Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Мариэтта Чудакова

В Южной Африке еще недавно процветал расовый апартеид, в Советском Союзе и сегодня безмятежно процветает социальный апартеид. У истока этого явления стоит Ленин. Это он в годы гражданской войны приказал установить привилегированное снабжение ответственных работников, потом присоединил к их числу и иностранцев.

.. Так зародилось то, что развилось потом в так называемую «торговую спецсеть».

«.. При тотальном дефиците магазин – вовсе не магазин. Как бы ни был он скуден, грязен и запущен, все равно это некий священный храм распределения благ, а его работники – жрецы, получившие от высшей власти право наделять и лишать, казнить и миловать… Именно так все это и выглядело осенью 1991 года» (Е. Гайдар, 1996).

Можно добавить – как и несколько десятилетий до этого.

Об этом – еще один рассказ Жванецкого 70-х годов: «На складе». Опять о пище, но также и о продукции легкой промышленности. В советские годы она еще более недоступна тому, кто не приближен к партийным властям.

Рассказ о таком человеке, который попал «к ним внутрь».

«Главная мечта нашего человека – попасть на склад. Внутрь базы. В середину».

С этого места слушателям – советским людям, замученным дефицитом, – все уже было ясно. И они заранее послушно ложились от смеха.

Процитируем фрагменты. Рассказ – длинный, но весь состоит из простейших и кратчайших реплик: диалог того, кто ведает складом, и посетителя.

Первая реплика – посетителя. Он называет предмет, который ему нужен. Сотрудник склада записывает предполагаемое количество – «одна». Но ошалевший от изобилия посетитель тут же корректирует запрашиваемое количество…

«– Шапки.

– Одна.

– Да. Две.

– Дальше.

– И еще одна.

– Три. Дальше.

– Пишите четвертую.

– Так. Обувь?»

Конечно, чтобы смеяться над этими короткими репликами, кое-какое представление о советском времени иметь надо. Но ведь и «Войну и мир» Льва Толстого, пожалуй, не понять, если ничего не знать о войне 1812 года: какие-то французы посреди зимней Москвы почему-то костры жгут…

Так вот поясняю: хорошую мужскую зимнюю шапку купить в магазине в «брежневское» время было невозможно'. (И именно об этом написал Владимир Войнович остроумнейшую повесть «Шапка».)

Пожалуйста, дорогие друзья-читатели, примите это как факт. Хотя поверить этому вам, родившимся в 90-е, скажем, годы, нелегко. И это – благодаря в первую очередь герою книжки, которую выдержите в руках. Да, это он, как увидите дальше, решился – и кардинально изменил ситуацию.

Пока же почитаем смешной и грустный рассказ дальше:

«– А что у вас из продуктов питания?

– Что вас интересует?

– Меня интересует, ну поесть что-нибудь. Вот, например, ну хотя бы, допустим, колбаса.

– Батон?

– Два. А хорошая?

– Два.

– Три. А какая?»

Обратите внимание – посетитель не просит какую-то определенную колбасу: просто колбасу как вид пищи. И это – совсем не художественное преувеличение. На возглас Колбасу дают! – все, как уже было сказано, выстраивались в очередь. Какую – спрашивали нередко уже стоя в очереди.

А как герой рассказа вообще-то попал на этот склад?

Он сам поясняет так:

«Мне сказали: в порядке исключения для поощрения». …Так пожилая тетушка одного моего знакомого спорила с ним о брежневском времени: «И не говори! И не спорь! Все у нас было! К нам на завод каждую осень сапоги привозили! И мы покупали…» – «Тетя Оля! – проникновенно говорил мой знакомый. – Сапоги не на заводе, а в магазине покупать надо – вот как сейчас. Понимаешь ты это?»

Но нет, тетя Оля этого понимать не хотела.

…Рассказ идет к концу. Невиданная роскошь: разные колбасы, свежая рыба, шапки…

Очумелый от изобилия посетитель склада уже и не знает, по какому же из семейных или дружеских адресов эту роскошь отправлять:

«– Все! (Лязгает железом). Сами повезете заказ?

– А что, вы можете?

– Адрес?

– Всё положите? Может, я помогу?

– Куда везти?

– На Чехова… то есть на Толбухина. А в другой город можете?

– Адрес?

– Нет, лучше ко мне. Хотя там сейчас… Давай на Красноярскую. Нет, тоже вцепятся. Давай к Жорке. Хотя это сука. А ночью можно?

И просит боевое орудие для сопровождения и при нем – двух солдат.

И вот такой конец:

– Мне до вокзала. Там – на платформу, сам охраняю, и – на Север.

– Ты же здесь живешь.

– Теперь я уже не смогу. Не дадут. Плохо – живи. А хорошо… Не дадут».

Из личных воспоминаний. Чтобы вы не подумали, что раз это литература, то к реальной жизни, может, и мало имеет отношения, – вот вам пример из самой что ни на есть жизни.

В 1974 году, когда я продолжала работать в Отделе рукописей Библиотеки им. Ленина, Министерство культуры задумало туристскую поездку работников культуры (куда относились и библиотекари) в ГДР – то есть в «социалистическую» часть Германии. У меня не было никакого желания ехать в эту страну и любоваться на Берлинскую стену. Но имелось одно обстоятельство непреоборимой силы. Мой муж А. П. Чудаков был высоким человеком со спортивной фигурой. Такое сочетание советскими швейными фабриками в расчет не принималось. Если у тебя рост 1 метр 88 см – вот тебе брюки на толстяка. Его брюки пришли в упадок, купить новые в пределах СССР было совершенно нереально. А для поездки в ГДР – в отличие от «капстран» – меняли много денег. Я поехала – и купила ему три пары брюк и вязаный жакет. И он носил все это много-много лет.

25. Про дружбу

…Обходились, как говорится, подручными средствами – обыкновенным граненым стаканом, который хранили в дупле старого дерева, или картонными стаканчиками разового пользования. Такой можно в любом мусорном ящике найти. Мы – народ не гордый. Только вот с закуской плоховато было. Это обстоятельство и подсказало нашему Лехе-Патриоту тост: «За дружбу!» Опять же объяснять надо. «Дружба» – это сырок плавленый. Он дольше всех продуктов на прилавках продержался в эпоху развитого социализма. Правильно я говорю? Так называлась эпоха? Мясо пропало, масло, рыба… Полки пустые во всех магазинах. Москва и Ленинград – не в счет. Там для иностранцев на витринах показуху устраивали. А плавленый сырок «Дружба» лежит, как ни в чем не бывало. Даже в сельских буфетах. И цена ему была копеек 15–20. Точно не помню. Чем не жизнь? Закуска первоклассная. Лежит он, бедняга, под стеклом и в ус не дует. Маленький такой, на ладони умещается. Начинаешь снимать с него фольгу блестящую, а там – зеленая плесень, покрытая в свою очередь беленьким нежным пушком. Значит, все сроки хранения этого продукта прошли сотни раз. Смелые люди, такие, как наш Леха, утверждали, что плесень полезна для здоровья потому, что это – не что иное, как лекарство пенициллин. Так сказать, в натуральном виде. Точно! Ни одного смертельного случая по этой причине в нашей многомиллионной стране отмечено не было. Каждый сырок разрезали на пять или на десять кусочков в зависимости от числа участников торжества. Или скажем точнее – пиршества. Так было. А теперь? Полки в магазинах ломятся от различных колбас и сыров, но нашего сорта и в помине нет» (Владимир Шингарев. Россия завтра: повесть, 2011).

26. Владимир Маяковский и Михаил Булгаков о дефиците и о свободе торговли

Когда ему выдали сахар и мыло,Он стал домогаться селедок с крупой.…Типичная пошлость царилаВ его голове небольшой.

Дефицит в России начался сразу после революционных событий 1917 года и десятилетие спустя красочно описан Маяковским в поэме «Хорошо!». Там тяжелые дни Гражданской войны – в противопоставлении дню сегодняшнему, когда стало «хорошо»:

…Ученомухуже:фосфорнужен,маслона блюдце.

Но,как на́зло,есть революция,а нетумасла.

(Маяковский очень правильно связал то и другое. Эти слова – «есть революция, а нету масла» – могли бы стать эпиграфом к книге Я. Корнай «Дефицит».)

Ну, конечно, ученым выписывает «мандат» (здесь – пропуск, талон) на получение пищи народный комиссар просвещения Луначарский.

То есть продукты в эти годы выдаются не за деньги, а по талонам. И не то, что просят, а – бери, что дают!

Вот комиссар, ведающий раздачей пищи, читает «мандат Луначарского»:

«Так…сахар…так…жирок вам.Дров…березовых…посуше поленья…и шубуширокогопотребленья.

Я вас,товарищ,спрашиваю в упор:хотите —беритеголовной убор.Приходиткаждыйс разной блажью.

Беритепока штолошажью!»Мехна глаза,как баба-яга,идутназадна трех ногах.

На следующих страницах – запоминающиеся строки: