Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

МУРМАНСКИЕ ДНЕВНИКИ{11}

У окружкома на видуВисела карта. Там на льдуС утра в кочующий кружокВтыкали маленький флажок.Гостиница полным-полна.Портье метались дотемна,Распределяя номера.Швейцары с заднего двораНаверх тянули тюфяки.За ними на второй этаж,Стащив замерзшие очки,Влезал воздушный экипаж.Пилоты сутки шли впотьмах,Они давно отвыкли спать,Им было странно, что в домахЕсть лампа, печка и кровать.Да, прямо скажем, этот крайНельзя назвать дорогой в рай.Здесь жестко спать, здесь трудно жить,Здесь можно голову сложить.Здесь, приступив к любым делам,Мы мир делили пополам:Врагов встречаешь — уничтожь,Друзей встречаешь — поделись.Мы здесь любили и дрались,Мы здесь страдали. Ну и что ж?Не на кисельных берегахРождалось мужество. Как мы,Оно в дырявых сапогахШло с Печенги до Муксольмы.У окружкома на видуБольшая карта. Там на льдуС утра в кочующий кружокВтыкают маленький флажок,Там, где, мозоля нам глаза,Легла на глобус бирюза,На деле там черным-черно,Там солнца не было давно.За тыщу верст среди глубинНа льду темнеет бивуак.Но там, где четверо мужчинИ на древке советский флаг,Там можно стать к руке рука,Касаясь спинами древка,И, как испытанный сигнал,Запеть «Интернационал».Пусть будет голос хрипл и груб,Пускай с растрескавшихся губСлетает песня чуть слышна —Ее и так поймет страна.Гостиница полным-полна.Над низкой бухтою туман,Девятибалльная волнаРевет у входа в океан.К Ял-Майнену, оставив порт,В свирепый шторм ушли суда.Семисаженная водаПерелетает через борт.Бушует норд. Вчера МоскваПослала дирижабль. Ни зги!По радио сквозь вой пургиЕдва доносятся слова.Бушует норд. Радист в углу,Охрипнув, кроет целый мир:Он разгребает, как золу,Остывший и пустой эфир.Где дирижабль? Стряслась беда…Бушует норд. В двухстах верстахБыл слышен взрыв. Сейчас тудаОтправлен экстренный состав.За эту ночь еще пришлоДва самолета. Не до сна.Весь окружком не спит. Светло,Гостиница полным-полна.Сегодня в восемь пять утраНашли разбившихся. В дугуСогнулся остов. На снегуЖивые грелись у костра.Был выполнен солдатский долг,В гробы положены тела.Их до ближайшего селаСопровождает местный полк.Другим летели помогать —Погибли сами. Чтоб не лгать —Удар тяжел. Но на землеЕсть племя храбрых. Говорят,Что в ту же ночь другой отрядУшел на новом корабле.У окружкома на видуБольшая карта. Там на льдуС утра в кочующий прыжокВтыкают маленький флажок.Всю ночь с винтовкой, как всегда,Вдоль рейда ходит часовой.Тут ждут ледовые судаВ готовности двухчасовой.До кромки льда пять дней пути.Крепчает норд. Еще в порту,Товарищ, крепче прикрутиВсе, что нетвердо на борту,Поближе к топкам и котламВсю ночь механики стоят,Всю ночь штормит, — быть может, намБольшие жертвы предстоят.В больницу привезен пилот.Он весь — один сплошной ожог.Лишь от бровей — глаза и рот —Незабинтованный кружок,Он говорит с трудом: — КогдаСтряслась с гондолою беда,Когда в кабине свет погас,Я стал на ощупь шарить газ,Меня швырнуло по борту.Где ручка газа? Кровь во рту.Об радиатор, об углы,Об потолки и об полы.Где ручка? На десятый разЯ выключил проклятый газ.Напрасный труд! Сквозь верхний люкВрывалось пламя. Через щельВнизу я видел снег и ель.Тогда, сдирая кожу с рук,Я вылез вниз. Кругом меняСвистало зарево огня.Я в снег зарылся с головой,Не чувствуя ни рук, ни ног,Я полз по снегу, чуть живой,Трясясь от боли, как щенок.Меня перенесли к костру.Нас всех живых осталось шесть.Всем было плохо. Лишь к утруМы захотели спать и есть.Обломки тлели. Тишина.Лишь изредка в полночный мракВзлетал нагретый докраснаЕще один запасный бак.Всю ночь нас пробирала дрожь.Нам было всем как острый ножСмотреть туда, где на снегуТлел остов, выгнутый в дугу.Забыв на миг свою беду,Мы представляли, что на льду,Вот так же сидя, как и мы,К огню придвинувши пимы,Четыре наших парня ждут,Когда им помощь подадут.Нам холодно. Им холодней:Они сидят там много дней.Уже кончается зима.А где же мы? Вода кругом…Чтоб не сойти совсем с ума,Нам надо думать о другом.Что ж, о другом — так о другом!Давай о самом дорогом.Но что ж и мне и всем другимКазалось самым дорогим?Вот так же сидя, как и мы,К огню придвинувши пимы,Четыре парня молча ждут,Когда им помощь подадут… —Ночь. На кровати летчик спит.Сестра всю ночь над ним сидит.Он беспокойный, он такой —Он может встать. Да что покой?Как может предписать покойТот врач, который в свой чередС утра дрожащею рукойГазету в ящике берет?На старой, милой нам землеЕсть много мужества. ОноНе в холе, воле и тепле,Не в колыбели рождено.Лишь мещанин придумать могМир без страстей и без тревог;Не только к звукам арф и лирМы будем приучать детей.Мир коммунизма — дерзкий мирБольших желаний и страстей.Где пограничные столбы,Там встанут клены и дубы,Но яростней, чем до сих пор,Затеют внуки день за днемЖестокий спор, упрямый спорС водой, землею и огнем.Чтоб все стихии нам взнуздать,Чтоб все оковы расковать,Придется холодать, страдать,Быть может, жизнью рисковать.На талом льду за тыщу верст,Где снег колюч и ветер черств,Четыре наших парня ждут,Когда им помощь подадут.Есть в звуке твердых их имен,В чертах тревожной их судьбыНачало завтрашних времен,Прообраз будущей борьбы.Я вижу: где-то вдалеке,На льду, на утлом островке,На стратоплане, на Луне,В опасности, спиной к спине,Одежду, хлеб и кров деля,Горсть земляков подмоги ждет.И вся союзная земляК своим на выручку идет.И на флагштоках всех судовПлывет вперед сквозь снег и мрак,Сквозь стаи туч, сквозь горы льдовЗемного шара гордый флаг.

ПЯТЬ СТРАНИЦ{12}

В ленинградской гостинице,   в той, где сегодня пишу я,Между шкафом стенным   и гостиничным тусклым трюмоЯ случайно заметил   лежавшую там небольшуюПачку смятых листов —   позабытое кем-то письмо.

Без конверта и адреса.   Видно, письмо это былоИз числа неотправленных,   тех, что кончать ни к чему.Я читать его стал.   Било десять. Одиннадцать било.Я не просто прочел —   я, как путник, прошел то письмо.

Начиналось, как водится,   с года, числа, обращенья;Видно, тот, кто писал,   машинально начало тянул,За какую-то книжку   просил у кого-то прощенья…Пропустив эти строчки,   я дальше в письмо заглянул:

Первая страница

……………………………………………….Через час с небольшим   уезжаю с полярным экспрессом.Так мы прочно расстались,   что даже не страшно писать.Буду я отправлять,   будешь ты получать с интересом,И знакомым читать,   и в корзинку спокойно бросать.

Что ж такое случилось,   что больше не можем мы вместе?Где не так мы сказали,   ступили не так и пошли,И в котором часу,   на каком трижды проклятом местеМы ошиблись с тобой   и поправить уже не смогли?

Если б знать это место,   так можно б вернуться, пожалуй,Но его не найдешь.   Да и не было вовсе его!В нашей жалобной книге   не будет записано жалоб:Как ее ни листай,   все равно не прочтешь ничего.

Взять хоть письма мои —   я всегда их боялся до смерти.Разве можно не жечь,   разве можно держать их в руках?Как их вновь ни читай,   как их вновь ни сличай и ни мерь ты,Только новое горе   разыщешь на старых листках.

Ты недавно упрямо   читала их все по порядку.В первых письмах писалось.   что я без тебя не могу,В первых письмах моих,   толщиною в большую тетрадку,Мне казалось — по шпалам,   не выдержав, я побегу.

Все, что думал и знал,   заносил на бумагу сейчас же,Но на третьей отлучке   (себя я на этом ловлю)В письмах день ото дня   по-привычному громче и чащеПовторяется раньше   чуть слышное слово «люблю».

А немного спустя   начинаются письма вторые —Ежедневная почта   для любящей нашей жены,Без особенных клякс   и от слез никогда не сырые,В меру кратки и будничны,   в меру длинны и нежны.

В них не все еще гладко,   и, если на свет посмотреть их,Там гостила резинка;   но скоро и ей не бывать…И тогда выступают на сцену   последние, третьи,Третьи, умные письма, —   их можешь не жечь и не рвать.

Если трезво взглянуть, —   что же, кажется, страшного в этом?В письмах все хорошо —   я пишу по два раза на дню,Я к тебе обращаюсь   за помощью и за советом,Я тобой дорожу,   я тебя безгранично ценю.

Потому что я верю   и знаю тебя все короче,Потому что ты друг,   потому что чутка и умна…Одного только нет,   одного не прочтешь между строчек:Что без всех «потому»   ты мне просто, как воздух, нужна.

Ты по письмам моим   нашу жизнь прочитать захотела.Ты дочла до конца,   и тебе не терпелось кричать:Разве нужно ему   отдавать было душу и тело,Чтобы письма такие   на пятом году получать?

Ты смолчала тогда.   Просто-напросто плача от горя,По-ребячьи уткнувшись,   на старый диван прилегла,И рыдала молчком,   и, заслышав шаги в коридоре,Наспех спрятала письма   в незапертый ящик стола.

Эти письма читать?   За плохое бы дело взялись мы, —Ну зачем нам следить,   как менялось «нежны» на «дружны».Там начало конца,   где читаются старые письма,Где реликвии нам —   чтоб о близости вспомнить — нужны.

Вторая страница