Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

— Леха, на производстве работать, для пацана считается стремным?

— Конечно. Мне отец рассказывал, что раньше в зонах авторитеты не работали. Для них это был вопрос внутренней политики: воры в законе не признавали власть советов, и потому по их понятиям работать на государство — означало предать свою идею. Ты думаешь за что Дрону уже третий раз пятнашку выписывают? За отказ от работы! Его по — другому не чем зацепить, ведь кум Ефрем боится его в зону выпускать, а здесь он на полном основании маринует его в трюме.

— Но это же не справедливо! — возмутился Сашка.

— А ты думаешь, что менты здесь все по справедливости решают? Санек, законы и наши права — это все на бумаге, а на самом деле Совдепия любого недовольного ею сгноит на кичмане.

— Ты тоже недоволен властью? Я имею в виду твои убеждения, — осторожно спросил Сашка.

— Мой дед, Санек, никогда не сидел по уголовной статье, но зато Советы его гнобили по политическим статьям — он на Тамбовщине принимал участие в крестьянском восстании. Наш род оттуда идет, отец мой по — определению считается ссыльным, хоть и был еще пацаном. Если, как ты думаешь, все было бы по закону, то простых мужиков не уничтожили бы Советы в той крестьянской войне.

— И много расстреляли?

— Я тебе так скажу, конечно, это не факт, но отец говорил, что всех восставших потравили на смерть газами.

— Ни фига себе! Разве такое возможно… И тут Сашка вспомнил рассказы своего деда, как в предвоенные годы с их родной деревни десятками увозили арестованных крестьян. Вспомнилась сразу же история об организации «Черная молния», как она боролась с Советами на родной земле. Как в НКВД занимались фальсификацией и незаконно тысячами отправляли невинных людей в лагеря и подводили под расстрельную статью.

— Леха, я понимаю, что ты и Дрон можете по своим убеждениям не работать на Советскую власть, а как быть остальным блатным в зоне? Они — то точно не идейные, а не работают только потому — что не хотят. Мужики ведь ходят на производство, им что-то жрать нужно.

— А ты знаешь, я пожалуй соглашусь с тобой. Нынешняя блоть не способна мозгами принять идейную сторону воров. Они в большей степени нахватались верхушек и, извращая понятия, подминают под себя всю обстановку в зонах. Если Дрон — тот за кого себя выдает, то нас Санек ждут большие перемены.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы нашу зону начнем очищать от таких козлов, как: Пархатый, Ворон, Равиль и разумеется от поганых активистов. И если ты примешь сторону истинных пацанов, то твои бицепсы пригодятся в будущем для наведения порядка. Ты где так мастерски махаться научился?

— На воле классической борьбой года три занимался, потом на бокс ходил, а в основном: улица научила, частенько приходилось справедливость кулаками восстанавливать.

— А разве так бывает?

— Бывает, когда толпа на толпу, там времени нет, разъяснениями заниматься.

— Уходи от этих понятий, здесь политика — семеро одного не боятся, не канает.

— Еще как канает, — улыбнулся Сашка.

— А-а! Ты это о Пархатом и его пристебаях, против них тоже надо скопом, одному без толку.

— Да я на свободе старался выходить один на один, но не всегда удавалось.

— Значит ты Санек — баклан (в данном случае — хулиган), по хулиганке больше предпочитаешь.

— Не совсем так. Там, где свои, я еще могу разнять, объяснить, а с соседскими не со всеми получалось. Леха, не называй меня бакланом, мне в свое время люди объясняли, что пацанов так называть не принято.

— Да, есть такое дело, на воле ты баклан, а здесь нет такой масти, есть просто «боец», но ничего, зона из тебя сделает такого дипломата, потом словом бить будешь, а задатки у тебя есть. Больше спрашивай — это не стремно, тебе же в пользу, а уж когда пехота не понимает слов, тогда бей, но не по репе (голова), а по корпусу, как тебя в боксе учили и не при свидетелях, а то из трюма (изолятор, карцер) не будешь вылезать. Ладно, Санек, сегодня жди в гости, мы вечером с братвой этих упырей проведать придем. Да, все хотел у тебя спросить, у тебя братья есть?

— Нет, я один в семье. А что спросил?

— Да есть в тебе, что-то такое, — загадочно улыбнулся Леха, — знаешь, когда полгода в тюрьме просидит человек — это еще не показатель, а ты выходит не по годам смышленый.

— Меня тоже было кому учить, батя мой сидел не раз, порой под хмельком начнет про лагеря рассказывать, а я все на ус мотал.

— А характером ты тоже в него?

— По части драк, видимо в него, но больше я в мать и в деда своего пошел. Мама у меня очень справедливая, а терпения у нее на десятерых таких, как отец хватит, она у меня хорошая.

— Ой, Санек, а у кого из нас матери плохие, мы только здесь начинаем понимать, что роднее и ближе матери, нет человека. На свиданки они, передачки, тоже они. У меня мамка болеет, а все равно возле зоны иногда бывает, не знаю, дождется ли, — грустно сказал Леха, она ведь еще и к отцу на свиданки ездит. Жалко мне ее.

— Тебе сколько еще до конца срока осталось? — спросил Сашка.

— Да фигня — двушка, на одной ноге на толчке просижу, — повеселел Сибирский, — а тебе сколько?

— Четыре с хвостиком еще, здесь на двух ногах придется стоять, на одной долго, — пошутил Санька, — Леха, а как быть с моими, так сказать подельниками с Зелей и Глазуном? Не смогу я их бросить.

— А вот с них и начни. Они пацаны еще не испорченные, разжуй им, что к чему, объясни, кто такие Равиль с Пархатым, и создавай свою семью. Не бойся, ты же Жеке шнопак (нос) развернул, если что и Равилю поправишь, а пацаны тебе будут хорошим прикрытием, тем более вы одной делюгой (дело) повязаны, — засмеялся Сибирский.

Они попращались до вечера, крепким и дружеским рукопожатием. Воробей, не откладывая в долгий ящик решил поговорить с Зелей и Глазуном. Если вечером заварится каша, то ему придется брать сторону Сибирского, а его пацаны из Равилевской семьи окажутся по другую сторону.

«Во! На ловца и зверь бежит», — подумал Сашка, увидев выходящего из отряда Зелю.

— А где Глазун?

— Там в отряде, подушку ухом давит.

— Зеля, зови его, разговор есть серьезный.

— На сколько тысяч? — пошутил он.

— Бери больше, говорю тебе — серьезный.

Через пять минут пацаны собрались на улице и, направляясь к центральному плацу, не спеша, пошли к бане. Там располагался более спокойный закуток, где можно посидеть и поговорить, не боясь быть услышанными.

— Короче, пацаны, рассусоливать не буду, говорю прямо: положение наше незавидное, мы сейчас находимся между молотом и наковальней. Сибирским все известно, темнить не буду, нас троих «круто» подставил Равиль, — пацаны напряглись, слушая, не совсем понятное начало Воробья, — мы за него сделали грязную работу, — серьезно заметил Сашка.

— Но подожди, ведь Равиль все это делал с подачи Дрона, — запротестовал Зеля.

— То-то и оно, что никто не знает всю правду. Братва в зоне осуждает этот наезд, тем более он был не по понятиям: одним словом, стремно все прошло.

Чтобы сразу не ошарашить пацанов своей новостью, Санек решил сначала обрисовать картину в общем, а затем признаться им во всем.

— Равиль по натуре своей — трус и перестраховщик, а Пархатый — беспредельщик и бык без мозгов, но обложив себя такими, как мы, они диктуют условия всем в отряде и кое-кому в зоне. Сегодня вечером выходит из ШИЗО Пархатый, а Леха Сибирский со своей братвой придет спросить с него за ночной инцидент.

Зеля и Глазун еще не совсем поняли, куда клонит Сашка, но с тревогой в глазах продолжали молча слушать.

— Вы понимаете, в какую историю мы влипли? Если Дрон выйдет с кичи и соберет зоновский сходняк, то братва будет разбираться. Сибирские — уважаемые пацаны и как сход решит, так и будет. Пархатый отойдет в сторону и будет продолжать изгаляться в отряде над всеми, а Равиль вывернется. Пострадаем только мы трое, нас обязательно пустят крайними, потому как, никто не захочет взвалить на себя этот груз. Дрон и братва шутить с нами не будут, либо на ножи нас посадят, либо… Ну, сами понимаете, — мрачно закончил Сашка.

— Слушай, а чё теперь делать? Мы же не попрем против Равиля, — тревожно заметил Глазун.

— Я вижу пока два выхода, — продолжал Воробей, — либо мне в изолятор сесть и просить, чтобы Дрон выслушал меня, а там будь, что будет или уйти от Равиля и создать свою семью.

— Как ты себе это представляешь, ты что, к мужикам пойдешь? — изумленно спросил Зеля.

— А мужики, что по-вашему — быдло, или дубины неотесанные? Это вы со слов Равиля и Пархатого судите о них так, как — будто они лучшего не заслуживают. Где вообще уважение! Вы-то сами пришли сюда мужиками, это уже потом определились, кем быть и за кого. Сибирские к своим мужикам относятся по-человечески, у них нет беспредела, а у нас в отряде мужики бесправные, бугры и эти двое им духоту создали. Пацаны, нам надо решить и уйти из семьи Равиля.