Звезды сделаны из нас - Ру Тори

Представляю её себе всю: от кончиков светло-розовых волос до голых ступней, которые я бессовестно разглядывал, когда в один из наших разговоров она полезла под диван, чтобы вытащить закатившуюся игрушку племянника. Перед глазами тонкая, облегающая грудь маечка и широкая умопомрачительная улыбка, гладкие округлые плечи и взгляд, в котором я добровольно и блаженно тону.

Тело моё, согревшись, горит, сердце рвётся на части, а беспощадное воображение подкидывает всё новые и новые картинки. Одна прекраснее другой.

Третья истина буддизма утверждает, что избавиться от страданий возможно лишь посредством избавления от желаний. Но как?! Как от них избавиться?

Телефон всё же не сдох. Достав его из-под стола, первым делом открываю профиль Нелли и, едва не поддавшись соблазну, снова взглянуть на то фото, быстро отыскиваю перечёркнутый красный кружок и устанавливаю блокировку пользователя. Никаких объяснений не будет. Иначе я совсем расклеюсь и выложу ей всё, а она не должна винить себя и оправдываться, пусть лучше уж считает меня отбитым придурком, так ей будет проще принять исчезновение удобного портативного друга. Нет, я не собираюсь, громко хлопнув дверью, пропадать навсегда, но мне нужно время, чтобы победив себя, вернуться к ней через месяц или два, спокойным, мудрым, смирившимся и избавившимся от желаний. Но пока во мне всё бушует, я просто не имею права мучить её собой.

Лежу в кровати до самого вечера, пока серые тени не затягивают потолок и не начинается проливной дождь. Мама приходит домой, включает в коридоре свет и, ругаясь на погоду, заглядывает ко мне.

— Спишь?

— Угу.

— Ты не написал про температуру.

— Я спал.

— Весь день?

— Угу.

— А я по дороге вашу математичку встретила, она спрашивала про тебя. Ты даже не ел?

— Нет.

— Так как с температурой?

— Нормальная.

— Очень странно, — мама взволнованно заходит в тёмную комнату. — Можешь объяснить, что болит? Врача по новым порядкам, пока не при смерти, не вызовешь, но я могу позвонить Татьяне Сергеевне и проконсультироваться.

— Не нужно. Пройдёт. Полежу немного и завтра всё будет хорошо.

— Да? — она выдерживает паузу, а потом понизив голос, интересуется: — Ты что влюбился?

Этот вопрос, как удар под дых. Я не знаю, что отвечать, мы с ней никогда такое не обсуждали. Я стеснялся её, а она меня, словно вопросы люби не касались нас по определению. Но врать я не хочу и говорить про это тоже, поэтому просто молчу и мама с тяжёлым вздохом уходит, но через десять минут, переодевшись в домашнее, возвращается.

— Ты же мужчина, Глеб, — с упрёком произносит она. — Я конечно не знаю, сейчас новый стиль взаимоотношений, но мужчины всё равно в этих вопросах обладают особой привилегией. Привилегией добиваться взаимности, не стесняясь показать симпатию. Женщин украшает скромность, а мужчин решительность. Не навязчивость и приставучесть, а проявление желания завоевать свою возлюбленную во что бы то ни стало. Совершить ради неё поступок, покорить её, влюбить в себя. Всё это в твоих же руках. И в руках каждого представителя сильного пола, так уж повелось исторически, только отчего-то мало кто этой привилегией пользуется. То ли из-за лени, то ли от неуверенности в себе, то ли им не хватает фантазии. Но ты же, Глеб, не такой. Я тебя прекрасно знаю. Ты упрямый, умный и смелый. И я не могу представить себе девушку, которая не ответила бы тебе взаимностью. Просто противно видеть тебя в таком состоянии!

Не дожидаясь ответа она выходит. И я действительно потрясён. Слова не о принятии и покорности, а о сопротивлении и борьбе из маминых уст звучат как откровение. Мне словно приоткрылась некая другая её сторона, о которой я и не догадывался.

Вот только, к сожалению, она не знает, о чём говорит.

На следующий день, как и обещал, старательно делаю вид, что всё в порядке. И для мамы, и для учителей, и для моих новых приятелей. На общаге ко мне на заднюю парту подсаживается Румянцева. Настырности ей не занимать.

— А чего тебя вчера не было? — начинает допрос она, как только учительница заводит монотонную лекцию о социальных нормах.

— Отвали, а? — прошу я, стараясь в её сторону не смотреть.

— Давай мириться? — неожиданно предлагает она. — Я не права, но и ты тоже.

От неё вкусно пахнет цветочными духами и голос звучит не заносчиво и насмешливо, как обычно, а по-доброму, словно на самом деле я её совершенно не знаю, и за привычным цинизмом скрывается способный на чувства человек.

— Ладно, — я всё же поворачиваю к ней голову и наши глаза встречаются. — Чего ты хочешь?

Её миленькое лицо с топорщащимися чёрными волосами светлеет, а на губах появляется тихая улыбка. Оля тянется к моему уху и, прильнув чересчур близко, шепчет: «Тебя».

Меня тут же бросает в жар. Ещё этого с самого утра не хватало! Оглядываю класс, в поисках места, куда бы от неё пересесть, но она быстро хватает за руку.

— Я пошутила. Оставайся, — взгляд вроде бы пристыженный, но в глубине голубых глаз замечаю искорки затаённого лукавства.

Она играет со мной. И это вроде бы неуместно, но я ловлю себя на мысли, что так может и лучше. Мне нужно выйти из зоны добровольного некомфорта и зажить обычной, нормальной, жизнью, без чудачеств, молчания и тотального одиночества. Этого я добивался, к этому шёл и сейчас самое время всё изменить.

Больше за весь урок Румянцева не произносит ни слова и я понемногу оттаиваю.

— Идём курить? — предлагает она на перемене.

— Я бросил, — отвечаю я, и она, вместо того, чтобы отправиться за гаражи вместе со всеми, молча идёт за мной на литературу.

Эта её покорность временная и расчётливая, и я прекрасно понимаю, что стоит немного расслабиться, как она снова начнёт свои провокационные штучки. Доверия ей нет, но зато она здесь рядом, смотрит на меня с кокетливым интересом и не трудно догадаться, что в её ближайших планах как минимум повторение поцелуя по дороге домой. Задаюсь вопросом, хочу ли я этого и прихожу к выводу, что хочу. Почему бы и нет? Как говорится, клин клином. Румянцева симпатичная и целоваться с ней мне даже понравилось, особенно если представлять в этот момент, что это не она. Злюсь на себя за такие мысли и принимаю решение дойти с ней до всего, что она позволит, не закрывая глаз и чётко фиксируя в своём сознании всё, что происходит. Ибо чтобы избавиться от приносящих страдания желаний, я должен выместить из своего сознания воображаемый образ и заменить его реальным.

Поэтому, когда мы выходим после седьмого урока из школы и она предлагает пойти к ней, я не отказываюсь, полностью отдавшись на волю обстоятельств.

Квартира у них двушка. Её маленькая комната со складным диванчиком и мамина спальня со огромной застеленной леопардовым покрывалом кроватью посередине.

И как только мы оказываемся на её пороге, Румянцева сразу же переходит в наступление. Обхватывает меня за шею, прижимается всем телом, тянется за поцелуем и подталкивает к кровати.

Я думал, мы сначала хотя бы поговорим или она предложит чай. Но ей не до чая, она вся дрожит и пылает, торопливо расстёгивает блузку и дышит, как после километрового забега. Её нетерпеливое возбуждение перекидывается и на меня. Помогаю ей справиться с блузкой, хватаю за затылок и, притянув к себе, целую глубоко и долго, не закрывая глаз.

Если бы я был влюблён, то наверняка волновался бы и хотел произвести на неё впечатление. Но единственная моя цель — забыться и я забываюсь, до тех пор, пока не обнаруживаю себя без рубашки распластанным на кровати. Румянцева самозабвенно целует мне грудь и спускается ниже, её тело страстно извивается и мне приятно не только от её ласк, но и от общей человеческой близости: тепла разгорячённой кожи, дыхания, цветочного запаха, окутывающего её всю. Прикрываю глаза буквально на секунду и в то же мгновение Румянцева бесследно исчезает, а на её месте появляется Неля. От неожиданности нахлынувшего видения я вздрагиваю и, не давая ему разрастись до чего-то большего, резко сажусь.