстративно, не без доли хвастовства показал на убранство дома.
Все вокруг и правда смотрелось очень красиво, но без излишеств. Архитектор явно делал упор на классический стиль с изображением сцен и персонажей мифологии. Дом был построен из светлого дерева. Стены задрапированы бирюзовыми и фиолетовыми тканями, в углах и у дверных проемов располагались мастерски выполненные скульптуры птиц, зверей, прекрасных мужчин и женщин. Пол выложен мрамором с зелеными прожилками. В главной зале – два больших окна, так что свет заливал помещение.
– Неплохое жилище! Светлое, просторное, – кивнул барон. – Неужели это твое?
– Конечно нет, ты сейчас увидишься с хозяином. Пошли, мы как раз собираемся обедать, – призывно махнул рукой священник и снова взял Рейнера под руку, чтобы тот, не дай Матерь, не свалился. – Мы думали, ты проваляешься еще пару дней, поэтому на тебя накрывать не велели, но, думаю, Мария сейчас исправит это недоразумение.
– Что ж, всегда раз новым знакомствам, – кивнул Северин.
– Новые знакомства? Не сегодня, милостивый господин барон, не сегодня! Пошли, ты сейчас удивишься, – и священник повел старого друга в соседнее крыло.
Столовая тоже была оформлена безупречно: на одной из стен висел шикарный натюрморт, изображающий множество нарезанных овощей, кусков жареного и вареного мяса, рыбы, птицы, кувшин с вином. Стены вокруг для расширения поля восприятия картины были задрапированы тканями красного, зеленого и жжено-бежевого оттенков, в тон овощам и мясным блюдам. Позолоченный стол с изогнутыми внутрь ножками, мягкие кресла в таком же стиле. Напротив картины виднелся большой мраморный камин с огромным декоративным панно, изображающим мироустройство: в самом низу, как и полагается, корни Матерь-Древа или Тодрейх, мир мертвых, где ползает червь Фердербен и пожирает души грешников. Топка располагалась как раз там, символизируя боль и страдания, а выше, над ней, вырисовывался Траум, мир, куда попадает человек сразу после смерти и либо принимается Матерь-Древом, либо сбрасывается вниз. Траум был изображен пустоватым, но от этого не менее интересным: несколько человечков заинтересованно глядели вверх, откуда спускались женские руки, украшенные браслетами и кольцами из веток и листвы. Уровнем выше – царство людей, которое в мифологии фестунгов звалось «Антаэль». Тут автор ограничился Гроссгриндией и нарисовал хорошо узнаваемый замок Кронфеста с левой стороны и не менее знаменитый дом короля из града Зонн, столицы Брейтфельдера, справа. Но на этом картина не оканчивалась. Над Антаэлем, под самым потолком залы, художник точно изобразил зеленые очи с длинными ресницами и нежным взглядом. Так творец решил показать, что святая Мидра наблюдает за всеми своими детьми.
Когда барон вошел, он некоторое время смотрел на камин, потом на картину и наконец, опустил взгляд на людей за столом. Их было двое. Естественно, одним из них оказался Ренфилд. Быстроногого переодели в синюю котту до колен и без рукавов. По его скованной фигуре было видно, что парнишка чувствовал себя крайне неловко и неуютно: он не знал, куда деть руки, постоянно кусал нижнюю губу, подавленный взгляд метался по сторонам.
Второй человек и правда вызвал у Рейнера изумление. Во главе стола сидел седой старик. Прямой нос, выпирающий лоб и густые брови, из-за чего взгляд всегда кажется суровым. Широкий прямой подбородок и такие же скулы. Изрезанное глубокими морщинами, лицо этого мужчины будто стремилось приобрести форму прямоугольника, равно как и суть его стремилась к полному порядку. Когда старик встал, он оказался выше барона больше чем на полголовы, а в плечах едва ли уступал Рею. Так же, как и Ренфилд, хозяин дома был одет в синюю котту, только его платье спускалась до самого пола, а рукава раздваивались и струились вниз. Рейнер попытался поклониться, но боль снова заставила его замереть. Этикет запрещал ему говорить первым.
– Ну, здравствуй, зять! – прогремел на всю залу голос господина Стефана Витэ.
Ренфилд, явно не ожидавший такого поворота событий, скорчил гримасу.
Чем севернее капитан Джоза гнал свой отряд, тем выше казались стены Ореншпиля и тем суровее становился мир вокруг. На дорогах все чаще встречались патрули, посты, военные обозы. Чувствовалось, что здесь близость войны ощутима гораздо больше, чем в двух днях пути к западу. Крепость, раскинувшая на возвышенности свои стены, словно змея, кусающая собственный
