Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

Гендельсон уже крестился бы и шептал молитвы, он всегда знает, что делать, я же застыл с распахнутым ртом, провожал ее, заметно обалдев, ибо не узнать Шершелу, дочь короля, трудновато даже мне, не очень-то присматривающемуся к чересчур уверенным в себе женщинам.

Она медленно удалялась, пугливо отодвигаясь от каждой ветки, как от хищно протянутой руки. Сказать, что она лунатик, я сейчас не решился бы, лунатикам все по фигу, им страх неведом, потому и по карнизам могут ходить наравне с котами, а эта всего боится…

Ее фигурка исчезла, и тогда я сам как завороженный пошел за нею следом, пригибаясь и приседая за кустами. К счастью, она не оглядывалась, ее больше страшило, что впереди. Не попасться бы, мелькнула суматошная мысль, как Хоме Бруту, на котором подобная красотка ездила все ночь в буквальном смысле.

Сад закончился быстро, Агиляр явно не любитель роз, дальше невысокая ограда из камня, вся в трещинах и с выпавшими глыбами. Мне не пришлось даже перелезать, протиснулся вслед за Шершелой в щель, разве что пузо малость поцарапал.

Холодок пробежал по коже, словно я тоже шел голым. Дальше деревья, только уже не фруктовые, между ними холмики, неприятные такие холмики, слишком уж… Я нервно сглотнул, спросил себя: какого черта прусь, оно мне надо, голых баб не видел, что ли, с нею ж явно что-то не в порядке, а в нашей жизни боишься даже тех, кто вроде бы в порядке, хрен знает что они завтра выкинут, женщины — страшная непредсказуемая сила… Есть только два способа управлять женщинами, но никто их не знает.

Я остановился, дальше не пойду, надо потихоньку возвращаться. Но Шершела сделала пару шагов и тоже замерла в неподвижности. Перед нею горбился залитый лунным светом могильный холмик, очень крупный, надо сказать. Массивная мраморная плита не поверху, как принято здесь, а стоймя. Свет падает с той стороны, я смутно видел значки и буквы на этой, теневой стороне, но прочесть не удавалось.

Шершела наконец сдвинулась, обошла вокруг, потом еще раз, уже увереннее. Остановилась, руки вскинула, фигурка стала еще изящнее, точеная такая статуэтка из белого мрамора. За ее спиной луна сияла непривычно белым светом, огромная, страшная, с недобрыми серыми пятнами окалины. Я как-то привык, что если луна огромная, то обязательно желтая или даже красная, а если белая — то мелкая. Но эта и крупная, и белая. У меня дрогнуло сердце, а душа что-то пробормотала в оправдание трусливое и полезла прятаться под стельку сапога.

Шершела начала бормотать нечто. Я сжался, по спине заходили волнами мурашки. Через пару минут земля ощутимо дрогнула. Мне почудилось, что в глубине проснулся и заворочался огромный зверь. Шершела словно бы побледнела, ее плечи зябко передернулись, но она даже возвысила голос, читала свое заклятие торжественно и гневно.

В самой середине продолговатого земляного холма, впятеро большего обычной могилы, начал расти холмик, как если бы наружу старался выбраться огромный крот. В двух шагах появился второй такой холм. Комья земли рассыпались, наружу поднялись две огромные руки.

Я отступил, поспешно начал щупать рукоять молота. Каждая рука толще моего бедра, а ведь руки высуну лись только до локтей, да и на таком расстоянии друг от друга, что нетрудно прикинуть ширину спрятанных под землей плеч…

Шершела вскрикнула тонким голосом, руки угрожающе сжались в кулачки. Это было бы героически, если бы не так страшно. Я нянчил молот, сердце колотится, как будто с горы несется камень. Шершела прокричала снова, кулаки разжались, но пальцы остались в угрожающе скрюченной позе. За ее спиной луна медленно уходила за тучку, на землю пала тень.

Гигантские руки, что торчали из могильного холма, сделали попытку выдвинуться еще, но Шершела сказала несколько слов, руки застыли. Огромные пальцы очень медленно сжались в кулаки.

— Последний раз спрашиваю, — прокричала Шершела, — достанешь ли ты мне напиток Зухры?.. Если нет, буду приходить каждую ночь!.. Ты не будешь знать покоя!

Кулаки оставались плотно сжатыми. Они не двигались, но мне почудилось, что если бы это было в их власти, то Шершела увидела бы лишь нехитрую комбинацию из трех пальцев. Кажется, Шершела это тоже ощутила, вздохнула, плечи ее опустились.

— Ладно, — сказала она рассерженно, — возвращайся в свою нору. Но завтра я приду!

Голос ее был грозным, как она считала, но я уловил страх и отчаяние. Плечи ее опустились, она побрела обратно, уже не тугая молния, как вначале, а маленькая и печальная.

Я тащился следом, а когда между деревьев показалась стена замка, я догнал тихонько:

— Чудесная ночь, не правда ли?

Она подпрыгнула, обернулась в ужасе. Я улыбнулся как можно дружелюбнее, развел руками, показывая пустые ладони.

— Леди Шершела, это я, ваш гость. А утром я уеду. И ничего не увижу, как и щас ничего не зрел обоими глазами.

Она вздрагивала в страхе, зубы лязгали, нижняя челюсть тряслась. Сразу вспомнила, что нагая, безуспешно закрывала грудь обеими руками.

— Как вы… как вы могли?

— Да все просто, — ответил я. — А что это за напиток Зухры?.. Вечная молодость? Бессмертие?.. Красота?

Она тряхнула головой, в глазах все еще был страх, но она выпрямилась и сказала с остатками гордости:

— Это не ваше дело. Если не знаете, что такое напиток Зухры… то вам и знать не стоит. Вы что-то от меня хотите?

— Только ответ, — сказал я. — Но если мой вопрос чем-то неприятен, то не отвечайте. А я умолкаю.

Мы прошли еще чуть, она избегала моего взгляда, а когда достигли замка, нагнулась легко, на худой спине ясно проступил хребетик с множеством позвонков, вытащила из кустов широкий длинный плащ. Я взял из ее рук, подержал, чтобы она воткнула свои тонкие руки в просторные рукава. Она молча и даже с некоторой надменностью приняла эту услугу, хотя, похоже, ей это в диковинку.

— Прощайте, — сказала она уже мягче. — Надеюсь, вы не станете рассказывать, что видели.

— Да никогда в жизни, — ответил я искренне. — Мало ли я чудес видел!.. Но молчу же.

— Прощайте, — повторила она. Через пару шагов в стене показалась незаметная металлическая, дверь. Шершела толкнула ее, дверь отворилась бесшумно. Я заметил на петлях блестящие капли масла. На прощание она ухитрилась выдавить в мою сторону слабую улыбку. Я растянул рот до ушей, мол, все в порядке.

Могучий храп услышал еще в коридоре, а когда распахнул дверь, меня едва не отшвырнуло звуковым ударом. Я кое-как вломился в комнату, даже разделся, но перед тем как лечь, пнул ногой знатного вельможу и в его лице десяток именитых предков, посоветовал строго:

— Сэр Гендельсон, вы храпите. А в раскрытый рот заползут змеи, жабы, тритоны, протеи и анаконды, где и разведут потомство. Советую перевернуться на бок.