ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА - Александр Шелудяков

Вахта за вахтой в любую погоду, в любое время суток…

Нес Андрей еще и свою вахту: внимательно изучает жизнь рабочих людей. Всегда был рядом с ними и многому научился у них. Простые люди помогли ему вернуть ощущение полноты жизни, очищенной от мелочей, словно по крупицам, собрать драгоценный металл души, отделенный наконец от пустой породы.

Андрей на себе испытал, что такое сорок градусов ниже нуля. А ведь ему приходилось в такие морозы работать на самой вершине буровой. Ему знакомо дыхание металла, раскаленного холодом. Знакомо дыхание смерти и опасности… Только испытав все на себе, он мог по-настоящему глубоко проникнуть в психологию современного волевого человека, понять величие мужественной души рабочих-нефтеразведчиков.

И вот теперь Андрею до зуда в ладонях хочется взяться за краски, чтобы рассказать о недавнем укрощении газового фонтана, рассказать о чувствах людей, покоряющих нехоженые земли, открывающих нефтяные залежи в местах, где редко ступала нога человека. Жизнь и подвиг обручились здесь.

Но сколько еще потребуется времени, чтобы возродить в себе художника.

Да, он мог бы многое рассказать о трудностях жизни и быта буровиков. Мог бы нарисовать суровую, почти драматическую картину, собрав и сконцентрировав на одном холсте все виденные, все пережитые трудности. Но Андрей не хочет этого. Да и не может… Его деятельная и энергичная натура протестует против такого подхода к жизни. Нет! Он напишет картину светлую, суровую и правдивую. Картину, прославляющую мужество людей, вступающих в схватку с трудностями и преодолевающих все препятствия, которые ставит перед ними жизнь и природа… Так думал Андрей… Так готовил он себя к еще более тяжкой работе – работе над картиной.

Перевахтовка. Все улетели, как обычно, на недельный отдых. Как всегда, остался он один на буровой, хотя и звали Андрея товарищи с собой.

Есть еще одна причина, которая мешает Андрею возвращаться в родную деревню на отдых. Тамила. Стройная, красивая цыганочка, гордость Юганы. Ох, как жадно на нее засматриваются парни, как увиваются вокруг нее! Но недоступна Тамила. Ни на кого не глядит она. Отчего это, знает только Югана. Любит Тамила Андрея, и когда тот прилетает в Улангай, то для девушки эти редкие дни становятся самыми счастливыми. Она целует Андрея, и он целует девушку, но это только ответные поцелуи брата на ласку милой, веселой сестры.

Андрей с детства понимал девственную природу Югана, знал, чьи кочевые тропы позаросли близ Мертвого озера, чьи могилы замшели… Часто, очень часто воображение уносит его в далекое прошлое, и тогда оживают тропы, оживают люди племени Кедра.

Кочевые эвенки незримо разбили свое стойбище возле буровой. Они живут рядом с Андреем, заходят в его избушку, рассаживаются на топчане, на полу или стоят у печки, курят махорку, перемешанную с мохом, рассказывают Андрею о своей жизни. Спрашивают Андрея, как живет он. Спрашивают, зачем столько железа привезли в тайгу и что за шайтан летает по воздуху. Особенно любит Андрей в минуты внутреннего озарения вести разговор с бабкой Юганы.

Ее звали Унгой…

Словно воочию видит Андрей, как лениво ползут на берег озерные волны. Тощие, остроспинные. Голодно слизывают с приплесков размыленный ил, тихо шипят. Тихо шипит листва осин. Не верится старой Унге, что так же тихо и незаметно подкралась к ней старость на кочевой тропе, последней в ее жизни. Она еще жива и даже чувствует голод в животе.

Андрей смотрел на Унгу, гладил ее всклоченные седые волосы, утирая платком слезы с ее лица. А бабка сидела на песчаной косе у потухшего костра, и рядом плескались волны Мертвого озера.

Унга видела следы мужских чириков и босых детских ног. Видела остроклинную прорезь, оставленную носом обласка, которую начали уже зализывать волны.

В большом берестяном обласе уехали близкие люди, оставив Унгу у прощального костра. Совсем, навсегда уплыли ее сородичи на другой берег Мертвого озера, на далекие кочевые тропы. Огонь съел головешки. Искры потерялись в сером пепле. Скоро и Унге предстоит встретить последний сон. Предстоит спрятаться в земном пепле, как эти хитрые искры.

Так думала Унга.

Так думал Андрей, поднявший Унгу из могилы силой своей фантазии…

Унга встретила последний сон. Червь старости перекусил ее жизнь. Не исцеляет от старости молочное вымя кедра. Не воспламеняется сердце от выпитой крови молодого оленя. Зачем быть Унге лишним грузом кочевому племени? Зачем съедать кусок мяса или рыбы, добытые чужой рукой. Когда вечерний месяц покажет рога, она ляжет в долбленую кедровую колодину и вытолкнет распорку. Сухо захлопнется над ней крышка гроба… Сын сделал ей хорошую домовину, долбленку из кедра. Такую хотелось старой Унге.

И вот через много десятков лет волнует старая Унга воображение Андрея, знающего о ее жизни только по рассказам Юганы.

Соня открыла окно. Теплый майский ветер ворошил молоденькую листву тополя, шумела гурьба воробьишек на ветвях.

– Смотри, Олеженька, пришла твоя первая весна, – поцеловав сына, сказала Соня.

– Ма-ма, – неумело выговаривает маленький человек свое первое слово.

– А вон наш папка идет… – улыбаясь, говорит Соня.

Геннадий Яковлевич остановился у калитки и приветливо машет рукой сыну и Соне, которая после родов снова посвежела на лицо и стала еще красивее.

– Иди, сына, к папке, а я вам обед приготовлю… А потом спать уложу младшего мужичка…

Геннадий Яковлевич поцеловал Соню, взял мальчика, сел на подоконник и, счастливо улыбаясь, смотрел, как хлопочет жена.

Короткой ласковой песней прозвенело лето. Лисой подкралась осень. Обкусала листву с деревьев, загубила травы и запоздалые цветы. Прощай, лето! Прощайте, птицы перелетные!

В сентябре все буровики из бригады Федора вернулись на отдых. Вернулись с большой победой – скважина дала газ. Большой газ!

Югана рассердилась. Погода в тот день была плаксивой. Сыпал и сыпал мелкий дождь.

– Пошто Шаман на крутолете не пришел домой с вами? – спросила она Федора сразу же, даже не здороваясь.

– Шаман попросился охранять буровую до заморозков. Ему нужно нарисовать картину о буровиках. Будет спокойно работать, никто не помешает. Мы ему оставили рацию. Если что, сразу вызовет базу, и за ним вылетит вертолет.

– Федя, Шаман остался один. Плохо одному. Надо ему варить еду. Где еду брать? Надо на охоту ходить. Глухарей, рябчиков промышлять. Кто глухарей держать станет? Нет у Шамана собаки. Надо ему Черного и Сильгу везти. Поеду жить к Шаману. Надо помогать ему картины рисовать. Надо смотреть, как Шаман кеологов, тайгу красками писал. Как бы людей не обманул на картине. Сама смотреть буду все…

Тамила уговорила Югану взять и ее с собой.

– У меня отпуск не использован, – убеждала старуху девушка. – Сидеть дома и скучать не хочу.

Геннадий Яковлевич распорядился доставить на вертолете Тамилу с Юганой к буровой и приказал начальнику отдела кадров оформить Югану на работу охранницей. Обрадовалась Югана: «Буду помогать Якорю добывать газ, керосин».

Югана с Тамилой заняли небольшую комнату в бараке, ну, а Андрей по-прежнему не покидает свою избушку на бревенчатых полозьях, к которой так привык, что уже и не представляет себе, как можно жить где-то в другом месте.

Сильга была сукотна. Дед Чарымов отговорил Югану брать лайку на буровую. Югана взяла с собой только Черного.

Не пустолайка. Тайгу любит. Медведя держит. Хватит одной собаки, решила старая эвенкийка.

Ранним утром Андрей закрывал в избушке Черного, чтобы тот не пугал птиц, а сам с малопулькой, осторожно прячась за стволами сосен, подкрадывался к месту, где еще не так давно бушевал факел. На десяток метров огненная, словно из форсунки, струя заплавила песок блестящей коркой. На эту прокалину-круговину слетались глухари. Они порхались, как куры в золе, выискивали и заглатывали «жернова», кусочки спекшегося песка. Издали казались глухари на буроватом песке черными баранами. Любил Андрей наблюдать за глухарями. Выцелит старого крупного самца, щелчок малопульки – и перепуганная стая поднимается на крыло, бреющим полетом уходит к сосняку, рассеивается там. Молодые глухари нынешнего выводка далеко не улетали, а рассаживались на ближних соснах, удивленно рассматривая человека. Некоторые пристраивались даже на трубу барака, пробовали клювами крепость прокопченных кирпичей.

Ночами охранял буровую Черный. Сегодня перед рассветом угнал медведя от ледника. Не давали Черному покоя глухари, задирали. Первые дни собака подолгу гонялась за птицами, облаивала и пугала их. Сейчас стал Черный к глухарям привыкать и смотрел на них как на домашних индюков. Да и птицы вскоре перестали бояться собаку. Случается, подбежит Черный слишком близко к краснобровым гордецам, они поднимут такую воркотню-ругань, что кобель вынужден для острастки взлаять и нагнать страх на строптивых птиц. Распугав глухарей, убежит в тайгу Черный следить соболей и белок.