Таинственный возлюбленный - Джулия Сеймур

Ну, подожди, старая ведьма! Ты еще пожалеешь об этом! Покрутись, повертись, побегай по притонам, а потом снова, как миленькая, пришлешь за мной. А пока я с удовольствием отдохну, уеду на охоту недели на две, повыгоню из Бондад Реаль всю эту шваль, и останусь наконец наедине с Пепой. Поедем с Игнасио в Бадахос, покажу ему места моей молодости… Свобода! И, главное, при этом у меня не будет постоянно болеть голова о том, как бы уладить дела с соседями, с монахами, с министрами, с женщинами, с Их Королевскими Высочествами и Величествами! Да и с Францией сейчас отношения не самые лучшие: после нашего поражения при Сан Висенте придется вновь делать ей какие-нибудь уступки. Вот и пусть этим позанимается кто-нибудь другой! Тогда-то все они наконец увидят, что я не бездарный баловень судьбы, а человек, любящий Испанию не меньше их!

Рассуждая так, Мануэль шел по дворцу, с грустью думая о том, что почти половина его дворцовой жизни прошла вот в таких хождениях между спальней королевы и кабинетом короля.

Карлос принял любимого премьер-министра, как всегда, с радостью, но Мануэль в ответ на дружескую улыбку прямо с порога заявил:

— Я прошу вас, Ваше Католическое Величество, разрешить мне оставить свой пост.

Карлос не поверил ушам, и улыбка еще долго все никак не могла покинуть дородное лицо с печально обвисшим носом.

— Но что случилось, дорогой мой? Опять ссора с королевой? — растерянно спросил он, в ужасе глядя на засохшую кровь на щеке Годоя.

— Ах, Ваше Величество, — вздохнул Мануэль. — Это уже не просто ссора. Мы с Их Католическим Величеством королевой пришли в резкое противоречие по основному принципу организации политики государства.

— Я уверен, мой дорогой, что вы просто неправильно поняли мою супругу. Она совсем не хотела вас обидеть.

— Нет, Ваше Величество, на этот раз никакой ошибки быть не может. При возникших непримиримых разногласиях я не смогу гарантировать Вашему Величеству успешного выполнения своих обязанностей.

— Ну почему же сразу непримиримых? Вот увидишь, я поговорю с Марией Луизой, и вы опять помиритесь…

— Ваше Величество, — решительно обратился к королю Мануэль, слышавший подобные речи уже десятки раз и понявший, что дальнейший разговор в таком духе не приведет ни к чему. — Я предлагаю вам назначить вместо меня двух министров Уркихо и Кабальеро.

— А почему именно их? — уныло спросил Карлос.

— Дон Мариано-Луис де Уркихо, Ваше Величество, является, как известно, представителем современного прогрессивного направления в политике. Он долго жил во Франции, читал всех их философов и является одним из стойких противников инквизиции. А дон Хосе-Антонио де Кабальеро — ярый приверженец королевской власти, старых порядков, сторонник Папы Римского. Таким образом, они представляют собой два противоположных лагеря нашего королевства. И вы, поставив их во главе правительства и своей монаршей волей не давая ни одной из этих двух партий взять верх, достигнете небывалого равновесия.

— Вы так думаете? Значит, опять сразу два зайца? — с нескрываемым любопытством спросил король.

— Да, Ваше Величество. А главное, как вам, надеюсь, хорошо известно, оба эти министра являются еще более старыми друзьями Ее Величества, чем я.

— Да-да, кажется, это действительно так.

— Вот видите, Ваше Величество. Вы ничего не потеряете, а возможно, даже приобретете. К тому же я всегда буду рад прийти по первому вашему зову и обсудить с вами любые затруднения, — не удержался и на всякий случай оставил себе лазейку Мануэль.

— Как вы разумны, дон Мануэль. Таким образом, я снова убиваю не двух, а сразу трех зайцев.

— Как будет угодно Вашему Величеству.

Глава девятая

ЖЕНЕВЬЕВА ДЕ САЛИНЬИ

— И раз… и два… и три… — мерно отсчитывал такт скрипучий голос доньи Синфоросы, и Клаудиа ритмично нагибалась, доставая пальцами паркет. — Талия у тебя в порядке, а вот гибкости не хватает. Ну, еще раз…

Было уже заполдень, солнце накаляло толстые старинные стены дворца, и от каждого движения девушки поднималась вековая пыль. Клаудиа, встававшая в шесть утра, до сих пор выпила только шоколада, а уже успела побывать в руках двух наставниц: доньи Бениты и доньи Абелины. Первая занималась с девушкой этикетом, вторая — искусством косметики. Донья Синфороса, бывшая профессиональная танцовщица фламенко в Севилье, пришла уже третьей. Но Клаудиа, получавшая подлинное удовольствие от владения своим телом, которое всегда любила, не роптала. Уроки с Синфоросой, хотя та и требовала и умела добиваться своего, расцвечивались рассказами о пряной южной жизни. Танцовщица прожила бурную молодость, в которой была знакома со множеством лиц, таких, как великий любовник Казанова и великий тореро Пепе Ильо.

— Помню на корриде в Калатайуде у него на глазах бык перескочил через барьер — и прямо в первые ряды! Никто не знает, что делать, крик, визги. Тогда Пепе хватает шпагу, вскакивает на коня первого попавшегося пикадора и кидается к быку. Тот подпрыгивает, и Пепе одним ударом его приканчивает. А какие у него были тертулии[68]! Ну-ка, резче, моя девочка, не отрывать пятку от пола! Знаю, трудно, но… как говорит великий Пепе, отвага, отвага и еще раз отвага!

Занятия шли уже второй час, и по залу плыл легкий острый запах. Клаудиа конфузливо старалась не смотреть, как ручьями льется с нее пот.

— Все в порядке, Клаудита, в танце и в любви пота стесняться нечего, — вдруг сказала наставница, словно прочитав мысли девушки. Оливковое, словно вырезанное из мореного дерева лицо Синфоросы на мгновение осветилось блеском былой красоты. — Думаю, через пару недель тебя можно будет показать дону Гаспаро.

После обеда Клаудию ожидали еще геральдика, музыка, литература и верховая езда. Последнюю, как ни просил Педро, действительно очень хороший наездник, Гаспаро ему не доверил.

— Вы научите ее всяким вольностям, а она должна уметь сидеть в седле неподвижно, как статуя. К тому же вы, я надеюсь, еще помните наш разговор?

Ах, если бы Педро мог его забыть! Тогда по приезде, когда Клаудиа ушла в сопровождении новой, еще не знакомой юноше служанки, видимо, нанятой доном Гаспаро специально для беглянки, они остались вдвоем и уединились в приятнейшем уголке сада на удобной скамейке.

Сначала Педро подробно рассказал своему наставнику всю историю освобождения Клаудильи из монастыря.

— Отлично, Педро! Вы провели операцию с утонченным изяществом, — искренне восхитился дон Гаспаро. — Все остальное у меня не вызывает сомнений. Но почему вы были уверены, что девочка непременно разорвет книгу?

— Когда я продумывал детали, у меня в памяти всплыл ее жест, которым она разорвала косынку при нашем прощании. Она дернула ее обеими руками в стороны