Эмма - Джейн Остен

Увы! Вскоре ссоры и размолвки с мистером Найтли показались Эмме детской забавой. За двумя днями спокойного и радостного ожидания немедленно последовало крушение всех надежд. Мистер Черчилль прислал письмо с требованием к племяннику немедленно возвращаться. Миссис Черчилль нездорова – ей так плохо, что она не может обойтись без него. Два дня назад, когда она писала племяннику, ее, по словам мистера Черчилля, мучили сильные боли, хотя благодаря своему всегдашнему нежеланию кого-либо огорчать и постоянной привычке не думать о себе она ни словом не упомянула о своих страданиях. Однако теперь ей так плохо, что она уже не в силах скрывать свое состояние и вынуждена просить его без промедления отправляться в Энскум.

Содержание письма было немедленно передано Эмме в записке от миссис Уэстон. Отъезд его был неизбежен. Ему необходимо выехать в течение ближайших часов, хотя он и не чувствует, что тетушке угрожает серьезная опасность. Это могло бы уменьшить его нерасположение к отъезду. Он отлично изучил природу ее приступов: они всегда случались в те моменты, когда ей это было выгодно.

От себя миссис Уэстон добавила: «У него осталось так мало времени, что сразу после завтрака он бегом отправился в Хайбери – попрощаться с некоторыми друзьями, которые могли пожалеть о его отъезде. Его можно ожидать в Хартфилде с минуты на минуту».

Злополучную записку принесли во время завтрака, и у Эммы мгновенно пропал аппетит. Что остается делать, прочитав такую записку? Только сокрушаться и сожалеть. Отмена бала, отъезд молодого человека, кстати, как этот молодой человек должен сейчас переживать! Ах, как некстати! У них мог бы быть такой чудесный вечер! Все были бы так довольны – а она со своим кавалером довольнее всех…

– Я так и знала! – только и оставалось ей воскликнуть.

Чувства ее отца были вполне предсказуемы. Главным образом его заботило состояние здоровья миссис Черчилль, и он хотел узнать, как ее лечат. Что же касается всего остального, мистер Вудхаус с огорчением заметил, что отмена бала очень расстроила милую Эмму, но дома им всем будет покойнее.

Эмма приготовилась к приходу гостя задолго до его появления, однако, если его неспешность бросала тень на его чувства, она искупалась его скорбным видом и полным упадком духа, когда он наконец появился. Он слишком переживал необходимость отъезда, чтобы говорить о нем. Его подавленность была совершенно очевидна. Первые несколько минут он просидел с совершенно потерянным видом, когда же очнулся от своих раздумий, то произнес только:

– Из всех несчастий расставание – самое худшее.

– Но вы же приедете снова, – сказала Эмма. – Не последний же раз вы приезжаете в Рэндаллс.

– Ах! – воскликнул он, качая головой. – Я и понятия не имею, когда смогу вернуться! Буду стремиться сюда всей душой… всеми помыслами и чаяниями… И если дядюшка с тетушкой весною поедут в Лондон… Но боюсь… прошлой весной они не выезжали из дому… боюсь, с обычаем ездить в Лондон покончено раз и навсегда.

– О нашем скромном бале тоже можно забыть навеки.

– Ах! Этот бал! Ну почему мы так долго тянули? Почему сразу не воспользовались случаем? Сколь часто счастье бывает разрушено долгими приготовлениями, глупыми приготовлениями! Помните, вы ведь говорили, что так и будет? О, мисс Вудхаус, зачем вы всегда оказываетесь правы?

– Мне правда очень жаль, что в данном случае я оказалась права. Куда лучше веселиться, чем прослыть мудрой.

– Если я все же вернусь, мы непременно устроим наш бал! Батюшка очень на это рассчитывает. Не забывайте же наш уговор!

Эмма одарила молодого человека благосклонным взглядом.

– Какие чудесные были эти две недели! – продолжал он. – Каждый новый день более драгоценный и более радостный, чем предыдущий… И с каждым днем меня все меньше тянуло куда-то в другое место… Счастливцы те, кто могут остаться в Хайбери!

– Поскольку вы столь щедро воздаете нам хвалу, – смеясь, отвечала Эмма, – я осмелюсь задать вопрос: не испытывали ли вы сомнений, когда ехали сюда? Мы превзошли ваши ожидания? Уверена, что да. Я уверена, что вы сомневались, понравится ли вам здешнее общество. Вы бы не медлили так долго с приездом, если бы с приятностью думали о Хайбери с самого начала.

Он рассмеялся довольно пристыженно, и, невзирая на то, что он отрицал предъявленное ему обвинение, Эмма была убеждена, что он испытывал именно те чувства, которые она ему приписывала.

– И вам необходимо уехать именно сегодня? Сейчас?

– Да, отец должен скоро прийти сюда. Мы вместе вернемся в Рэндаллс, откуда я немедленно поеду обратно. Я почти боюсь, что он будет с минуты на минуту.

– И у вас недостанет и пяти минут для ваших друзей – мисс Ферфакс и мисс Бейтс? Как им не повезло! Властный и логичный ум мисс Бейтс не сумел вас подчинить?

– А я уже побывал у них! Проходя мимо их дома, я почел за лучшее зайти и попрощаться. Я собирался пробыть у них минуты три, но задержался, потому что мисс Бейтс была в отлучке. Она вышла, и я не мог не подождать, пока она вернется. Над такой женщиной невозможно, нельзя не смеяться, однако ею нельзя пренебречь. Следовательно, я счел необходимым соблюсти вежливость… Он замолчал, встал, подошел к окну.

– Короче говоря, – продолжал он, – возможно, мисс Вудхаус… думаю, вы вряд ли заподозрите меня в том…

Он посмотрел на нее так, словно хотел прочитать ее мысли. Эмма не знала, что сказать. Его слова казались предвестниками какого-то серьезного объявления, объяснения, которого она совсем не желала. Однако, дабы он не счел ее молчание поощрением, она спокойно сказала:

– Вы поступили совершенно правильно! Самым естественным было нанести прощальный визит…

Он молчал. Ей показалось, что он смотрит на нее – возможно, размышляя над ее словами и пытаясь угадать их значение. Она услышала, как он вздохнул. Естественно для него было полагать, что у него есть повод вздыхать. Пусть не думает, будто она его поощряет. Прошли несколько неловких секунд, и он снова сел и более решительно сказал:

– Почему-то мне показалось, что оставшееся здесь время я обязан провести в Хартфилде. Мое почтение к Хартфилду столь велико…

Он снова замолчал и выглядел очень смущенным… Эмма поняла, что он куда больше влюблен в нее, чем ей представлялось. И кто знает, чем бы все это закончилось, не появись в это время его отец? Мистер Вудхаус не замедлил с прибытием, он был подавлен, однако старался не показывать виду.

Спустя несколько минут испытанию пришел конец. Мистер Уэстон, всегда такой собранный, когда речь шла о неотложных делах, и столь же неспособный отодвигать неизбежное зло, сколь и неспособный предвидеть будущее, сказал: «Пора!» И молодой человек, как бы ни был он опечален (все это время он просидел вздыхая), не мог не согласиться с отцом. Он встал и собрался уходить.

– Буду с нетерпением ждать вестей от вас, – заявил он, – это мое единственное утешение.

Я буду знать обо всем, что у вас происходит. Миссис Уэстон была столь добра, что согласилась писать мне. Она обещала! Ах! Какая удача – иметь возможность переписываться с дамой, когда столь интересуешься вестями! Она напишет мне обо всем. Благодаря ее письмам я будто снова окажусь в милом Хайбери.

Он тепло, по-дружески пожал ей руку, многозначительно произнес: «До свидания», и вскоре дверь за Фрэнком Черчиллем закрылась. Сборы были недолги, прощание было коротким, и вот он уехал. А Эмме так жаль было расставаться с ним, такую потерю предвидела она в его лице для их маленького общества, она начала уже бояться, что будет слишком жалеть о его отъезде и слишком глубоко будут затронуты ее чувства.

Печальные перемены. Со дня его приезда они виделись почти каждый день. Конечно, его присутствие в Рэндаллсе очень оживило местную жизнь – неописуемо оживило и изменило к лучшему; приятна была мысль о нем, ежеутренняя надежда видеть его, уверенность в его внимании, его живость, его веселость и безукоризненные манеры! Да, прошли очень радостные две недели, и как тягостно погружаться снова в обычную скуку хайберийской жизни. В довершение всего, он почти – почти! – признался ей в любви. Другое дело, насколько сильным, насколько постоянным было его чувство к ней; однако теперь Эмма не сомневалась, что в отношении ее он испытывает теплую привязанность и восхищение и определенно отдает ей предпочтение перед остальными. Эта уверенность, присоединенная ко всему остальному, позволяла ей считать, что и она, несомненно, чуточку – самую малость! – влюблена в него, несмотря на всю свою прежнюю предубежденность против такого рода чувств.

«Да, наверное, – сказала она себе, – это безразличие ко всему, усталость, апатия, нежелание чем-то занять себя о чем-то говорят! Все мне постыло, все кажется скучным и пресным! Да, должно быть, я влюбилась… Я была бы страннейшим созданием на свете, если бы не влюбилась… по меньшей мере на несколько недель. Что ж, то, что дурно для одних, всегда благо для других. Если даже и не из-за Фрэнка Черчилля, я все равно очень расстраивалась бы из-за несостоявшегося бала. А вот мистер Найтли будет счастлив. Теперь он, если хочет, может провести вечер со своим милым Уильямом Ларкинсом».