Неон, она и не он - Александр Солин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она помолчала, не зная, как сообщить новость, которая, без сомнения, тут же гремучей змеей пойдет гулять по проводам.
– Выгнала, – с вызовом сообщила она.
– Кого выгнала?
– Ну, не кошку же! Жениха, конечно!
– Как, выгнала?! За что?!
– За то самое…
Светка помолчала и сердито спросила:
– Ты это… вообще… ты можешь мне толком объяснить без этих твоих штучек?
– Ах, Светка, да что тут объяснять! – вдруг прорвало ее. – Что тут объяснять, если он как был кобелем, так и остался!
– Что значит – кобелем? Когда он успел?
– Да при вас же и успел!
– Как это – при нас? – взвился недоумением Светкин голос.
– Ну, господи! Когда целовался на брудершафт с тобой и с Юлькой! – раздраженно ответила Наташа, почувствовав вдруг, как глупо и неубедительно это звучит. Так оно и вышло. Светка замолчала, а затем с испугом спросила:
– Наташка, ты что – дура?
– Ладно, это мое дело! Ты все равно ничего не поймешь! – злилась она, жалея, что открылась.
– Ну, ты даешь, подруга, ну, ты дае-ешь!.. – сокрушенно вымолвила Светка.
– Ладно, все! Не хочу больше об этом говорить! – и она отключилась.
Ну, как им, темным, объяснить, что чувствует молния, когда верный гром, избавившись от нее, вальяжно катится по небу, лаская спины туч и проникая в их укромные места!
Судя по тому, что в следующие полчаса один за другим раздались несколько звонков, новость облетела подруг. Она не брала трубку, и звонки повторились на мобильный. За весь вечер она никому не ответила.
6
Спал он плохо, а проснувшись, испытал вялое любопытство: «Интересно, как быстро она заведет себе нового мужика…», после чего отправился бродить по квартире, подыскивая себе тихое место в новом растерянном мире и привыкая к непривычно бесцельному состоянию. Проходя мимо своего стола, он поймал глазами ее цветную, веселую, теперь уже издевательскую улыбку, которая, выйдя за рамки фотографии, заслонила собой весь свет. Он шагнул к ней, рванул ящик стола, опрокинул и сгреб ее туда. Вспомнил про бумажник, дошел до прихожей, достал его из куртки, мрачно и мстительно извлек фото, хотел тут же его разорвать, но в последний момент удержался и кинул ЕЕ лицом вниз в тот же ящик.
За завтраком мать сочувственно на него поглядывала, пыталась невинными вопросами выудить трепещущие подробности, но он скупо и односложно отбивался, так что узнать, кто от кого ушел и надолго ли ей не удалось.
Оказалось, что у него теперь масса свободного времени, можно снова курить и не бегать. Правда, книга не читалась, телевизор не смотрелся, Интернет раздражал, музыка пролетала мимо ушей, и все прочее валилось из рук. Перепробовав домашние средства забвения, он напросился в гости к Юрке и в пять часов вечера отправился к нему на Алтайскую.
Их стратегические планы, в согласии с которыми они держали деньги в одних и тех же банках, работали с теми же брокерами, следовали единым схемам и расчетам, словом, во всем поступали солидарно, совпадали даже в топографии. И когда он приобрел квартиру на Московском, Юрка выбрал сравнительно тихую улицу у него под боком, а загородный дом построил в тех же местах, где и он. И только в семейном устройстве их планы разошлись – здесь Юрка тихо и незаметно обошел его на шестнадцать лет, что и открылось ему по-новому вместе с входной дверью, за которой его улыбками встречало все Юркино семейство. Он вошел в просторную прихожую, поставил в сторонку большой пакет с виски и сладостями и приготовился к объятиям.
– Здорóво, бродяга! – приветствовал его друг, крепко обнимая. – С Новым годом, дорогой! А чего один? Где невеста?
Обняв друга, он потянулся к его жене.
– Ну, наконец-то! Живем в двух шагах, а видимся раз в год! – обняла его, сверкнув игривой искрой зеленовато-карих глаз, Татьяна, Юркина жена – женщина своенравная и вполне еще соблазнительная.
Разумеется, Юрка с Татьяной уже знали о его жизнеутверждающих планах, и когда выпили за фондовый рынок-кормилец, то тут же захотели выпить за гостя, его невесту и их будущее счастье. Он ждал этого, и ждал с каким-то болезненным нетерпением, так что когда наступила его очередь он, криво усмехнувшись, сказал:
– Спасибо, конечно, но пить не за что – мы расстались!
– Как?! – грянул дуэт, который ранее в программе не значился, но был исполнен с редкой слаженностью. Последовавшие затем беспорядочные вопросы свелись к двум сиамским близнецам недоуменного жанра: «Как это случилось и кто виноват?»
– Она считает, что я. Я считаю, что она…
Ну, как им, счастливым, объяснить, что молния, у которой он был на побегушках, не оценила его прыти, не воздала должное его страсти, с которой он, не жалея голоса, катился от горизонта до горизонта, восхваляя и прославляя на все небо ее ослепительные достоинства!
Хозяева восприняли новость каждый по-своему.
– Я, конечно, ее не видел и ничего не могу про нее сказать… – озадаченно начал Юрка.
– Ой, да что там на нее смотреть! – своенравно перебила его Татьяна. – Если она такого парня, как Димка, не оценила, то с ней все ясно! Не переживай, Димочка: все, что ни делается – к лучшему!
– А я и не переживаю! – с натужной беспечностью ответил он.
Когда Татьяна удалилась на кухню, Юрка налил очередную порцию виски и участливо сказал:
– Ну, давай, рассказывай, что там у вас случилось! Ты же говорил, что лучше ее на свете нет, и все такое!
– Знаешь, у меня такое впечатление, что ей никто не нужен, хоть ты расшибись! – вдруг прорвало гостя.
– В смысле, мужик не нужен?
– Нет, мужик-то как раз нужен, еще как нужен…
Он неожиданно вспомнил их последнее барахтанье, ее прикушенную ровными зубками нижнюю губу, распахнутые слепые глаза, страдальческую гримаску и с неловкостью почувствовал, как вскинул голову его часовой.
– Тогда что не так? – продолжал пытать его Юрка.
– Не знаю, не могу понять. Вроде все у нее, как у всех баб, и даже лучше, а счастья своего не понимает. А, впрочем, мне теперь плевать! Я теперь в кэше…
– Ты погоди плевать, ты конкретно скажи, что случилось!
– Да случилось-то все по-глупому: не понравилось ей, видите ли, что я с ее подругой на брудершафт дольше, чем надо целовался! Нет, ты представляешь, а?
– Да иди ты! Нет, что, правда?! И больше ничего?!
– Ничего…
Юрка откинулся на спинку и стал похож на эскулапа, знающего, как одним махом вылечить чуму. Подавшись к другу, он уперся в него взглядом:
– Димыч, ты что, не понимаешь?
– Ну…
– Ну, это же элементарно! Ревнует она тебя, и больше ничего!
– Вот и я так думал! Но она мне доходчиво объяснила, что для того чтобы ревновать, надо любить, а она меня не любит…
– Не любит, говоришь? Ишь, чего захотел! – неожиданно полыхнул взглядом Юрка. – А я тебе так скажу: у меня хоть и не было столько баб, как у тебя, но про любовь я кое-что знаю! Я за моей Танькой столько побегал, пока не добился! Ты, между прочим, со своей уже спишь, а я с Танькой только после свадьбы! Ты понял разницу?
– Понял, понял…
– Так вот за то, чтобы ты все понял, и чтобы у вас все было хорошо! – строго взглянул на него Юрка.
В течение всего разговора, пока его друг, словно хирург, штопал его сердечную рану, он испытывал болезненное наслаждение как от самой операции, так и от тайного сопротивления ей. Позволяя наложить очередной шов, он незаметно от Юрки тут же освобождался от него, возвращая себе ноющую боль. Под конец он сказал:
– Ты знаешь, нет худа без добра: теперь я свободен и могу, наконец, подумать об эмиграции.
– Ну и дурак! – заключил Юрка.
…Она бы поняла, если бы он позвонил, но он не звонил, и она занервничала. Не потому что дорожила им, а потому что он должен был позвонить. Не может верный пес вот так внезапно утратить верность, иначе его верность притворная и ничтожная. Разумеется, она говорила бы отрывисто и сухо. Разумеется, отклонила бы его извинения и не разрешила бы приехать, но надежду бы оставила.
Она провела первый день нового года в затворницах, и в одиннадцать легла, оставив дверь в спальную открытой. Кошка Катька, воспользовавшись поблажкой, пришла и неслышно устроилась у нее в ногах. Ее хозяйка никак не могла заснуть, вздыхала и ворочалась, сменой ног вздымая ее лежбище, а вскоре принялась беззвучно плакать. Катька, осторожно ступая, пробралась в расположение ее рук и предложила свое участливое мурлыканье. Хозяйка уложила ее себе на живот и, деликатно шмыгая, принялась рассеянными движениями извлекать из пушистой глубины кошачье электричество. Иногда рука ее задумывалась, нервно теребила чуткую антенну Катькиных ушей, и вдруг, спохватившись, принималась торопливо сметать с мурлыканья сухие искры. Хозяйке было плохо, грустила и Катька. Ей было жаль, что исчез этот славный добрый человек, тайком от хозяйки угощавший ее бужениной. Откуда ей было знать, что плакала хозяйка вовсе не из-за него, а от жалости к себе.
На следующий день, предварительно с ней сговорившись, явились Светка и Дина. И если она согласилась на встречу, то лишь затем, что рассчитывала подпереть свое смятение сочувственным мнением подруг.
