Сыновья - Николай Чергинец

Фоменко направился к комбату. Тот подтвердил:

— Да, команду я получил. Конвой готов. Ждем вертолеты.

«САЛАМ АЛЕЙКУМ, ШУРАВИ!»

Первую половину ночи они шли почти без отдыха. Большие яркие звезды служили ориентиром для выбора направления. Однажды прошли рядом с каким-то кишлаком. Собаки учуяли их и подняли такой лай, что он еще долго слышался даже тогда, когда они отошли на приличное расстояние.

Уже было далеко за полночь, когда парни решили сделать короткий привал. Они опустились на пыльную землю. Николаев наткнулся рукой на занозистую верблюжью колючку и чертыхнулся:

— Черт бы побрал эту землю: только пыль да колючки.

— Ничего, — устало отозвался Леонов, — колючки — не мины. На них и наступить можно.

Алексей лежал на боку, подложив под голову руку, Антон — на спине и глядел в небо. Они не тратили сил на разговоры. Да и о чем сейчас можно было говорить? Каждый понимал, что самое главное дойти до гор. Через полчаса Леонов поднялся.

— Ну что, Алексей, пошли?

— Да. Я готов.

Они снова двинулись вперед. Справа, далеко светилась часть неба. Это отражение огней Пешавара. Как им хотелось дальше уйти от этого города, которого они ни разу не видели, но который стал им враждебен.

— Скоро надо будет думать, где провести день, — тихо сказал Леонов.

— Не только об этом, но и о жратве и воде придется ломать голову.

— Да, ты прав. У меня уже живот прилип к спине.

— Попить воды, пожрать да поспать, что больше надо солдату? — мрачно пошутил Николаев, но Леонов не согласился.

— Не трепись! Я согласен с голодухи подохнуть, но не паду духом! У нас с тобой одна цель — возвратиться в часть и смыть с себя позор, которым мы покрыли себя.

— Ладно тебе, — примирительно сказал Николаев. — Я же так, пошутил.

А ночь уже подходила к концу. Воздух посвежел, одна за другой угасали звезды.

— Я думаю, Антон, что нам не стоит рисковать и пора серьезно заняться поиском места, где можно укрыться. До рассвета час, не больше.

— Так не видно же ни черта!

— Что да, то да. Но мы же солдаты, а значит, должны и ориентироваться на местности, и уметь видеть даже ночью.

— В таком случае, мы с тобой плохие солдаты.

— Это почему же?

— А ты что, видишь какое-нибудь строение, «зеленку» или хотя бы яму?

— Пока нет, но если постараюсь…

— То снова наведешь нас на собак, — прервал его Антон.

— Ну, ты даешь! — возмутился Николаев. — Сам пер впереди, как бульдозер. Хорошо, что на центр деревни не наткнулись, а то собаки добавили бы на наших шикарных нарядах еще по несколько вентиляционных дыр.

Сейчас они шли не торопясь, пытались увидеть на фоне светлеющего неба какое-нибудь строение, деревья или кусты. Наконец им повезло. Впереди, чуть левее, был кишлак. Истекал последний предрассветный час.

Они начали осторожно приближаться к селению. Сначала зашли на посевные площади. Поля здесь маленькие, все жмутся к кишлаку. На их пути встретился арык. Какая в нем вода, не видно, но парни не сдержались и напились.

— Хоть бульканье в брюхе будет, — пошутил Николаев.

Вскоре они наткнулись на невысокий дувал. Осторожно перелезли и оказались в саду. Несколько десятков деревьев, какая-то растительность. За садом был высокий дувал. Отыскали калитку: закрыта.

Леонов молча тронул Николаева за рукав и потащил вдоль дувала. Вскоре они наткнулись на невысокий глиняный забор. Перелезли и оказались в другом саду. Справа стоял такой же высокий дувал. Отыскали калитку — заперта. Облазили весь сад, но места, где можно укрыться, не нашли.

Начало светать. Они уже обошли по кругу весь кишлак и, отчаявшись, решили покинуть селение. И тут на небольшом пригорке заметили какое-то сооружение. Не сговариваясь, направились туда. Это оказалась маленькая мечеть. Пошли дальше.

Они завернули за угол и увидели одинокое, маленькое строение. Оно находилось метрах в десяти. Парни сделали несколько шагов, и вдруг Леонов сдавленно выдохнул:

— Ложись! — И сам упал на землю.

Николаев тоже поспешно лег.

— Ты что?

— Там люди! — пальцем показал вниз на поле Леонов. — По-моему, они нас увидели. Давай доползем до сарая, оттуда посмотрим.

Они по-пластунски доползли до сарая и осторожно выглянули из-за угла. Несколько крестьян стояли посреди небольшого квадратного поля и, приложив руки к глазам — встающее солнце ослепляло их, — смотрели в их сторону.

— Да, наверно, заметили, — озабоченно промолвил Николаев. — Может, подумают, что показалось, или не разобрали, кто мы?

Крестьяне вскоре опять принялись за работу.

— Ну что будем делать, Леша?

— Я предлагаю остаться здесь. Спрячемся в сарае.

— Риск, конечно, большой. Но иного выхода у нас нет.

Они заглянули в дверь. Перед ними было небольшое помещение с земляным полом. Вошли внутрь, закрыли за собой простенькую, всю в щелях дощатую дверь.

Впереди был трудный, полный напряженного ожидания день.

Николаев внимательно осмотрелся.

 — Жаль, что подход только с одной стороны виден.

— Здесь я чувствую себя еще хуже, чем в копне.

— Что поделаешь, борьба за свободу требует и сил, и нервов, — философски заметил Николаев. — Давай подреми, а я подежурю. Пока рано, и вряд ли кто-нибудь сюда придет.

— А может, нам надо бы в мечети спрятаться?

— Трудно сказать, где лучше. В мечеть могут и прийти, а чего переться сюда, в пустой сарай?

Вскоре Леонов задремал. Николаев осторожно переместился к двери и поминутно заглядывал в щели. Пока все было спокойно. Вспомнилось последнее письмо от родителей. Его писала мать. Сколько беспокойства было в ее словах, когда она умоляла Алексея быть осторожным, не играть в храбрость. Мать просила, чтобы он не отрывался от ребят, не отвлекался. «А я, как назло, сделал все наоборот. Эх, мама, мама, как ты была права. Даже не будучи военным человеком, не видя обстановки, в которой оказался твой сын, ты чувствовала беду своим сердцем… Жаль, что письмо и фотографии мои попали в руки духов».

Солнце сместилось, и теперь его лучи через щель падали прямо в глаза. Николаев вдруг весь похолодел. Он увидел, что недалеко от сарая стоит какой-то человек и осторожно следит за дверью.

— Антон, вставай! Там стоит какой-то мужик!

Теперь уже вдвоем бросились к двери и заглянули в щель. Мужчина стоял на месте и продолжал смотреть на дверь. На его лице можно было прочесть растерянность. Вдруг он сказал:

— Рафик, друг, шурави!

Голос звучал с большим акцентом, но по-русски.

— Черт! — прошептал Леонов. — Он знает, что мы здесь!

— Нам лучше не выходить. Встретим их у дверей, легче будет сопротивляться.

— Шурави, выходи… — опять сказал мужчина.

— Тон вроде не враждебный. Он словно хочет поговорить, — предположил Николаев. — Может, выйти к нему?

— Выйдешь, а у дверей уже духи стоят. Нет, прежде чем погибнем, по паре духов здесь уложим!

А мужчина, не трогаясь с места, спокойно продолжал:

— Друг, я — друг… приходи гости… — чувствовалось, что он с трудом подбирает слова. — Я видел… ты ехал сюда…

— Эх, была не была, — махнул рукой Леонов, — давай рискнем! В случае чего, ты работаешь автоматом, а я — кулаками.

Леонов приоткрыл дверь.

Увидев русского, мужчина улыбнулся и, прижав руку к груди, сказал:

— Салам алейкум, рафик!

— Салам алейкум, — настороженно ответил Леонов и предложил: — Иди сюда.

Мужчина, не колеблясь, вошел в сарай. — Он был среднего роста, худощав, с небольшими усами и бородкой.

Леонов спросил:

— Ты один?

— Да, да, один, — поспешно закивал головой мужчина.

Ему на вид было не более двадцати пяти лет.

— Ты афганец?

— Пуштун.

— Откуда русский знаешь?

— Я жил в Кандагаре. У меня был дукан. Сам научился русскому языку.

— А как здесь оказался?

— Плохо при Амине было. Меня хотели арестовать, а это значит — убить… Мы с отцом, два брата, мать и сестра приехали сюда.

— Где живете?

— В кишлаке. Здесь недалеко.

Николаев не выдержал и выглянул за дверь. Там никого не было. Леонов продолжал спрашивать:

— Как ты узнал, что мы здесь?

— Мы вас увидели, когда вы от кишлака шли сюда. Вчера у нас в кишлаке были двое душманов и двое полицейских. Они сказали, что разыскивают русских солдат, которые совершили тяжкие преступления против аллаха. Эти люди обещали каждому, кто сообщит, где находятся беглецы, или тому, кто убьет их, большое вознаграждение.

— И сколько они обещали?

Парень смущенно отвел в сторону глаза.

— По сто тысяч за голову.

— А кто, кроме тебя, еще видел нас?

— Отец, два моих младших брата и сестра. Мы все были на поле, когда вы прошли сначала к мечети, а затем вошли сюда.