«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825 - Ольга Минкина

Таким образом, «поверенные от евреев» представляли собой альтернативный вариант еврейского представительства и выступали в основном выразителями местных интересов, что особенно ярко проявляется в случае Фридберга и Гамбургера.

Выступления от имени кагалов и «еврейских обществ»

Позиция кагалов в период существования еврейской депутации при центральной власти представляет особый интерес. С одной стороны, депутаты избирались кагалами, вели с ними постоянную переписку и получали от них материальную поддержку. С другой стороны, в некоторых случаях кагалы выступали с собственными инициативами, не прибегая к посредничеству депутатов. После упразднения еврейской депутации именно кагалы выступили сторонниками ее возобновления. Менее ясной в данном случае предстает роль «еврейских обществ», точнее, менее ясно, какие именно группы подразумевались под этим названием в делопроизводственных документах.

Ситуация в 1812 г. в Вильно способствовала возбуждению у местных евреев надежд на изменение своего положения. В то время как городские власти Вильно поддерживали оккупировавших город французов, местные евреи оказывали активное содействие российской армии. 19 декабря 1812 г., через три недели после вступления российских войск в Вильно, члены виленского кагала Маркус Лейбович, Зальман Уриашович, Самуель Клячко, Лейба Вульфович и Файбыш Блиох обратились к генерал-фельдмаршалу М.И. Кутузову с прошением от имени кагала. Кагал жаловался на притеснения городской думы, продолжающей взимать наложенные французской администрацией денежные взносы. Кагальные спешили заверить военачальника в своей полной лояльности к российской власти: «Виленский кагал не уклоняется, по возможности, от всяких налогов и требований начальства в относимости войск», при этом для успешного содействия российским войскам необходимо, чтобы «члены кагальные для общего совета в оной [городской] думе присутствовали в равном числе»[1109] и пользовались городскими доходами наравне с думой. Таким образом, члены кагала использовали ситуацию военного времени, чтобы добиться полноценного представительства в городской думе, члены которой к тому же подорвали свой кредит в глазах российской администрации сотрудничеством с французами. К сожалению, на данный момент отсутствуют сведения о реакции Кутузова на выступление виленского кагала.

Еще более примечательно прошение кагала и еврейского «общества» города Вилкомира под Вильно виленскому военному губернатору А.М. Римскому-Корсакову 24 декабря 1812 г.: «Вилкомирский кагал и общество, быв до крайности притесняемы и разорены, пришли в бедное самое состояние и в нищету, так что уже не только не в состоянии выполнять требования, но уже намерены, оставя свой дом, скитаться по свету»[1110]. Обращает на себя внимание четкое разделение кагала и «общества» в начальных строках прошения, причем в дальнейшем тексте речь идет только о кагале и от имени кагала. Вилкомирский кагал рисовал яркую картину разорения и бедствий военного времени, в которой поведение российского командования немногим отличалось от деятельности французских захватчиков. В июне 1812 г. в Вилкомире квартировали 1-й отдельный корпус под командованием П.Х. Витгенштейна и 1-й кавалерийский корпус под командованием Ф.П. Уварова. Характерно, что названия корпусов в прошении кагала не приводятся, а звания их командиров неточно обозначаются как «генералы», тогда как в действительности каждый из них на тот момент имел чин генерал-лейтенанта. По их требованию вилкомирский кагал «должен был доставлять без заплаты мясо, водку и хлеб». Вступившие в том же месяце в город французские войска «ограбили евреев до последней рубахи»[1111]. Выбившие французов российские части заняли почти все еврейские дома под лазареты, отчего, предупреждал кагал, «может случиться зараза». От жалоб на притеснения со стороны подпоручика И.Б. Крузе и бургомистра, «безустанно» требовавших от кагала поставки лошадей и съестных припасов, кагал перешел к жалобам на еврейское население города: «Вилкомирские евреи ослушиваются и давать что-либо отказываются», в связи с чем просили губернатора «повелеть кому следует, вилкомирских евреев привести к повиновению кагалу и учредить оный на том же положении, что и виленский кагал»[1112], а также защитить кагал от притеснений местного начальства. 1 января 1813 г. в своем приказе упомянутому в прошении подпоручику Крузе Римский-Корсаков предписывал заставить вилкомирских евреев подчиниться своему кагалу, больных во избежание эпидемии свезти в одно или два просторных помещения, а городской ратуше объявить, чтобы при каких-либо чрезвычайных поборах с местного населения «делала раскладки не иначе как обще с депутатами со стороны еврейского кагала, которые вместе с членами ратуши подписывали б те раскладки»[1113]. Примечательно употребление слова «депутаты» по отношению к представителям кагала в ратуше, при том что именно в этот период широко прославились «депутаты еврейских кагалов» при Главной квартире. Были ли они известны виленскому губернатору, неясно. Что же касается поддержки губернатором притязаний кагала, очевидно, что кагал представлялся региональной администрации более лояльным к российской власти, нежели поляки-члены ратуши, сочувствовавшие французам[1114], на что не преминули указать в своем прошении и сами кагальные. Элементы «торга» в отношениях кагала с губернатором в данном случае прослеживаются особенно ярко.

Случай, когда кагал Калиша был представлен Александру I во время заграничного похода российской армии, стал предметом «слухов и толков», распространившихся в Санкт-Петербурге в марте 1813 г. Как сообщал А.А. Аракчееву бывший глава особенной канцелярии Министерства полиции Я.И. де Санглен[1115], на тот момент «употреблявшийся» для разного рода «особых поручений», в петербургском обществе много говорили «о щедротах», которыми Александр I якобы осыпал евреев, «о лестном приеме некоторых из их членов в кабинете государя». Император якобы обсуждал с калишским кагалом не что иное, как план восстановления Иерусалимского храма. Особое удивление и возмущение вызывало то, что «от одного из них, кажется, по имени Бениамина, государь изволил принять благословение»[1116]. Последняя деталь, безусловно, имела место во время аудиенции, данной кагалу императором. Согласно традиции, еврею при виде нееврейского царя следовало произнести особое благословение[1117]. То, что для представленных императору членов кагала являлось простым выполнением правил поведения, воспринималось российской публикой как тревожный признак подозрительных перемен в мировоззрении императора. Петербургской полицией, встревоженной подобными «толками», было перехвачено и переведено письмо калишского кагала киевскому, в котором описывалась пресловутая аудиенция. Письмо, в котором Александр I, в частности, сравнивался с Александром Македонским, согласно еврейской традиции хорошо относившимся к евреям, казалось, не содержало ничего особенно подозрительного, однако Санглен счел нужным отметить, что, хотя демонстрация симпатий к евреям со стороны российского правительства необходима для установления «равновесия» в Западном крае, проводить эти меры следует так, «чтобы евреи не могли упираться на каких-либо явных обещаниях и документах»[1118]. Однако, как было показано выше, альянс российской власти и еврейской элиты в тот момент не ограничился только демонстрацией взаимных симпатий, как того желали многие из представителей российской бюрократии.

Следующее известное мне обращение кагала к центральной власти относится только к 1823 г. 1 июня 1823 г. гродненский кагал отправил прошение министру финансов Е.Ф. Канкрину. Предметом прошения была серьезная проблема, стоявшая перед многими еврейскими общинами: недоимки. Гродненский кагал пытался объяснить, что из большого еврейского населения Гродно[1119] «немаловажная часть по крайне бедному нынешнему состоянию евреев, рассеявшихся для снискания себе пропитания в неизвестные места, скитаются по миру, немалая часть умерло, оставшиеся в живых налицо суть по большей части престарелые, изувеченные, сироты и совсем бедные, питающиеся одним лишь подаянием, а не питающихся милостынею, едва могущих платить за себя подати, оставалась весьма малая часть, но ныне и те пришли в крайне бедное состояние»[1120]. Одной из причин экономического упадка в прошении называется передача винного откупа в руки шляхтича Витковского[1121] и связанное с этим разорение бывших владельцев винокуренных заводов. Далее следовали жалобы на произвол местных властей, применявших жестокие меры «по экзекутированию оных [недоимок] мучением кагальных и прочих обывателей-евреев в тюремном заключении и отобрание у тех, от коих вовсе не следовало за свои души уплаты, всего хозяйства»[1122], и повторная констатация обнищания основной части евреев и разорения богатых глав общины, в прежние годы якобы выплачивавших подати за бедняков. В связи со всеми этими трудностями «общество» (в данном случае, очевидно, тождественное кагалу) 11 ноября 1822 г., собравшись «в кагальный сборный дом, доброхотно согласилось и заключило между собою от побора с кошерной говядины по 3 гроша с фунта»[1123]. Предполагалось отдать этот сбор на откуп на публичных торгах, а из вырученной суммы выплатить недоимки. Постановление кагала (очевидно, специально составленная версия на русском языке) было представлено на утверждение губернатору, который демонстративно проигнорировал кагальные инициативы. Просьба же гродненского кагала к министру финансов состояла из трех пунктов: отсрочки недоимок и освобождения от пени; исключения из ревизских списков умерших и без вести пропавших; утверждения предложенного кагалом нового сбора и защиты гродненских кагальных «от гибельных чрез строжайшие экзекуции последствий»[1124].