Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Английский фрегат, — сказал он.
Видимо, за ночь фрегат снесло на то же расстояние, что и дрейфующую на плавучем якоре лодку.
— Сигнальте ему, — сказал Хорнблауэр.
Никто не возразил.
В лодке не оказалось ничего белого, кроме рубашки Хорнблауэра, и тот снял ее, дрожа от холода; рубашку привязали к веслу и подняли на мачту. Капитан увидел, что Хорнблауэр надевает на голое тело мокрый сюртук, одним движением стянул через голову толстую вязаную фуфайку и протянул ему.
— Спасибо, не надо, — запротестовал Хорнблауэр, но капитан настаивал; с широкой ухмылкой он показал на застывшее тело, лежащее на корме, и объяснил, что переоденется в фуфайку мертвеца.
Спор был прерван новым криком одного из рыбаков. Фрегат привелся к ветру. Под взятыми в три рифа фор- и грот-марселями он двинулся к ним, подгоняемый слабеющим ветром. Хорнблауэр смотрел на корабль, потом, оглянувшись, увидел бледнеющие на горизонте галисийские горы. Впереди были тепло, свобода, товарищи, позади — одиночество и плен.
С подветренного борта фрегата любопытные лица смотрели на бешено плясавшую лодку. Англичане спустили шлюпку, и двое проворных матросов перепрыгнули с нее к рыбакам. С фрегата в лодку перебросили канат, на конце его был спасательный круг со штанами. Английские матросы помогали окоченевшим испанцам по очереди забираться в штаны и придерживали, пока тех поднимали на палубу.
— Я пойду последним, — сказал Хорнблауэр, когда они повернулись к нему. — Я королевский офицер.
— Разрази меня гром! — только и мог выговорить матрос.
— Тело тоже отправьте наверх, — велел Хорнблауэр. — Его надо будет похоронить как положено.
Труп гротескно закачался в воздухе. Капитан-галисиец начал было препираться с Хорнблауэром, кому принадлежит честь последним покинуть лодку, но Хорнблауэра было не переспорить. Наконец матрос помог ему сунуть ноги в штаны спасательного круга и обвязал страховочным концом. Хорнблауэр взмыл вверх, раскачиваясь вместе с кораблем. Полдюжины сильных рук подхватили его и аккуратно положили на палубу.
— Ну вот, моя радость, ты и здесь, целый и невредимый, — произнес бородатый матрос.
— Я королевский офицер, — сказал Хорнблауэр. — Где вахтенный?
Вскоре Хорнблауэр, облаченный в невероятно сухую одежду, попивал горячий грог в каюте Крома, капитана фрегата его величества «Сиртис». Кром был с виду бледен и угрюм, но Хорнблауэр слышал о нем как о первоклассном офицере.
— Галисийцы отличные моряки, — сказал Кром. — Я не могу их завербовать, но, может, кто из них предпочтет стать добровольцем, чем отправляться в плавучую тюрьму.
— Сэр… — начал Хорнблауэр и замялся. Негоже младшему лейтенанту спорить с капитаном.
— Да?
— Они вышли в море спасать потерпевших. Они не подлежат взятию в плен.
Серые глаза Крома стали ледяными. Хорнблауэр был прав, негоже младшему лейтенанту спорить с капитаном.
— Вы будете меня учить, сэр? — спросил Кром.
— Упаси меня бог, — поспешно отвечал Хорнблауэр. — Я давно не читал Адмиралтейские инструкции и боюсь, что память меня подвела.
— Адмиралтейские инструкции? — переспросил Кром несколько другим тоном.
— Наверное, я ошибаюсь, сэр, — сказал Хорнблауэр, — но мне казалось, что та же инструкция касалась и двух других, потерпевших кораблекрушение.
Даже капитан не волен нарушать Адмиралтейские инструкции.
— Я приму это во внимание, — сказал Кром.
— Я отправил покойника на корабль, сэр, — продолжал Хорнблауэр, — в надежде, что вы, быть может, разрешите похоронить его как следует. Эти галисийцы рисковали жизнью, чтобы его спасти, и, думаю, сэр, будут чрезвычайно вам признательны.
— Папистские похороны? Я распоряжусь, пусть делают что хотят.
— Спасибо, сэр, — сказал Хорнблауэр.
— Теперь касательно вас. Вы сказали, что имеете чин лейтенанта. Вы можете служить на этом корабле до встречи с адмиралом. Тогда он решит. Я не слышал, чтобы «Неустанный» списывал команду, так что формально вы можете числиться в его списках.
Вот тут-то, когда Хорнблауэр еще раз глотнул горячего грога, дьявол и попытался его искусить. Юноша до боли радовался тому, что вновь очутился на королевском корабле. Снова есть солонину и сухари, а нут и фасоль — никогда. Ступать по корабельной палубе, говорить по-английски. Быть свободным. Свободным! Очень маловероятно, что он еще когда-нибудь попадет в руки к испанцам. Хорнблауэр с мучительной ясностью вспомнил беспросветную тоску плена. И все, что от него требуется, — день или два подержать язык за зубами. Но дьявол недолго искушал его. Хорнблауэр еще раз отхлебнул горячего грога, отогнал искусителя и посмотрел Крому прямо в глаза:
— Мне очень жаль, сэр.
— В чем дело?
— Я здесь под честное слово. Я дал слово, прежде чем покинуть берег.
— Вот как? Это меняет дело. Здесь вы, конечно, в своем праве.
То, что британского офицера отпустили под честное слово, было настолько обычно, что не вызывало расспросов.
— Вы дали слово в обычной форме? — спросил Кром. — Что не попытаетесь бежать?
— Да, сэр.
— И что же вы решили?
Кром, конечно, и думать не мог повлиять на джентльмена в таком личном деле, как честное слово.
— Я должен вернуться, сэр, — сказал Хорнблауэр. — При первой возможности.
Он оглядел уютную каюту. Сердце его разрывалось.
— По крайней мере, вы сможете пообедать и переночевать на борту, — сказал Кром. — Я не рискну приближаться к берегу, пока ветер не уляжется. При первой возможности я отправлю вас в Корунью под белым флагом. И я посмотрю, что говорят инструкции об этих пленных.
Было солнечное утро, когда часовой форта Сан-Антон в бухте Корунья доложил офицеру, что британское судно обогнуло мыс, легло в дрейф вне досягаемости пушек и спустило шлюпку. На этом ответственность часового кончалась, и он праздно наблюдал, как офицер разглядывает тендер, плавно идущий под парусами, и белый флаг на нем. Тендер лег в дрейф на расстоянии чуть больше ружейного выстрела. К изумлению часового, на окрик офицера кто-то встал в лодке и отвечал на чистейшем галисийском диалекте. Подойдя по приказу офицера к причалу, тендер высадил десять человек и повернул обратно к фрегату. Девять из десяти кричали и смеялись, десятый,
