Звезды сделаны из нас - Ру Тори

— Ты был прав. Я сегодня проснулась и поняла это. Утро вечера мудренее. Сдаваться нельзя, да и Артём мне нравился. Нравится, — она поправляется, но в голосе звучит неуверенность. — И спасибо за поддержку, я её оценила. А за тебя очень рада, надеюсь, теперь твоя жизнь наладится.

Я определённо уловил в её словах грусть и совершенно растерялся. Она будто о чём-то умалчивала, недоговаривала, скрывала, словно всё ещё обижалась, несмотря на то, что я свою вину признал, извинился и готов был на всё, лишь бы помочь ей с этим.

— Пожалуйста, давай поговорим по видео, я хочу видеть твоё лицо и сказать тебе кое-что важное, — написал я, решив, что дольше носить в себе всё это и притворяться просто другом я не могу. Пусть отфрендзонит, пусть пожалеет, мне всё равно, но слышать, как она отдаляется по неясным причинам было совершенно невыносимо.

— Сегодня не получится. Но я могу позвонить тебе завтра днём. Время точно пока не знаю. Я напишу.

— А сегодня вечером спишемся?

— Сегодня я занята.

Её внезапная холодность, словно остужающий душ, не даёт сосредоточиться на школьном. Я копаюсь в себе и прихожу к выводу, что без её радости и участия, любые победы теряют свой вкус. Ведь если бы ни она, я бы никогда не стал ни за что бороться, жил себе и жил, терпел так, как привык, а с её появлением всё изменилось и раскрасилось. Приобрело смысл и надежду. С ужасом думаю, что если Нели вдруг исчезнет из моей жизни, я снова уйду в своё внутреннее заточение и закроюсь там на тысячу замков. Но я этого не хочу. Мне нужен воздух, солнце, звёзды, которые существуют только у неё.

С трудом дожидаюсь среды, пишу ставшее уже привычным «Доброе утро» и жду хоть какой-нибудь весточки. Но весь день тишина…

Звонок раздаётся в тот самый момент, когда Журкин, поднявшись с колен, под дружный хохот объясняет, что изображал ягнёнка. Вскочив, я бегу на кухню, меня пошатывает. Быстро умывшись под кухонным краном, вытираюсь своей же рубашкой, я очень боюсь, что Неля отключится и больше не позвонит.

— Привет! — жизнерадостно улыбаюсь в камеру и впервые за эти дни увидев её лицо, ловлю себя на мысли, что хочу крепко-крепко обнять её и расцеловать. Я так рад, что с трудом сдерживаю эти глупые порывы.

— Что с тобой? — Неля критически вглядывается в экран.

— А что?

— Ты какой-то мокрый и странный.

Из комнаты доноситься громкий гогот.

— Ты в гостях?

— Да, так получилось. Я не планировал.

— Но мы же договаривались созвониться?!

— Так мы и созвонились!

— Ты хотел сказать мне что-то важное.

— А я и здесь могу! — на меня накатывает прилив глупой храбрости. — Я вообще готов выйти на улицу и кричать про это! Хочешь, я пойду на улицу?

— Глеб? Ты пьяный? — её глаза удивлённо расширяются. — Вот уж чего я от тебя не ожидала.

— Это фигня, — запальчиво говорю я. — Это завтра уже пройдёт, а я хочу сказать о том, что не проходит… И возможно даже никогда уже не пройдёт…

Я настраиваю камеру перед собой так, чтобы смотреть ей прямо в глаза, но в этот же момент ощущаю на плече чью-то руку, резко оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Румянцевой, она чмокает меня прямо в губы, а потом, нежно прильнув к груди, заглядывает в камеру.

— Привет! — она машет Неле рукой и глядит на меня чистым взором. — Это та самая твоя вебкамщица? Разве ты её не послал?

Я отталкиваю Румянцеву, но она хохочет и цепляется за меня, а когда наконец удаётся с ней справиться, Неля уже сбросила вызов, и сколько я не перезваниваю, на телефон не отвечает.

Глава 32. Нелли

Небо наглухо затянули серые тучи, над крышей соседнего дома кружит стая птиц, будто кто-то подбросил вверх горсть шелухи от семечек, и ее разметал по округе взбесившийся осенний ветер. В классе мрачно и холодно — сердобольная Татьяна Ивановна разрешила нам сидеть в куртках, но даже верная косуха не дает нужного тепла.

Чувствую себя больной и разбитой. Глупой, слабой, потерянной, никчемной.

Никакой ревности Глеб не выказал, но это полбеды: он впервые меня не услышал. Пропустил сказанное мимо ушей, не понял, не посочувствовал, не защитил.

Никто не обещал мне безоговорочной преданности — да и глупо было ее ожидать от случайного знакомого по интернету. Никто и не должен со мной нянчиться: ловить каждое слово, предугадывать желания и вытирать сопли. И, если Глеб поначалу проявлял интерес, это вовсе не означало, что идиллия продлится вечно.

Наш шутливый спор предполагал подобный исход, Глеб руководствовался здравым смыслом, а вот мой хваленый разум отказал, как только я увидела его фото и улыбку, обращенную мне. Именно мне...

— Кузнецова, поведайте нам, что такое магнитное поле! — нудит физичка; вздрагиваю, прихожу в себя и судорожно соображаю:

— Ну... это... особый вид материи... посредством которой осуществляется взаимодействие между движущимися зарядами...

— Достаточно! Так вот, ребята... — она вдохновенно пускается в объяснения, а я снова отворачиваюсь и безучастно пялюсь в окно.

Нет, Глеб почти сразу рассыпался в извинениях и произнес то, что я очень хотела услышать, но каждый раз вымогать его внимание обидой, ультиматумами и истериками — идея не из лучших.

Слишком уж далеко Москва от моего серого скучного городка, и в ней нет места угрюмой девчонке из скучной провинции.

В девятом классе нас заставляли учить письмо Татьяны к Онегину, и глупая слабая героиня меня тогда выбесила. Однако теперь я понимаю: она была по-настоящему крутой. Решилась на искренний, взрослый поступок — признание, — и сделала все, что в тех обстоятельствах от нее зависело. И пусть Онегин оказался напыщенным индюком и не проникся чувствами Татьяны, зато ей больше не пришлось ни о чем сожалеть и вечно ждать у моря погоды.

Я тоже больше не могу предаваться бесплотным мечтаниям и держать в душе комок изматывающих противоречий — сомнений, досады, боли, надежды, благодарности и... привязанности к Глебу. Мы договорились созвониться после школы, и я расскажу ему, что он мне нравится — сильно и по-настоящему. А потом задам главный вопрос: что мне делать?

О взаимности с его стороны стараюсь не думать — такой вариант развития событий кажется фантастическим. Скорее всего, Глеб растеряется, попытается подбодрить, а потом потихоньку сольется, а я, как и подобает другу, все пойму и перестану его доставать. Мне не впервой прятаться за броней и переживать испытания молча, но от мысли, что дальше по жизни придется идти без него, трудно дышать.

До одури волнуюсь перед предстоящим разговором, поэтому и репетирую на износ. Клименко второй день проявляет чудеса выдержки, держит при себе грабли, тактично указывает на ошибки, подбадривает и помогает. На удивление, у меня начинает отлично получаться: движения отточены и доведены до автоматизма, я не дергаюсь, не лажаю и не держу в голове следующий шаг — он просто волшебным образом получается сам. К тому же я научилась считывать малейшие изменения мимики Артема, улавливать напряжение его мышц, подстраиваться и импровизировать — танец нас в хорошем смысле сблизил и сдружил.

Он неплохой парень — немного напыщенный и самовлюбленный, но к тому обязывает идеальная внешность и денежки отца. С ним бывает прикольно и весело, но в груди, в самом дальнем ее уголке, поселилась гнетущая тревога.

Глеб точно в меня не влюблен и ничего взамен не предложит. Неужели мне больше никто не ответит в любое время дня и ночи? Никто не выслушает, не утешит, не даст совет?

Вдруг накрывает кошмарное одиночество, я спотыкаюсь и едва справляюсь с желанием разреветься, но Артем не дает упасть, ставит музыку на паузу, вырастает рядом и щелкает пальцами перед носом:

— Нелли, земля вызывает, прием! Ты сама не своя. Так сильно переживаешь?

— Ага, — об истинных причинах хандры говорить не хочу, поэтому увиливаю от темы: — Мы должны все сделать идеально, чтобы никто не смог предъявить, что нас выбрали незаслуженно! Страшно не оправдать доверие. Да и... Елена в случае провала живьем сожрет.