Ловушка для наёмника - Инна Лёвина

Донн сказал, что книга — моя. Я так привыкла, что последние недели только теряю — близких, привычный порядок жизни, кажется, даже мои сны уже не мои. И от этого подарка, да еще от него — чуть не заплакала".

"Сегодня мы с Донном в лесу попали под дождь. Сначала потемнели на песчаной дорожке редкие капли, и мы повернули к монастырю. Потом, почти сразу, шумно и сильно капли забарабанили по листьям, а мы побежали под клен. Спрятались, как в шатре, да еще Донн поднял над нами свой плащ. Пахло дождем и мокрой шерстяной тканью. Около ног собиралась лужица. Мы почти не говорили, но вот это чудесное ощущение сразу и ненастья, и уюта. Как будто отделены от всех, там где-то непогода, а мы в своем собственном убежище".

"Донн приходит в монастырь каждые два-три дня. Сначала, в первые дни, он шел к настоятельнице, а потом уже просил о встрече со мной. Но теперь он сразу идет ко мне. Мы гуляем по монастырским аллеям, иногда уходим в лес — он ведь тоже на территории монастыря. Донн больше спрашивает, чем рассказывает о себе. Ему интересно все обо мне — как я жила раньше в монастыре, любила ли своего жениха, какие книги мне нравятся. Он меня любит, я чувствую это… Я как будто читаю его мысли, и его душа — для меня открытая книга. Я никогда раньше не была особенно проницательной, но мне кажется, что в любви есть капля волшебства. Донн, я уверена, скоро сделает мне предложение. Я знаю, что он волнуется и боится…"

Глава 24 Военный совет у Донна

Перемены, перемены в Севруме… шатание зданий и движение земной коры — их и самые толстокожие чувствовали и трепетали… неустойчивость, страх… Но и новые, как первый снег, надежды. Мятежники созвали новый парламент. Собственно, парламент был в стране и раньше, но существенных, важных решений — не принимал. Его созывали раз в год, в начале зимы, когда в столице открывался сезон зимних балов. Провинциальные дворяне привозили своих дочерей на "смотр невест". Пока отцы семейств заседали в парламенте, их жены и дочери веселились на балах. В Севруме вообще любили совмещать приятное — с бесполезным, но безвредным (наподобие заседаний парламента). Многие хотели бы изменить роль парламента — чтобы он действительно принимал решения, важные для страны, но иным не хватало решительности, иным — возможностей. Монархи Севрума никогда не давали парламенту настоящую власть.

Однако парламент Донна был другим. Во-первых, избраны в него были лишь представители провинций, поддержавших мятежников. Во-вторых, в этот парламент "по умолчанию" вошел Военный Совет бунтовщиков. Как минимум, половина парламента была за Донна. Но не большинство. Да, многие дворяне поддержали идею переворота, но сам Донн был для них еще малоизвестен — "темная лошадка", рвущаяся к власти. Когда лидер мятежников в первый раз вышел на трибуну, на него смотрели со жгучим любопытством, но многие — недоверчиво или иронично. Донн кратко и четко, по пунктам, изложил программу бунтовщиков.

"Установить парламентскую республику вместо монархии.

Вывести Севрум на иной, более высокий уровень в науке и производстве. Соответственно, и в производстве оружия"…

И далее, так же кратко, перечислил то, что необходимо было сделать для технического прорыва. Конечно, Севрум не мог бы за короткое время достичь уровня той же Альтарры, но сравняться с ближайшими к их планете мирами было вполне возможно.

Начало речи Донна изредка сопровождалось неприязненными или ехидными репликами депутатов. Окончил он выступление в полном молчании. Но не злом молчании — уважительном и немного подавленном. Лидер мятежников словно околдовал слушавших его. Трудно было объяснить, как Донн подчинял себе души и умы, но всем слышавшим его было ясно — это самый необычный человек из всех, которых они когда-либо встречали в жизни. За ним не просто можно было смело пойти — за ним хотелось идти. Такие люди рождаются редко, раз в столетие, а возможность действовать и влиять на события получают намного реже. И за ним пошли — с радостью и надеждой.

Начались перемены…

Увеличили налоги — на содержание армии, на постройку новых заводов, а крестьяне, к тому же, должны были часть урожая также отдавать в виде налогов. Из других миров приглашались ученые, маги, инженеры. Вся страна не только воевала — она еще и работала, как каторжная… На заводах и в государственных мастерских рабочий день вместо десяти часов стал двенадцать. И успехи появились почти сразу. Быстроходные, легко управляемые, усовершенствованные дирижабли… Паровые машины, способные перевозить огромное количество людей. Дома из нового, неизвестного еще в их мире материала — стампра — который трудно было производить (нужны были тогда еще не известные в Севруме механизмы, их закупали сначала, потом стали делать в самом Севруме), но он был удивительно дешев, и здания из него строились быстро и легко. Работавшим на заводах жилье в новых стампровых домах давали бесплатно — так же и тем, у кого разрушили жилье во время бомбардировок. Крестьяне, просто бедные люди запросто могли получить такой домик в рассрочку. В Граниане, на окраине, появился целый квартал таких домов. Красно-розовые, светло-зеленые или охрово-желтые, с мраморными разводами, они вырастали день за днем… именно вырастали, потому что стампр в первые три-четыре дня после того, как его соберут и поставят, растет и увеличивается. Совсем небольшие, почти игрушечные домики собирали на заводах, отвозили на место, а там они уже дорастали до нужного размера, увеличиваясь примерно в двадцать раз.

Появились бесплатные школы. По карточкам стали выдавать искусственное молоко — оно было намного дешевле настоящего, не такое полезное, конечно… но — война…

Тем, кто не хотел принимать изменившуюся жизнь Севрума, предложили переселиться на территорию около Черных гор. Там хватало необработанной земли, и первые годы переселенцы могли не платить налоги. Если бы не было подобных послаблений — обязательно начались бы бунты. А так — удавалось балансировать. Донн сделал все, чтобы страна его работала днями и ночами, задыхаясь, почти падая, как измученная гонкой лошадь, но прорываясь вперед и вперед — однако при этом не взбрыкнула бы, не сбросила седока.

Донн собрал на совет своих ближайших друзей — тех, кому доверял абсолютно. Те, кто вошел в его круг не так давно, сегодня допущены не были.

Его соратники один за другим входили в комнату, усаживались за недлинным овальным столом, приветствуя Донна как равного — при этом все же с некоторой почтительной стесненностью, а прочих — непринужденно, как давних друзей. Наконец, все собрались. Донн положил сцепленные руки на стол, слегка подавшись вперед.