Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

Конечно же, самой главной и самой красивой фигурой всей конструкции считалась статуя Великого Зверя, похожего на того, что сиял на витражах Церкви. Он появлялся в полночь и в полдень, величественный и абсолютно белоснежный, как рясы его последователей. Вода практически беззвучно стекала с его свисающих усов и длинных заостренных рогов, а также с его задних ног, что было призвано изображать либо течку омег, либо семяизвержение альф — это кому как больше нравилось думать и представлять. Лично я вообще предпочитала ему под хвост не заглядывать. Я понимала, почему изобразить подобное было важно и какое место сексуальность и ее особо яркие проявления занимали в нашей культуре, особенно в нынешнюю эпоху постепенного вымирания, однако мне все равно было немного неловко. Это было… слишком прямолинейно что ли? Попахивало дремучим Средневековьем, когда нормальным считалось вывешивать за окно простыню или тряпку, вымоченную в соке первой течки юной омеги. Считалось, что это своего рода способ похвастаться и сообщить, что в доме уже есть невеста на выданье, но, как писали в учебниках истории, на самом деле причина у этого была другой — куда менее возвышенной и деликатной. Родители юных омег таким образом устраивали негласные соревнования, на чьем «течном полотне» останется больше всего следов от извергнутого останавливавшимися тут альфами восхищения, ведь это говорило о том, какая красивая и желанная омега живет в доме. И застать за эти делом можно было как главу соседнего семейства раза в три старше только сформировавшейся девушки, так и местного священника, бродягу с чирьями по всему телу или даже собственного родственника, благо что в древние времена это тоже не считалось чем-то зазорным или неправильным.

Вот вроде бы сколько уже столетий прошло, а мне иногда казалось, что мы ничуть не изменились — разве что научились более тактично и уместно выражать свои желания. Но если бы вдруг подобную практику снова ввели в обиход с позволения Церкви, я нисколько не сомневалась, что желающих поучаствовать в подобных забавах нашлось бы немало.

Когда мы с Йоном дошли до Площади Фонтанов, там как раз происходила смена фигур. На наших глазах два горделивых скакуна, один белый, другой черный, опустились под воду, и какое-то время после этого на поверхность поднимались пузыри, словно исчезнувшие в темных глубинах кони в самом деле были живыми. К трем часам их место должны были занять три потешных толстячка, похожие друг на друга как братья-близнецы. Они с детства напоминали мне клоунов из цирка — но не тех страшных, что порой мелькают в фильмах ужасов, но по-настоящему забавных и милых, под гримом которых скрываются усталые пожилые мужчины с добрыми глазами и грустной улыбкой.

— Перестань так нервничать, — раздосадованно помотала головой я, несильно шлепнув Йона по плечу. — Я не могу ни на чем сосредоточиться.

— Причем тут я вообще? — проворчал альфа.

— Ты же знаешь, что из-за метки мы отражаем сильные эмоции друг друга? Когда ты напряжен, у меня тоже сердце колотится как бешеное и ладони потеют.

— Хочешь, чтобы я еще раз повторил, насколько неудачной была твоя идея? — хмуро уточнил он. — Так я могу. Пойдем отсюда, пока не поздно.

— Ты параноик, — покачала головой я, вдруг словив странное дежавю. Мы словно бы поменялись местами. В Церкви Святой Изабеллы я паниковала на пустом месте, в то время как мой альфа был спокоен и собран — по крайней мере, внешне. А сейчас меня слегка потряхивало от его эмоций, и это было действительно необычное ощущение. Точно знать, что сам такого не чувствуешь, и тем не менее все равно круг за кругом прогонять непрошеный адреналин по венам.

Но в тот раз я оказалась права, и нам в самом деле грозила опасность. Что, если сейчас мне тоже стоит прислушаться к его интуиции? Или же тут дело в другом?

— Йон, ты же… Ты же не ревнуешь меня к Джен? — осторожно спросила я. Вода за нашими спинами забурлила, словно где-то в ее непроглядных глубинах проснулось длинношеее озерное чудище.

— С чего бы мне ревновать тебя к ней? — не очень правдоподобно отмахнулся он.

— Ты называл ее моей альфой, — рассудительно напомнила я. — А еще ты говорил, что твои инстинкты побуждают тебя к не самым… рациональным поступкам и желаниям в моем отношении.

— У тебя слишком хорошая память, маленькая омега, — досадливо скривился он. — Что, теперь каждое мое слово будет использовано против меня, как в суде?

— Да не в этом дело, — покачала головой я. — Если ты ревнуешь и поэтому не хочешь, чтобы мы с ней встречались, это одно. А если ты правда думаешь, что это плохо кончится… — Я помедлила, подавляя вспыхнувшее в душе противоречие и негодование. Я ведь действительно безумно соскучилась по своей подруге, и уйти вот так, не увидев ее, для меня было бы мучительно сложно. Но тем не менее я была готова наступить своим желаниям на горло: — Тогда я соглашусь с тобой и мы вернемся домой.

— Правда? — недоверчиво прищурился альфа.

— Правда, — с чувством подтвердила я, взяв его руки в свои и сжав их. — Потому что ты и я одно целое. Если ты говоришь, что нужно уйти, пусть так и будет.

Он молчал, медлил. Смотрел на меня так внимательно, словно пытался запомнить каждую черточку моего лица, а я смотрела на него и ощущала, как внутри все привычно теплеет и словно бы поднимается ему навстречу. Словно я была тугим зажатым бутоном, а рядом с ним мои лепестки смягчались и покорно раскрывались в разные стороны, обнажая податливое уязвимое нутро. Я ненавидела это чувство, потому что оно было противоположно тому контролю, что я привыкла иметь над своей жизнью. Я обожала это чувство, потому что никогда прежде не ощущала себя настолько собой до кончиков пальцев и до замирания сердца.

Три толстячка в забавных кепи поднимались за нами из воды, и их появление приветствовал бой часов.

— Поздно, — наконец едва слышно выдохнул Йон, и буквально несколько секунд спустя меня смело с места ураганом, пахнувшим корицей и мускатным орехом. И табаком, что, казалось, уже намертво въелся в общий букет запахов альфы.

— Хани! Зверь тебя дери, как же ты меня напугала! Ты в порядке? Ты точно в порядке? — Джен принялась ощупывать меня с головы до ног с таким рвением, словно в самом деле опасалась отыскать пару сломанных костей. — Он ничего тебе не сделал?

— Вообще-то это не я за ней охочусь, — сухо напомнил мой альфа, встав с подветренной стороны и очень явственно напрягаясь от того, что происходит.

— Да кто ж тебя знает, — грозно сверкнула глазами в его сторону она. — Хани, поговори со мной. Ты хоть представляешь, что я пережила за эти дни? Ни работать, ни спать не могла, пришлось больничный взять. Уже думала сама тебя идти искать да даже не знала где…

— Я в порядке, — наконец удалось вставить хоть слово мне. — Правда, я в порядке. Мне жаль, что все так вышло, но у нас не было выбора, я тогда… просто запаниковала, а потом… Скажи, церковники тебя не тронули?

— Перевернули квартиру, как я и говорила, — проворчала она, отстраняясь. Ее ноздри судорожно раздувались, и я внезапно осознала, что теперь пахну для нее иначе. За эти несколько дней, даже не будь на мне метки, я бы и так насквозь пропиталась запахом Йона. Я больше не была ее омегой, и, кажется, прямо сейчас ее мозг судорожно решал, что теперь с этим делать. Означало ли то, что я больше не сплю в ее постели и не обнимаюсь с ней перед сном, тот факт, что наши отношения закончены в принципе?

Возможна ли вообще нормальная дружба между альфой и омегой, красной нитью в которой не проходило бы желание доминировать одного и желание покоряться другого? До этого момента я никогда в жизни не задавалась этим вопросом.

— Ты хотела нам что-то сказать, — немного неуклюже напомнила я, чтобы как-то разрядить неприятно набухшую паузу.

— Да, насчет этого, — нахмурилась Джен. — Прежде чем мы поговорим дальше, я сразу хочу тебе сказать, что тебе совершенно нечего бояться. Пожалуйста, доверься мне, Хани.

Я не уверена, что расслышала, что она сказала дальше, потому что вдруг увидела за ее спиной молчаливую фигуру, которая сперва стояла поодаль, а теперь подошла ближе. Я бы, наверное, и не узнала его без белой рясы и в маске на пол-лица, блокирующей лишние запахи, если бы в свое время так пристально не изучала его лицо, размышляя о том, что оно напоминает мне портреты благородных офицеров начала прошлого века. Сомневаться не приходилось — Джен привела с собой отца Горацио.