На повестке дня — Икар - Роберт Ладлэм

— А что, я должен звонить только тогда, когда мне очень плохо?

— Мы условились, что ты звонишь только в исключительных случаях и что звонить тебе буду я. Так в чем дело?

— У тебя еще остались деньги?

— Если предложение интересное, конечно найдутся. А почему ты спрашиваешь?

— Помнишь пристройку, которую мы сделали к западной веранде, чтобы оттуда у тебя открывался прекрасный вид?

— Разумеется.

— Я тут сделал несколько набросков. Не хочешь построить террасу на вершине холма? Думаю, двух стальных опор будет достаточно, чтобы удержать нагрузку. Возможно, потребуется третья, если решишь построить рядом со стеной баню из стеклоблоков.

— Из стеклоблоков?.. Прекрасная идея... Начинай.

— Договорились. Завтра утром приедут монтажники. Но когда строительство будет завершено, я вернусь в Париж.

— Как скажешь, Мэнни! А про строительство смотровой площадки в месте слияния двух потоков забыл?

— Но ты же сказал, что никому не захочется спускаться так далеко...

— Захочется... Это будет прекрасное место для уединения и размышлений.

— Ну-ну?.. Только эти забавы уже не для меня.

— Ты очень любезен. Я приеду на следующей неделе и останусь на несколько дней.

— Буду ждать! — сказал Вайнграсс, поглядывая на медсестру. — Когда приедешь, пожалуйста, избавь меня от этих страждущих сексуальных маньячек!

Около десяти вечера Милош Варак вошел в пустынный вестибюль здания палаты представителей. Он был единственным поздним посетителем, которому согласно предварительной договоренности разрешили встретиться с конгрессменом от Алабамы Эрвином Партриджем. Варак подошел к тяжелой деревянной двери с медной табличкой в фигурной рамке и постучал. Дверь ему почти сразу же открыл приятный молодой человек лет двадцати в очках в черепаховой оправе. Кем бы он ни был, он совсем не напоминал грубоватого практичного председателя так называемой «банды» Партриджа — Комитета по расследованию, решившего выяснить, почему вооруженным силам страны достается так мало при таких больших ассигнованиях. Ребят из комитета или, как еще их называли, «ястребов», разумеется, интересовала не закупка унитазов по цене тысяча двести долларов или гаечных ключей по семьсот долларов. Это были слишком очевидные нарушения, чтобы их можно .было принимать всерьез. К тому же это, возможно, было сделано умышленно, чтобы отвлечь внимание и таким образом ограничить доступ к участию в торгах на заключение оборонных контрактов. Комитет только-только приступил к раскрытию коррупции с большим числом вовлеченных лиц, для судебного преследования которых не хватало ни людей, ни средств.

— Я хотел бы видеть конгрессмена Партриджа, — сказал Варак, и его чешский акцент не то чтобы поразил, а скорее был неправильно истолкован молодым человеком приятной наружности, встретившим его у дверей.

— Скажите, вы... — начал было молодой человек, по-видимому помощник конгрессмена. — Я хотел сказать, вас проверяли охранники там, внизу?

— Если вы хотите выяснить, есть ли у меня при себе оружие, то действительно проверяли, и вам об этом известно. Вам ведь звонили из охраны. А теперь проведите меня, пожалуйста, к конгрессмену, он ждет меня.

— Конечно-конечно, сэр. Он у себя в кабинете. Сюда, пожалуйста.

Оробевший помощник проводил Варака до двери из темного дерева и постучал:

— Конгрессмен, к вам посетитель.

— Пусть проходит! — раздался из-за двери громкий голос с южным акцентом. — А ты оставайся там и отвечай на телефонные звонки. Меня ни для кого нет, будь то спикер да хотя бы и президент.

— Проходите, — сказал помощник, открывая дверь. У Варака возникло желание сказать нервному молодому человеку, что он пришел с дружественным визитом из КГБ, но решил не делать этого. Помощник находился в офисе по какой-то другой причине, поскольку вряд ли кто-либо стал звонить в здание палаты представителей в столь поздний час. Милош вошел в большую богато обставленную комнату с огромным количеством фотографий на письменном столе, стенах и маленьких столиках, причем все они так или иначе свидетельствовали о влиянии, патриотизме и высоком положении Партриджа во всех ветвях власти. Сам конгрессмен, стоящий у закрытого шторами окна, не производил такого впечатления, как на фотографиях. Это был располневший мужчина небольшого роста с самодовольным сердитым лицом и большой головой с редкими выцветшими волосами.

— Не знаю, что вы собираетесь мне всучить, милый блондинчик, — произнес конгрессмен, решительно двигаясь Вараку навстречу, точно разъяренный петух, — но, если это то, о чем я догадываюсь, я выкину вас отсюда с такой скоростью, что вы пожалеете, что не прихватили с собой парашют.

— Я не собираюсь ничего продавать вам, сэр, просто хочу кое-что подарить, хотя это «кое-что» на самом деле стоит очень дорого.

— Ни моим клиентам, ни тем более мне нечего скрывать.

— А я полагаю, конгрессмен, что, скорее всего, вы захотите это сделать.

— Ерунда! Вы сказали по телефону, будто вам стало кое-что известно, мол, кто-то упомянул о наркотиках и что мне лучше выслушать вас, поэтому я навел кое-какие справки и выяснил: то, что я должен услышать от вас, соответствует правде. Но нас не в чем упрекнуть, наша совесть чиста, как горный поток! А теперь я хочу услышать, кто послал вас и какой жулик из вашей воровской шайки посчитал, что может запугать меня подобного рода дерьмом.

— Не думаю, сэр, что вы захотите, чтобы это, как вы выразились, дерьмо было предано широкой огласке. Эта информация имеет разрушительную силу.

— Вы говорите, информация? Это все болтовня! Инсинуации! Слухи, сплетни! Наподобие вранья того чернокожего мальчишки, который пытался ввести в заблуждение всех этих болванов в конгрессе.

— Никаких слухов, никаких сплетен, — сказал Милош Варак, опуская руку в нагрудный карман пиджака. — Только фотографии. — И координатор из организации «Инвер Брасс» бросил на письменный стол белый конверт.

— Что это? — Партридж быстро поднялся, взял конверт, разорвал его и, опустившись в кресло, начал вынимать одну за другой фотографии, разглядывая их в свете настольной лампы под зеленым абажуром. Его глаза расширились, лицо побледнело, затем стало багрово-красным от возмущения.

То, что он увидел, выходило за пределы его воображения. Группы из двух, трех и четырех полураздетых и абсолютно обнаженных молодых людей, жадно вдыхающих через соломку рассыпанные на столиках дорожки белого порошка. Повсюду шприцы, таблетки, бутылки с пивом и виски и, наконец, четкие фотографии нескольких пар, занимающихся любовью.

— В наше время выпускаются фотоаппараты самых разных размеров, — сказал Варак. — Современные технологии позволяют умещать их в пуговицах для пиджака или рубашки.

— Боже мой! — вскричал потрясенный Партридж. — Это же мой дом в Арлингтоне! А это...

— Дом конгрессмена Букбиндера в Силвер-Спринг, а остальные — дома трех других членов вашего комитета. Вам слишком часто приходится бывать по делам в Вашингтоне.

— Кто сделал эти снимки? — едва слышно произнес Партридж.

— Я не буду отвечать на этот вопрос, могу лишь дать слово, что этот человек находится за тысячи километров отсюда, У него нет негативов и он никогда не вернется в эту страну. Скажем, это студент, приезжавший по обмену между университетами для изучения политологии.

— Нам удалось многого достичь, а теперь все летит в трубу... Что же делать?

— Ну отчего же, конгрессмен? — сказал Варак. — Ведь эти молодые люди являются членами вашего комитета. Они не юристы, не бухгалтеры и даже не ваши старшие помощники. Они просто не хлебнувшие лиха юнцы, ошибающиеся в этом головокружительном потоке жизни самой могущественной столицы мира. Объясните им, что их жизнь и карьера сведутся к нулю, если они не одумаются и не будут вести себя должным образом. Но зачем же прекращать работу вашего комитета?

— Кто же нам теперь поверит? — произнес Партридж, уставясь взглядом в стену. — Мы такая же дрянь, как те, кого хотим вывести на чистую воду. Мы лицемеры.

— Но об этом никто не узнает.

— Ерунда! — взорвался конгрессмен из Алабамы, схвати в телефонную трубку и беспрерывно нажимая кнопку вызова. — Немедленно явись сюда! — закричал он. Когда молодой человек появился в дверях, Партридж вскочил из-за стола: — Ты, развратный ублюдок, я просил тебя сказать правду, а ты что мне наплел?

— Я не врал! — воскликнул молодой человек, и его глаза наполнились слезами. — Вы спросили меня, что происходит, и я ответил, что теперь ничего не происходит, что все в порядке. Три или четыре недели назад мы крупно загуляли, но. когда пришли в себя, поняли, что совершили ошибку. Понимаю, что мы сваляли дурака, и все с этим согласились, но мы навредили только себе. Мы покончили не только с этим, но и со многими другими развлечениями, только вы и ваши яростные борцы за справедливость даже не хотите замечать этого. Ваши озверевшие сотрудники эксплуатируют нас по восемьдесят часов в неделю, называя при этом тупарями, а ведь это мы снабжаем вас материалами, чтобы вы потом рисовались перед камерами. Вы даже не замечаете, что теперь у вас остались одни неопытные юнцы. Все старые уже ушли, а вы даже не обратили на это внимания! Остался только я, потому что не могу уйти.