«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825 - Ольга Минкина

В 1826 г. минский, виленский и гродненский кагалы обратились к Еврейскому комитету с ходатайствами о возобновлении еврейской депутации, которые послужили поводом к рассмотрению комитетом вопроса о результатах деятельности еврейских депутатов за 1802–1825 гг.[1146], а в 1827 г. с такими же предложениями снова выступил гродненский кагал. Сами прошения не сохранились, и мы можем судить о них по кратким тенденциозным изложениям, принадлежащим перу секретарей комитета. В первом случае прошения фигурируют в делопроизводственных документах и как «прошения кагалов», и как «прошения старшин кагалов минского, виленского и гродненского от имени еврейского народа»[1147]. Во втором случае на «просьбу членов гродненского еврейского кагала по оному же предмету»[1148] последовало встречное предложение членов комитета – кагалам предлагалось высказать свои соображения по поводу еврейской реформы в записках, которые они должны будут прислать в комитет, а не «посредством выборов из числа кагальных членов»[1149]. Отметим, что выражение «еврейские депутаты» в документе не употребляется. Впрочем, эти инициативы, так же как и примечательная записка виленского кагала от 9 ноября 1833 г.[1150], находятся за хронологическими рамками данного исследования.

Проекты маскилов 1820-х гг.

Наряду с рассмотренными выше способами защиты групповых интересов, в описываемый период имели место частные, большей частью оппозиционные по отношению к традиционной еврейской элите инициативы отдельных европейски образованных евреев, так называемых «маскилим». Заслуживают внимания также не столь ярко маркированные принадлежностью к какому-либо идеологическому течению внутри еврейского общества обращения отдельных евреев к правительству по общим вопросам политики в отношении евреев.

Наиболее полно освещена в имеющихся в нашем распоряжении документах деятельность уже упоминавшегося выше Гиллеля Маркевича. О происхождении Г.А. Маркевича почти ничего не известно, однако по косвенным данным можно судить, что его семья была достаточно состоятельной и образованной. По неизвестным нам причинам в 1760-е гг. семья Маркевича перебралась из Пруссии в литовский город Россиены[1151]. О жизни Маркевича до 1812 г. сохранились лишь отрывочные сведения: известно, что он дважды (в 1805 и 1809 гг.) неудачно пытался основать в Вильно суконную фабрику[1152]. В связи с этим (а также из-за своих попыток распространить среди евреев Вильно идеи просвещения) Маркевич вступил в затяжной конфликт с виленским кагалом. Несмотря на эти обстоятельства, Маркевич был примерно в те же годы избран ратманом[1153] города Россиены. Во время войны с Наполеоном 1806–1807 гг. Маркевич занимался поставками фуража и провианта для российских войск.

Значительные перемены в жизни Маркевича были связаны с войной 1812 г. После взятия Россиен 18 июля 1812 г. наполеоновскими войсками Маркевич бежал со своей семьей в Дерпт. Принадлежавший ему большой каменный дом был жестоко разграблен. А сам Маркевич в Дерпте 26 августа 1812 г. в синагоге в еврейский Новый год произнес патриотическую речь, выдержки из которой были напечатаны в «Сыне Отечества». Вскоре после этого Маркевич отправился в Санкт-Петербург, где подал императрице Елизавете Алексеевне текст этой речи и некую «Записку о лучшем устройстве еврейского народа»[1154]. Императрица в ответ сочла нужным выразить лично Маркевичу и «всему еврейскому обществу города Россин (sic!) монаршее ея величества благоволение»[1155]. Последнее, возможно, означает, что Маркевич в данном случае выступал от имени «еврейского общества» Россиена. А «благоволение» императрицы, не имевшее, скорее всего, никакого материального выражения, все же в известной степени способствовало дальнейшим успехам Маркевича.

Сохранились случайные и отрывочные сведения об участии Маркевича в качестве поставщика провианта для российской армии в заграничных походах 1813 г.[1156] По некоторым данным, за свое необычайное «усердие» он был даже представлен к награде, но не получил ее якобы из-за интриг своих недоброжелателей из числа русских офицеров[1157]. По возвращении Маркевич поселился в Вильно и активно участвовал в торгах на казенные откупа. Ему удалось найти себе покровителя в лице виленского гражданского губернатора А.С. Лавинского. Однако то обстоятельство, что Маркевичу все еще не удалось получить с казны деньги за поставку провианта в 1807 г., вынудило его в 1820 г. вновь отправиться в Санкт-Петербург, где, помимо решения своих собственных финансовых трудностей, он пытался повлиять на судьбу евреев всей Российской империи. Он подал составленный им проект еврейской реформы министру финансов Д.А. Гурьеву 2 ноября 1820 г. и министру духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицыну 30 ноября того же года[1158]. Неизвестно, как отреагировали на проект Маркевича его сановные адресаты, но гораздо более неприятным для него было то, что чиновники военно-счетной экспедиции хранили такое же загадочное молчание относительно причитающихся ему денег. Маркевич вынужден был оставаться в Санкт-Петербурге. В 1823 г. он проявил себя в довольно неожиданном качестве – «изобрел полезную для Отечества машину для делания кирпича и прочих из глины изделий»[1159] и получил права на исключительное пользование доходами со своего изобретения на 10 лет[1160].

Маркевичу не удавалось добиться от военно-счетной экспедиции никаких выплат вплоть до осени 1826 г., когда петербургская полиция предпринимала усиленные меры по выселению проживавших в столице евреев. Маркевичу, как и многим другим, угрожало выселение, и он обратился за помощью к своему давнему покровителю Лавинскому, к тому времени назначенному генерал-губернатором Восточной Сибири. 20 октября 1826 г. Лавинский ходатайствовал за Маркевича перед петербургским военным губернатором. В своем письме он, в частности, отмечал, что известный ему своей «честностью и усердием» Маркевич «приведен в совершенное расстройство и убожество»[1161]. Результаты этого заступничества были достаточно скромными – Маркевичу разрешили остаться в Санкт-Петербурге до 1 января 1827 г.

Маркевич решил обратиться к занятому подготовкой нового законодательства о евреях Еврейскому комитету и представил ему прошение и копию своего проекта о еврейской реформе 1820 г. Проект Маркевича рассматривался на заседании так называемого «директорского комитета о евреях» 30 декабря 1826 г. Решение комитета было довольно жестким: Маркевича следовало срочно выслать из Санкт-Петербурга, так как по существовавшему законодательству евреям позволялось жить в столице не более шести месяцев, а пребывание здесь Маркевича растянулось уже на несколько лет. Проект Маркевича также получил суровую оценку комитета: «Не оказывается таким, который мог бы служить надежным основанием для соображений о общем уставе»[1162].

Проект Маркевича 1820 г. (особенно его первая часть – своего рода краткий очерк истории евреев от поселения в Польше до 1820 г.) содержит ценные этнографические данные, неизвестные по другим источникам сведения по истории евреев Вильно второй половины XVIII – начала XIX в. и другие ценные материалы. Первая часть выдержана в духе распространенной (особенно в последующие годы) маскильской критики еврейского общества. В первую очередь это выражалось в выборе главных объектов критики – кагала, представлявшегося Маркевичу средоточием социальной несправедливости, хасидизма, являвшегося в его глазах проявлением невежества и мистического сектантства, и еврейских депутатов, представленных в записке ставленниками и послушными исполнителями воли кагалов. Реконструируя «подлинную» историю еврейских депутатов 1802–1820 гг., Маркевич выстраивал воображаемую схему сговора кагалов с депутатами, а в более широком смысле – соответствующую модернизированному государству своеобразную «вертикаль» еврейской общинной власти. Как бывший ратман Маркевич хорошо владел дискурсом канцелярского документа, что не могло не отразиться в его записке. Примечательно, что при описании реалий еврейской жизни Маркевич приводил соответствующие еврейские термины (в виде транслитерации русскими буквами древнееврейских слов в ашкеназском (идишском) произношении, т. е. в том виде, в котором они употреблялись). Возможно, таким образом он демонстрировал властям свои познания, желая зарекомендовать себя как полезного проводника по миру чуждого и непонятного адресатам записки этноса. Вторая часть содержала программу преобразований. Такие предложения Маркевича, как отмена кагала[1163], учреждение казенных школ двух разрядов для обучения еврейских детей светским наукам за счет коробочного сбора[1164], ослабление и (в ряде случаев) отмена ограничений на проживание вне черты оседлости для купцов и квалифицированных фабричных рабочих («мастеров»)[1165] и полный запрет на ношение традиционной одежды евреями обоего пола[1166], предвосхитили законодательные меры 1840–1860-х гг.[1167] Таким образом, эта группа предложений Маркевича находилась полностью в русле политического курса, направленного на жесткую регламентацию и дисциплинирование еврейского общества, которого российское правительство продолжало придерживаться весь последующий период. При этом, несмотря на совпадение общих тенденций, проект Маркевича был отвергнут Четвертым еврейским комитетом, вероятно, как чересчур радикальный для того времени. Несмотря на кажущееся доминирование отмеченной выше тенденции, проект Маркевича не был однородным. Отдельные его положения совпадали с проектами, выдвигавшимися ранее еврейскими депутатами и членами кагалов[1168]. К этой группе относятся предложение «евреям предоставить свободу наравне с прочими подданными торговать по всей России даже и в столицах», совпадающее с аналогичным пунктом проекта З. Зонненберга 1813 г., свободное использование труда христианской прислуги, о котором также постоянно ходатайствовали депутаты, разрешение на свободное проживание евреев в сельской местности, аренду помещичьей земли, производство и продажу алкоголя. Более того, предлагалось разрешить евреям покупку земли в губерниях черты оседлости как у государства, так и у помещиков. Эта часть проекта обнаруживает сходство с «мнением» минского кагала, представленным Первому еврейскому комитету в 1803 г. Реформа управления евреями в проекте Маркевича также имела примечательные черты. Кагалы предполагалось заменить губернскими Комитетами еврейских дел. Управляющий комитетом из числа еврейских купцов должен был назначаться министром (при этом неясно, какой министр имеется в виду) и сам назначать остальных членов комитета, также из числа евреев. Комитет получал фискальные функции, контроль над еврейскими фабриками и образованием. Аналогичным образом в проекте Н. Ноткина 1803 г. модернизированные кагалы переименовывались в «депутатские комиссии» и также могли владеть фабриками. Судебные функции в проекте Маркевича планировалось передать особым еврейским магистратам и ратушам, где заседали бы выборные евреи. Таким образом, евреи изымались из юрисдикции городского самоуправления, так же как и в проектах еврейских депутатов 1785 и 1813 гг. Эта группа предложений Маркевича, как и большинство проектов еврейских представителей конца XVIII – первой четверти XIX в., была направлена на повышение статуса евреев, в первую очередь еврейской элиты. Маркевич пытался в своем проекте дать новую, отличную от традиционной, трактовку элиты. К определяющим признакам элиты в проекте относятся имущественный статус (купцы, фабриканты, землевладельцы), светское образование и лояльность имперской власти. Такая важная для еврейского общества характеристика, как познания в области религиозных текстов, наделяется негативными коннотациями.