Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот, гляди на Амфитею и учись! А то, как сыщем тебе осенью жениха, так в новом доме такую засмеют. Скажут, вроде из дворца невеста, а повадки, как будто коз да свиней пасла!
— А что же, есть жених на примете? — спросила Миухетти у царицы.
— Нет ещё, но как мальчики вернутся, сыщем.
— Так, неизвестно, какой муж попадётся. Может, такой, что тощих не любит! — Миухетти решила подыграть девушке.
— И то верно, — согласилась Алкмена, — кто его знает, может, скажет, тоща невеста, кожа да кости.
— Толстый сохнет — худой сдохнет, — улыбнулась Миухетти.
Лаонома смотрела на неё, скрывая зависть. В критянке ни капли лишнего жира не было. Девушка знала, что Амфитея и колесницей правит, и лук легко натянет, да не детский, а боевой.
— Да-да, вот верно говоришь, — мигом переобулась Алкмена, даже того не заметив, — все ж знают, худые-то долго забеременеть не могут, да родами нередко мрут. А ты что же, Амфитея, милая моя, не родила ли ещё ребёночка?
Тут уж Миухетти пожалела, что в разговор этот вмешалась. Что ответить этой женщине, для которой она словно вторая дочь, притом старшая и чуть ли не любимая? Не рассказывать же в самом деле о снадобьях, что умели делать лекари Чёрной Земли. Которые позволяли заводить любовников, да не беременеть.
— Нет, не родила.
Алкмене в её ответе послышался грустный вздох (а может так оно и было, хотя Миухетти и сама того не поняла). Она поспешила утешить:
— А, ну тогда родишь ещё. Только хорошо есть надо уже сейчас. Кушай, вот сыр у нас свежий. Самый лучший во всей округе, угощайся!
Лаонома спросила:
— А мужчина есть?
Миухетти улыбнулась.
— Есть.
— И каков он? — мечтательно поинтересовалась Лаонома.
— Да ты верно видела его, выходила же встречать. Мы с ним вместе на колеснице стояли. Он в свите посла, меня с собой за море и взял.
— Этот, стало быть? — прищурилась Алкмена, — хорош парень на вид, да.
— На ложе-то как он? — шепнула Лаонома еле-еле слышно.
Алкмена однако, услышала, всплеснула руками.
— О чём думаешь, сопливка?
— А что? — вскинулась та с вызовом, — половина подруг уже замужем давно, и ты сама мне говорила, что ванактиссу Никиппу в тринадцать замуж выдали.
— Может потому и ванакт наш такой хилый уродился, — хмыкнула Перимеда.
— Вот именно, — поддакнула Алкмена.
— Замуж, это одно, — добавила Перимеда, — а любовные утехи — другое. Мы же не фракийцы какие.
Она многозначительно посмотрела на Миухетти и добавила:
— Те девство до брака вовсе не хранят, а мужи их гордятся, если жена до законного брака успела родить неизвестно от кого.
— Почему гордятся? — спросила Миухетти, которая этого не знала.
— Плодовитость подтвердила, значит и замуж можно взять, — ответила Перимеда.
— Дикий народ, — вздохнула Алкмена, — была у меня рабыня оттуда. Ох и дикая тварь…
— Это та самая? — спросила Миухетти.
Алкмена кивнула. Миухетти поджала губы.
— А любовные утехи у тебя, Лаонома, могут и вовсе не случиться, — сказала Перимеда, — какой жених будет. А ну как братья тебе подберут знатного, да седого? Какие с ним утехи, сунул, вынул, да спать. Хорошо будет, если есть, что сунуть. А то вон Иокаста Фиванская чуть не до седин без ласки просидела при мужеложце своём.
— Я лучше удавлюсь, чем такой муж, — мрачно заявила Лаонома и вновь посмотрела на Миухетти, одним взглядом вопрошая: «Ну так что там про ложе-то?»
Миухетти подмигнула девушке и движением губ беззвучно сказала краткое слово. Та поняла и залилась краской.
— Как звать-то его? — спросила Алкмена.
— Автолик.
— Автолик? — удивилась Алкмена, — это не тот ли, который с Парнаса?
Миухетти удивилась, припоминая, что он говорил ей о своей родине. И верно ведь, дед его Дедалион на горе Парнас жил.
— Да вроде тот, — ответила она осторожно.
Алкмена только головой покачала. Нахмурилась.
— А что? — недоумённо спросила Миухетти.
— Не слышала ты разве, какая молва о нём?
— Нет.
— Если этот тот самый Автолик, конечно. Он себя сыном Гермия Трёхглавого зовёт.
— Такое говорил мне, да.
— Молва о нём идёт… Разная.
— Дурная?
— Ну почему. Есть и хорошая. Щедро он, знаешь ли, осыпан хулой и хвалой. Воин отменный, при этом прост, не заносчив. Друг верный. Тем, кто дорог ему, не раз на помощь приходил. Хитрец и плут, клятвопреступник. Клятвы нарушает, что и не подкопаешься, не обвинишь. Стада красть так умеет, что не поймали не разу.
— Раз не поймали, как же доказали, что он?
— То-то и оно, что не доказали, — вздохнула Алкмена, — но подозревают. Я ведь сразу и не узнала его, давно не видала. Он ведь ещё там, в Фивах, частенько появлялся, с мужем моим дружил, хотя годами мальчикам ровесник. Амфитрион даже просил его борьбе их учить. Представляешь? Этакий сопляк, а взрослые мужи, воины, его в учителя для сыновей приглашают.
— Не встречала я его в Фивах, — сказала Миухетти.
— Так это давно было. Ещё до того, как Мерихор…
Она замолчала. Миухетти и Лаонома тоже молчали. Критянка смотрела на дно опустевшей чаши. Кусок в горло больше не лез.
— Жертвы надо принести, — сказала Алкмена, — тень Мерихорову покормить. Благороднейший муж был. Чую я, не просто так вспомянулся. Да и ты вернулась. Что-то опять будет.
Миухетти не ответила.
Глава 10. Златообильные Микены
Всякий житель Микен, будь он простолюдин, или знатный человек, иначе как Златообильными родной город не называл. Повелось это не с давних времён, когда жили деды и прадеды. Нет, это стало приметой нынешних дней. Никто и не припомнит, как это случилось, только называть сейчас город иначе, по-простому, никак нельзя. Недостойно это для вотчины ванакта. Великому царю положено жить в богатом и могущественном городе, отличаться от иных городов пышными титулами и древней славой.
Всего этого было в Микенах в изобилии и с каждым годом преумножалось. Немало тому способствовали и неприятности, что по воле богов, никак иначе, постигли их давнего соперника, Семивратные Фивы.
Один за другим, вот уже который год подряд славные мужи покидали Фивы, не выдержав власти нечестивого Лая. Да и после его гибели исход из Фив не закончился. Новый царь Эдип оказался слабым, хоть и не замешан был в нечестивых делах предшественника. Влияние Фив с каждым годом таяло, а микенское, напротив, росло.
Разговоры о том, что микенскому басилею более пристало именоваться ванактом, нежели правителю Фив, начались ещё при Персее, но тогда в большой силе был
