Ловушка для наёмника - Инна Лёвина

— Не могу! — отвечает стрелок, напрягая голос, чтобы пересилить ветер. — Я должен искать новые земли, завоевывать их, чертить новые и новые карты еще неизвестных краев. Мне мало этого мира!

— Мне страшно! Останься, пожалуйста! — вновь просит девочка всадника. Но он качает головой и пришпоривает коня.

— Мне жаль тебя, но не могу. Прощай! — и его голос, и стук копыт по промерзлой дороге тонет в порыве ветра.

Заканчивался сон всегда одинаково. Внезапно картина менялась. Нет уже ни карты, ни башни — только ледяная вода, куда погружается девочка все глубже и глубже, и голубые камешки на дне.

Бывали у нее сны и пострашнее — с темнотой, падением с высоты, чудовищами — но никогда не было сна тоскливей и безнадежней.

С чего бы сейчас ей вспомнился этот сон? Урсула плотнее закуталась в плащ и быстро пошла по дорожке, на которой ждал ее Донн.

Донн ходил взад-вперед по аллее и ждал, когда можно, наконец, поговорить с Урсулой. Донн не был сантиментален. Он не думал сейчас, например, о том, что на этой скамейке они сидели две недели назад, и Урсула ему рассказывала какую-то историю о своем детстве, а потом вытащила из кармана темного платья сложенный листок и прочитала не ему очень понятное, но красивое и грустное стихотворение. Вон там, если пройти чуть дальше по аллее, рос высокий клен, выше прочих. Под его широкими листьями они однажды стояли, когда их настиг неожиданный дождь. Тогда было еще лето. Вода стучала по листьям, пахло мокрой зеленью и духами — от влажных волос Урсулы. Этот аромат был странным — изысканным, грустным, головокружительным. Донн отодвинулся немного — от искушения — и не смотрел на девушку. Ему не было дано воображение поэта, который вспоминал бы этот запах, писал бы о нем печальные стихи, знал бы все его оттенки наизусть… в конце концов, так привык бы к нему, что — смог бы забыть. Донну на это не хватило бы тонкости — поэтому он, помимо своей воли, будет вспоминать его всю жизнь — к счастью, только когда будет идти дождь… и к счастью, он пока этого не знает… Будь он поэтом, тут каждый камешек оживал бы воспоминанием — но Донн не был поэтом и не был сантиментален, поэтому просто ждал, с нетерпением поглядывая на часы.

Наконец Урсула вышла. Они направились вглубь сада. Урсула села на скамью, Донн остался стоять. Девушка куталась в теплый синий плащ, редкие снежинки медленно падали на еще зеленую траву.

Девушка раскрыла руку и, поймав снежинку на ладонь в темной тонкой перчатке, разглядывала пркавильный узор ее лучиков. Донн решил сразу начать разговор о том, зачем пришел, но Урсула заговорила первой:

— Год назад, зимой, я была на своем первом зимнем балу. Помню, какое странное тогда у меня было ощущение. За окном — снег, за метелью ничего не видно, а в зале играют скрипки, все разговаривают, смеются, танцуют. Мне было еще тогда жаль некоторых барышень, которые стояли или сидели в креслах, никем не приглашенные…

— А вы? Конечно, танцевали? — спросил Донн, размышляя, как бы теперь перевести разговор на нужную тему.

— Конечно. За себя-то я не волновалась, отец составил список для меня на все танцы, из очень хороших, почтенных людей, придворных и военных…

— Но вам, наверно, было бы приятнее танцевать с кем-то из молодых людей? Например, с вашим женихом.

Урсула, ничуть не притворяясь, удивилась:

— С женихом? Каким? Ах, да… Его тогда не было в столице, да и… теперь уже это все неважно, правда?

Она посмотрела на Донна. Ее капюшон слегка скользнул вниз, она поправила его и все так же взволнованно смотрела снизу вверх, ожидая, что он скажет.

"Как хорошо, — подумала она, — что разговор так повернулся. Теперь он мне скажет… Ведь это обидно, юность проходит (ей казалось, что действительно — проходит, утекает сквозь пальцы, как будто время их встреч было — не несколько недель, а долгие годы). Зачем ждать, пусть он, наконец, скажет, что он меня любит, и мы будем счастливы".

— Нет, почему же неважно. Он вас любит и хочет жениться.

— Ну, так и что же… Скажите ему… Нет, если так, я сама напишу. Я ему откажу, и все, и об этом можно больше не думать.

Урсула не понимала, почему Донн никак не скажет слова признания. Она встала и посмотрела ему в глаза.

— Забудем о нем. Его нет в моей жизни.

Донн помолчал, затем, стараясь подобрать нужные слова, осторожно заговорил:

— Идет война, и мы можем проиграть. Королевство семи островов готово выйти из войны, подписать мир, если будет заключен союз, который был решен еще при старом короле… вашем отце…

— Какой союз? — спросила Урсула, думая, что он говорит сейчас о военном союзе.

— Между вами и принцем Таром… брачный союз.

Урсула смотрела на Донна, слушала… и ничего не понимала…

— Вы можете спасти страну…

— Но я не могу!

— Вы должны это сделать, иначе Севрум погибнет, — сказал Донн, глядя ей в глаза. Он привык к тому, что, так или иначе, люди подчиняются ему. У девушки вдруг задрожали губы. Она смотрела на него беспомощно, не отрываясь, ничего не говоря и не опуская глаза. Наконец Урсула ответила:

— Если вы так хотите, если вам это нужно… то я согласна…

Затем повернулась и быстро пошла к монастырю, не оглядываясь.

Почему-то, размышляя о том, что им нужно расстаться, Донн видел только свои переживания. И был готов отбросить их… И, в общем-то, даже немного гордился своим решением. Он не представлял, что она так сильно, по-настоящему его любит… Или просто не хотел вдумываться в это, чтобы не обременять свою совесть. Донн направился к выходу из монастыря. Ему было тяжело и неловко, почти стыдно, но пришлось бы делать выбор еще раз — поступил бы так же.

Глава 26 Встреча в лесном домике

Чем дольше длилась война, тем сильнее она разочаровывала Ти'арга. Не было масштабных битв, где можно было показать свое мастерство (и шагнуть вверх по лестнице карьеры), и, может быть, встретиться лицом к лицу с тем самым непонятным магом из окружения Донна. Ти'аргу хотелось, наконец, понять, что же тот из себя представляет, и ему отчего-то думалось — в открытой-то битве он этого мага разделает…

И однажды ему показалось, что он — этот маг — тут, совсем рядом… Но полной уверенности не было. А произошло все так.

Чтобы войти в один из небольших севрумских городков, нужно было выбить врагов — один пехотный полк и роту кавалерии — с оборонительного рубежа. Сперва вступили в бой маги. Ти'арг разбил отряд на две части. Первые начали с чар воздействия. Невидимыми змеями поползли страх, неуверенность, отчаяние… Они охватывали — одних чуть больше, других, равнодушных и толстокожих, меньше — но, так или иначе, это действовало.