Руны судьбы (Осенний Лис - 5) - Дмитрий Скирюк

Рутгер даже посерьёзнел.

- Он что, дерётся хорошо? - спросил он.

- Не в этом дело.

- А в чём?

- Сам увидишь.

- Значит, он тебе никто, - с глубокомысленным видом ещё разок прощупал почву Рутгер. - Тогда чего ж ты так о нём печёшься? А?

- Я у него зубья лечил, - мрачно отрезал Матиас. - Один пойдёшь?

- Новичков хочу проверить.

- Кого?

- Вильгельма, Штихеля и... - Рутгер вдруг заколебался, но потом решился и таки добавил третьего: - И Смитте-кузнеца

- А, этого толстяка... Ну-ну.

Матиас усмехнулся и ушёл без пожелания удачи, оставив Рутгера озадаченным и даже чуточку растерянным.

А он ведь что-то слышал про него... про этого... Проклятие, даже имя не вспоминалось! Ну, про того, кого им заказали. В общем, что-то такое про него Рутгер точно слышал, но давно, и не мог вспомнить, что именно. А потому за дело взялся.

И вот сейчас все четверо вторую ночь торчали возле старой лавки, за углом. Четверых человек должно было хватить.

А может, и троих.

Смитте за его спиной долго переминался на месте, потом шумно задышал.

- Рутгер...

- Я сказал: молчать, - напомнил тот, но поразмыслил и решил не лютовать. - Чего тебе?

- Дело в следующем: мне бы это... отлить бы.

- Только не тут.

- Ага. Я быстро.

- Одну-то ногу здесь оставь, - пошутил Вильгельм.

- Тихо! - Вольф наставил уши, как собака, и весь подался вперёд. Слышь, Рутгер? Вроде, как идёт кто-то...

- Точняк, идёт! - возбуждённо заёрзал Штихель. - Гляди в оба, Рутгер: он сейчас нарисуется.

Смитте торопливо застёгивал штаны и шептал ругательства.

Шаги были едва слышны. Рутгер вгляделся в темноту, впрочем, уже заранее зная, что идёт заказанная дичь. Сегодня ночью два или три раза здесь уже шатались припозднившиеся постояльцы, спотыкались, чертыхались и топали, как взвод пехоты. А этот шёл бесшумно, ловко огибая кучи мусора и брёвен, словно на дворе был белый день. В руках его был посох, за спиной мешок. Капюшон не давал разглядеть цвет волос, но парень шёл определённо к лавке.

- Это он, - шепнул Рутгер. - Ребята, ощетинились...

- Рутгер, давай мы его сами, а? - жарко зашептал Вильгельм ему на ухо. - Ну, давай!

Сперва Рутгер хотел его осадить, но что-то его остановило. Он кивнул и указал рукой, мол, действуйте, а сам остался наблюдать. В конце концов, парней давно было пора проверить в настоящем деле.

Три тени вышагнули в проулок.

- Эй, парень!

Рутгер стиснул зубы: первая ошибка! Никогда не окликай того, кого идёшь убить: нет смысла. Грабить, - тогда пожалуйста, а убивать... Не о чем с такими говорить. Какой-нибудь богач ещё конечно может откупиться, но профессионал не перепродаётся. Или перепродаётся, но только один раз. После этого из гильдии уходят, а иначе ты не жилец.

А всё Вильгельм. Пижон: и тут сподобился... Камилл, как про него рассказывают, тоже был любитель поиграть с клиентом словно кошка с мышкой: подходил, знакомился, бывало даже выпивку ему ставил. Лишь потом убивал, когда не ждали. На этом и погорел. Рутгер этого не понимал и завсегда работал просто.

Парень между тем остановился. Поднял взгляд.

- Да? - сказал он коротко, оглядывая каждого из трёх. На краткий миг Рутгеру показалось, что взор его скользнул и задержался на проулке, где засел он сам, и Рутгера пробрал озноб: уж здесь-то темнота была совсем чернильной. Впрочем, если тот и посмотрел сюда, навряд ли что сумел увидеть. Рутгер чуточку гордился своим даром видеть в темноте и сомневался, что ещё кому-то в городе под силу это дело.

- Ты того, - тем временем осведомился Смит-те, - не травник часом будешь?

- Если так, то что?

Рутгер нахмурился: что-то здесь было не так. Спокойный голос. До кошмарности спокойный. Будто ничего не происходит. Ну, подумаешь: в безлюдном тёмном переулке поздней ночью подошли поговорить мордовороты. Трое. Вольф, поджарый, востроносый, как собака, и с рукой за пазухой, Вильгельм с блескучей сумасшедшинкой в глазах и Смитте габаритами, как венский шкаф, от чего его голова казалась несуразно маленькой.

Ничего особенного. Очень симпатичные ребята.

- А то, что кое-кто привет тебе просил передать.

- Какой привет?

- Горячий, - Штихель ухмыльнулся.

- Ну, передавай.

- Держи!

Нож Вильгельма промелькнул в ночи, как молния, промазал, сбликовал и звякнул о кирпич: травника на этом месте уже не было. Он отскочил, одним движеньем сбросил плащ и отшвырнул мешок, потом скользнул из тени в тень по хрупким доскам над провалом в мостовой и там, на другой стороне улицы стал их ждать. Смитте выругался, бестолково завертел дубинкой, и лишь потом башкой. Вольф наоборот - ощерился, пригнулся, подобрался, обнажил тесак и перепрыгнул на ту сторону. Вильгельм поигрывал оставшимся ножом, неторопливо обходя противника по часовой; на губах его блуждала дикая улыбка.

Травник замер. Ни вопросов, ни мольбы, ни криков.

Гадство...

Они набросились одновременно, с трёх сторон. По сути, тоже дурость, про себя отметил Рутгер: двое непременно помешают друг дружке. Так оно и вышло. И прежде чем Смитте успел ударить, а Вильгельм - метнуть второй клинок, Рутгер с запоздалым раздражением вдруг понял: всё кончено. Удар, удар, ещё удар - травник двигался молниеносно, неритмично, всё время оставаясь на одном и том же месте, только трижды поменял стойку - два раза резко и один раз перетёк. Пнул коротко ногою одного, ударил другого рукой с разворота, посохом отбил ещё один нож и посохом же отоварил Штихеля по голове. Лишь Смитте среди нападавших после этого остался на ногах, но травник крутанулся, как волчок, посох с гулом рассёк воздух, и здоровяк, как подкошенный, рухнул в кучу мусора. Его дубинка застучала по камням. Остановилась.

Тишина.

Лишь вывеска гостиницы скрипит на ветру.

Одно томительное долгое мгновенье травник оставался неподвижен, потом расслабился и опустил свой посох. Склонился над упавшими. И тут Рутгер сморгнул: творилось странное.

Лис принялся вертеться вкруг себя, быстро-пребыстро двигая руками, как будто бы крестил кого в восьмиконечный крест раскрытою ладонью, или протирал запотевшее зеркало. Нелепый жест, и от того вдвойне пугающий. Глаза травника были закрыты, губы шевелились. Воздух около него засеребрился, словно маленькие искорки водили хоровод. Потом их унесло в темнеющее небо, вихрем к дальним звёздам. А потом в тишине полночной улицы послышался далёкий, еле слышный шёпот голосов. Уже совсем было собравшийся выйти Рутгер передумал и попятился обратно в темноту проулка.

А травник повернулся к нему, опять как будто бы вгляделся в темноту слепым бельмом прикрытых век и вдруг сказал два слова:

- Уходи. Потом.

И больше - ничего. Подобрал мешок и плащ, и через несколько мгновений растворился в темноте, будто его и не было. Если бы не тела налётчиков, безжизненно лежащие на мостовой, можно было бы подумать, что здесь вообще ничего не произошло.