Нокаут на шестой минуте - Питер Гент

короткий взгляд на все еще хмурого Траккью, отвернулся и пошел к разбитой и обгоревшей до пузырей «коронадо», которую уже поставили на четыре колеса. Он неспешно, как бы созерцающе, оглядел ее, задержался у кабины, покрутил руль, не оказавший ни малейшего сопротивления, потом выпрямился.

— Да, — произнес он. — Дела.

Джейкобсон холодно посмотрел на него. Глаза его умели быть такими же пугающе-грозными, как хмурый взгляд Траккьи. Он сказал:

— Машину готовил я, мистер Макалпин.

Плечи Макалпина приподнялись и тут же опустились, он выдержал долгую паузу.

— Знаю, Джейкобсон, знаю. В своем деле вам нет равных. У вас огромный опыт, и вести пустые разговоры я не собираюсь. Сломаться может любая машина. Сколько времени понадобится?

— Хотите, чтобы я начал сейчас же?

— Да.

— Четыре часа. — Джейкобсон был немногословен, все-таки чувствовал себя уязвленным. — Максимум шесть.

Макалпин кивнул, взял Даннета под руку, чтобы уйти вместе с ним, потом остановился. Траккья и Рори стояли рядом, они говорили полушепотом и неразборчиво, но слов не требовалось — на их лицах читалась красноречивая враждебность, а смотрели они в сторону навеса, на Харлоу и его бутылку бренди. Макалпин вздохнул и вместе с Даннетом пошел к выходу.

— Джонни сейчас на друзей не богат, да?

— Не сейчас, а уже давно. Вот и еще один его несостоявшийся друг.

— О господи. — Похоже, вздохи становились неотъемлемой чертой Макалпина. — Боюсь, Нойбауэр собрался метать громы и молнии.

К ним с видом громовержца широким шагом приближался человек в небесно-голубом гоночном комбинезоне. Высокий блондин, Нойбауэр внешне очень походил на скандинава, хотя на самом деле был австрийцем. Гонщик номер один в команде «Кальяри» — слово «Кальяри» было яркой краской написано поперек груди его комбинезона, — он постоянно блистал на трассах «Гран-при» и стал признанным коронованным принцем этих гонок, его считали неизбежным преемником Харлоу. Как и Траккья, он был человеком холодным, малообщительным, терпеть не мог дураков и не скрывал этой своей неприязни. Как и у Траккьи, круг близких знакомых был ограничен очень маленькой группой; и никого не удивляло, что эти два индивидуалиста, яростно соперничавшие на трассе, за ее пределами — близкие друзья.

Нойбауэр, с холодно-голубыми сверкающими глазами и поджатыми губами, был явно не в себе, и настроение его не улучшилось, когда массивный торс Макалпина загородил ему дорогу. Нойбауэру пришлось остановиться, человек внушительных размеров, Макалпину он все же уступал. Сквозь стиснутые зубы он бросил:

— Дайте дорогу.

Макалпин посмотрел на него с легким удивлением.

— Что ты сказал?

— Извините, мистер Макалпин. Где этот мерзавец Харлоу?

— Не трогай его. Он нездоров.

— А Жету здоров? Не знаю, что за птица ваш Харлоу, кого он из себя возомнил, не знаю и знать не хочу. Но почему этому маньяку такое должно сходить с рук? Он же маньяк. Вы знаете это не хуже меня. Все знают. Только сегодня он меня два раза оттеснил, я тоже мог бы сгореть до смерти, как Жету. Предупреждаю вас, мистер Макалпин. Я созову заседание правления директоров «Гран-при» и добьюсь, чтобы с кольцевых гонок его сняли.

— Именно ты этого сделать не сможешь, Вилли. — Макалпин положил руку на плечо Нойбауэра. — Тебе обвинять Джонни никак нельзя. Если Харлоу снимут с гонок, кто будет следующим чемпионом?

Нойбауэр уставился на него. Пылу у него сразу поубавилось, настолько он был ошарашен. Когда он заговорил, голос его понизился до неуверенного шепота.

— Вы думаете, я ради этого, мистер Макалпин?

— Нет, Вилли. Не думаю. Просто подсказываю тебе, что так подумают очень многие.

Последовала долгая пауза, и гнев Нойбауэра начисто улетучился. Он спокойно произнес:

— Харлоу убийца. И убьет кого-нибудь снова.

Он легонько снял со своего плеча руку Макалпина, повернулся и пошел к выходу. Даннет задумчиво и обеспокоенно смотрел ему вслед.

— Может, он и прав, Джеймс. Конечно, он выиграл четыре этапа подряд, но после того, как у Харлоу в испанском «Гран-при» погиб его брат… Ты же сам все знаешь.

— На его счету четыре «Гран-при» подряд, и ты пытаешься меня уверить, что у него сдали нервы?

— Не знаю, что у него сдало. Просто не знаю. Но я вижу одно: самый надежный кольцевик стал ездить так безрассудно и рискованно, так самоубийственно, если хочешь, что соперники просто начали его бояться. И они считают: пусть он будет хозяином дороги, лучше остаться в живых, чем препираться с ним из-за ярда трассы. Вот почему он выигрывает один этап за другим.

Макалпин окинул Даннета пристальным взглядом и обеспокоенно покачал головой. Макалпин сам был признанным экспертом, но мнение Даннета ценил очень высоко. Даннета отличала исключительная трезвость суждений, цепкость ума и находчивость. Журналист, и весьма компетентный, он начинал политическим обозревателем, но переключился на спорт, переключился по причине, против которой, кажется, нечего возразить: нет на земле темы более нудной и скучной, чем политика. Умение добираться до сути, отменные способности к наблюдению и анализу, сделавшие его заметной фигурой в парламентских кругах, он без труда и с большим успехом перенес в мир автогонок. Он был штатным корреспондентом центральной английской еженедельной газеты и двух автомобильных журналов, английского и американского, при этом постоянно публиковался на стороне и быстро завоевал репутацию одного из самых блестящих журналистов в мире, пишущих об автогонках. Добиться такого за два года — было выдающимся достижением по любым меркам. Успех этот у многих его менее одаренных коллег вызывал зависть, неудовольствие, а то и открытую злобу.

Их мнение о нем ничуть не улучшилось в связи с тем, что он, как выражались, банным листом прилепился к команде «Коронадо». На этот счет не существовало никаких писаных и неписаных законов, потому что до сих пор среди независимых журналистов подобного прецедента не было. Но теперь собратья по перу дружно заявили — такого быть не должно. Его работа, недовольно утверждали они, — писать непредвзято и честно о всех машинах и всех гонщиках «Гран-при», на что он резонно и не греша против истины отвечал, что именно это он и делает, но коллеги оставались при своем мнении. Им не давало покоя, разумеется, другое: информацию о команде «Коронадо», команде наиболее процветающей и самой яркой на общем фоне, он черпал изнутри, из первых рук. Действительно, число статей, написанных о команде, а в особенности о Харлоу, так сказать, вне трассы, было весьма внушительным. Не улучшила отношение к нему коллег и книга, которую Даннет написал в соавторстве с Харлоу.

— Боюсь, Алексис, ты прав, — сказал Макалпин. — То есть я знаю, что ты прав, но не хочу признаться в этом себе самому. Он всех повергает в ужас. И