Особый штаб «Россия» - Иван Грибков

В наряде по кухне

А на самом деле Смысловскому долго «конструировать» свою армию не пришлось, так как половину должностей, например в том же штабе 1-й РНА, занимали его люди (В. Ф. Климентьев, C. K. Каширин, Н. К. Кондырев, Г. А. Теславский). На командных должностях также стояли его офицеры (Г. Г. Бобриков и Тарасов-Соболев). Из прибывших на службу в штаб были С. Н. Ряснянский (первым начальником штаба был К. Е. Истомин, носивший псевдоним «Мусатов»[600]), Е. Э. Месснер и И. А. Колюбакин.

Часть офицеров, служивших у Бориса Алексеевича, прибыли из РОКа. Отсюда заявления Евгения Эдуардовича выглядят крайне оскорбительными в отношении этих людей, например, подполковника Ивана Алексеевича Колюбакина. В Русском корпусе он находился на командной должности в 3-м полку, тогда как Месснер ничем не командовал[601].

Но если бы дело касалось только оскорблений! Ситуация в данном случае вообще принимает весьма комичный оборот, так как позволяя себе подобные суждения, Месснер, возможно, сам того не желая, поливал грязью тех же Ряснянского и Климентьева, ведь они были с ним в одном штабе.

Абсурдными следует признать заявления Месснера, что четвертая часть личного состава подразделений полковника Г. Г. Бобрикова была вооружена винтовками[602]. Тогда непонятно, откуда у этих военнослужащих, помимо винтовок различной модификации, в Лихтенштейне появились еще автоматы МР-40 и ППШ-41 с дисковыми магазинами, более 40 единых пулеметов MG-42.

Все сведения о вооружении армии Смысловского в основном содержатся в лихтенштейнских источниках, а они полнотой не отличаются и фиксируют только конечный результат, после сдачи оружия. Как были вооружены части 1-й РНА на момент выхода из Бад-Эльстера, Вольхаузена и Эшенбаха, объективной информации нет. Но по тому, чем вооружали «смысловцев», становится ясно, к чему их интенсивно готовили. А готовили их к разведывательно-диверсионной и повстанческой деятельности. Это, кстати, объясняет и то, почему в частях Бобрикова и Тарасова-Соболева встречались люди в гражданской одежде — агентура, предназначенная для оседания в Восточной Европе.

Нельзя, впрочем, забывать и о чисто военной стороне формирований Бориса Алексеевича — ведь как командир частей особого назначения он обладал правом выделять из состава своего соединения разведывательные отряды, дозоры и группы, подразделения для проведения поисков и засад и т. д.

Смысловский оказался гораздо выше своих критиков. Несмотря на разрыв отношений с Месснером, Борис Алексеевич отдавал ему дань уважения и даже поблагодарил в предисловии к своей книге «Война и политика» (1957 г.), указав на его работу в должности начальника оперативного отдела 1-й РНА[603].

Авторы отказываются давать моральную оценку Евгению Эдуардовичу Месснеру, предлагая это сделать читателям. А чтобы картина не показалась однобокой, приведем одну из его заметок, посвященных армии Бориса Алексеевича:

«В ночь со 2-го на 3-е мая 1945 года. Холодно, перепадает снег. Кадры Первой Русской Национальной Армии совершают тяжелый переход — в долинах грязь, в горах глубокий снег — к границе Лихтенштейна. Армия эта, к формированию которой было недавно приступлено, выполнила, благодаря искусному политическому и оперативному маневрированию генерала Хольмстона, труднейший марш, уходя от надвигавшегося с востока врага и минуя линии заградительных отрядов, а теперь уходит в Швейцарию.

С нею идут и беженцы разных национальностей, в том числе эрцгерцог Альбрехт, отдавшийся под ее покровительство. Присоединился к колонне и великий князь Владимир Кириллович со свитою.

Подходим к границе. С немцами генерал договорился — пограничные посты убраны. Как нас встретят швейцарцы, один Бог знает.

Головная рота быстрыми скачками оттесняет швейцарскую и лихтенштейнскую стражу. Еще полчаса — и мы глубоко на территории Лихтенштейна. Немного погодя подходят швейцарские войска под командованием полковника Вайса. Начинаются дипломатические переговоры о нашем интернировании.

В это время к генералу подбегает офицер:

— Ваше превосходительство! Автомобиль великого князя застрял в снегу.

Командующий армией обращается ко мне:

— Распорядитесь, чтобы помогли. И на ухо добавляет:

— Вы нашим "подсоветским" растолкуйте, что великому князю нельзя не подсобить.

Шутка сказать — растолкуйте! Ведь ребята наши никогда о великом князе не слыхали, а с детства воспитывались в неуважении к носителям высоких титулов.

Подхожу к одной из рот.

— Ребята, надо вытащить из снега автомобиль великого князя. Кто со мною?

Вся рота выступает вперед. Идем к автомобилю, и солдаты дружно берутся за него — мотор испортился, и автомобиль беспомощен. Солдаты с напряжением толкают его в гору целых 2 километра и довозят великого князя до лихтенштейнского села Шелленберг.

Гляжу на их старания и думаю: вот с таким же точно воодушевлением полтора века назад такие же русские солдаты на тех же альпийских дорогах выручали великого князя Константина, бывшего при армии Суворова. Тот же девиз — Вера и Верность — глубоко врезан в сердцах русских солдат тех времен, и нынешних, и будущих»[604].

Два года над пропастью: интернирование, репатриация, эмиграция

1-я Русская национальная армия перешла границу Рейха и оказалась на территории княжества Лихтенштейн в ночь со 2 на 3 мая 1945 г. Как отмечает Петер Гайгер, «воинская часть, частично на автомашинах, частично пешим порядком, в немецкой униформе, с заряженными пулеметами и карабинами, выбрала второстепенную объездную дорогу от Нофельса близ Фельдкирха через Эшнерберг в Шелленберг и благополучно пересекла границу нейтрального Лихтенштейна»[605].

Надо сказать, что Смысловский и его штаб обсуждали два варианта перехода германо-лихтенштейнской границы: первый Фельдкирх — Шаанвальд, второй — Нофельс — Шелленберг[606]. Второй маршрут был выбран Борисом Алексеевичем после переговоров с немецкой пограничной охраной. Для успешного проведения операции на одном из участков границы также пришлось организовать небольшую демонстрацию с целью отвлечь швейцарских пограничников от действительного места перехода[607].

Охрана границы княжества возлагалась на 11 полицейских и таможенников. Им оказывали помощь 52 человека, спешно мобилизованных во вспомогательную полицию. Командовал этими очень скромными силами начальник корпуса безопасности княжества вахтмайстер Йозеф Брунхарт.

23 апреля для усиления охраны из Швейцарии прибыло дополнительно 100 человек, остававшихся на границе до 10 мая. Такой шаг был своевременным: еще до перехода 1-й РНА в Лихтенштейн хлынул поток беженцев. По данным К. Гримма и X. фон Фогельзанга, картина с беженцами выглядела так. С 25 апреля по 2 мая через пограничный пункт Шаанвальд прошло 7369 человек 29 национальностей. Наиболее напряженными оказались 1 и 2 мая — в эти дни границу пересекло 4088 беженцев, в том числе 1254 русских. Например, 2 мая пограничная охрана зафиксировала переход 2950 человек: 33 швейцарцев, 21 лихтенштейнца, 1667 французов, 279 поляков, 57 голландцев, 114 бельгийцев, 633 русских, 27 греков, 6 хорватов, 32 сербов, 1 румына, 60 итальянцев, 1 чехословака, 2 люксембуржцев, 9 канадцев, одного болгарина и одного черногорца[608].

Лихтенштейн, чье собственное население составляло более 12 тыс. человек, мгновенно ощутил социально-экономическую напряженность[609]. Еще до того как 1-я РНА вошла на территорию княжества, в стране сложилась очень непростая обстановка. Например, на пограничном пункте Шаанвальд каждый день получало бесплатное питание от 800 до 1000 беженцев. Вскоре это повлекло за собой большие трудности с продовольствием[610].

Нельзя также сказать, что лихтенштейнцы совершенно не знали о готовящемся переходе армии Смысловского. По словам Петера Гайгера, за несколько дней до «вторжения» «смысловцев» в княжество подполковник пограничного караула доктор Висе имел информацию об ожидаемом переходе русских войск[611].

Разумеется, пересечение 1-й РНА границы Лихтенштейна добавило немало проблем местным властям, поскольку речь уже шла не просто о беженцах, а о воинском формировании, в отношении которого следовало проводить совсем другие политические меры — интернирование (чего и добивался Смысловский). Уже однажды прошедший через эту процедуру, Борис Алексеевич отчетливо представлял себе, как надо действовать. Не случайно весь личный состав армии тщательно проинструктировали — ни при каких условиях, даже если пограничная охрана будет стрелять, в ответ огня не открывать, так как если оказать сопротивление, в праве на получение убежища будет отказано. Смысловский, утверждал Н. Д. Толстой, хорошо все просчитал. По его расчетам, потери от огня пограничников представлялись небольшими: «самое большее, человек 10 убитых и 20 раненых, а увидев, что нарушители не отвечают, они вообще прекратят стрельбу»[612].