Притяжение страха - Анастасия Бароссо

— Nadezhda… La Felicidad… Liubov… El Salvamiento… La Gratitud…[28]

По-видимому, все это имена Юлии. Потому что, произнося каждое из этих слов в именительном падеже, он неизменно показывает пальцем на нее. Точнее, на ее грудь в распахнутой джинсовке, которую он все же успел расстегнуть.

После трех чашек чая и нескольких поцелуев, не закончившихся ничем, кроме жара в губах и боли в животе, становится ясно одно. Оставаться в этой комнате, в чужой квартире, куда в любую минуту могут вернуться трогательный Мигель или стремительно угасающая Моника, больше невозможно. В городке, в такую погоду, делать абсолютно нечего. Сейчас бы самое время валяться на пляже, прижимаясь, друг к другу горячей кожей бедер и плеч, смотреть, как теплый песок бежит сквозь пальцы, просоленные морем… но… Нужно уходить. Антонио, как выяснилось, думал так же.

— Поедем в Барселону? — предложил он после очередного взгляда в словарь.

Юлия решила не сообщать, что вчера уже была там. К чему такие подробности?

— Я покажу тебе город… — продолжал освоение русского языка Антонио.

Это было забавно. Интересно, что покажет ей он? Юлия скрыла усмешку за нежным выражением глаз, от которого Антонио мгновенно потянулся к ней губами… Юлия резко вскочила с дивана.

— Поехали!

Всю дорогу в автобусе он крепко спал, обхватив ее обеими руками и положив кудрявую голову ей на плечо.

На старом блошином рынке Els Encants, он купил ей деревянные четки с треснутым католическим крестом. И она немедленно намотала их на запястье, потому что они так хорошо смотрелись с ее феньками.

Они шли по Carrer de la Princesa, слушая, как разносится над улицей грозный и тоскливый рык львов из зоопарка. Они не выпускали из рук словарик, данный Хуаном им во спасение. Так что, скоро научились быстро находить в нем нужные слова.

Но чем дольше они гуляли, тем сильнее тянущая тревога росла в груди Юлии, не давая насладиться городом и мужчиной, идущим рядом.

— Неужели, все это правда?

— Сиг — печально кивает он, — си…

— И ты — потомок самого Гауди?

— Си.

Он с досадой отворачивается. И резко сворачивает в сторону от Диагонали. Он, кажется, сознательно обходит район SAGRADA FAMILIA.

— Невероятно… Значит, и то, что твоя мама… извини… она… Ты не бредил?

— Рог desgracia…[29]

— Но, что это значит?! Я не понимаю… Мистика? Или — фольклор?

Он грустно смотрит на нее, и она боится продолжить расспросы. Боится показаться праздной, любопытной, ради забавы растравляющей его раны. Но ведь, в конце концов, нужно знать правду, чтобы не сойти с ума, окончательно запутавшись в диких мистическо-анатомических догадках?!

— Объясни… — попросила Юлия.

Антонио уныло посмотрел на истрепанную книжку в ее руках. Потом на нее. И, в который раз грустно улыбнулся, помотав кудрявой головой.

— No podre…[30] — сказал он, с тоской глядя на ее губы.

Потом, проголодавшись от ходьбы и волнений, они ели бутерброды с хамоном. С тем самым хамоном, который привел ее в восхищение. Но это было совсем не то. Юлия невольно вспоминала день корриды. Ужин с Карлосом и мясо убитого быка. Ветерок дыхания на своей шее и его взгляд перед тем, как она захлопнула дверь…

В скверике у Pare Estacio del nord Антонио посадил ее к себе на колени. Они ели бутерброды, запивая пивом из банок. Раньше, она была бы в восторге от такого времяпрепровождения. Господи, она ведь любит это! И Антонио так нежно целует ее в плечо… А она зачем-то смотрит на бомжа, который ждет в сторонке, когда они оставят ему объедки. И аппетит пропадает. И она раздраженно отводит плечо от прильнувших к нему губ.

— Кому нужно, чтобы ты отдал чертежи? Кто эти люди?

— Я не знаю.

Зря она это спросила. Яркие губы сжались и побледнели, а желваки заходили ходуном, как тогда, в ночь «Мерсе». Рука спонтанно, помимо ее воли дернулась, чтобы лечь ему на плечо. Он тут же прижал ее ладонью.

— Но они так давно преследуют… твою семью… и ты ни о чем не догадываешься?

— Я не желаю об этом думать… Я хочу просто жить. Я обычный человек!

— Но ведь придется…

— Нет!

Вверху, в серо-сиреневом небе, бледная терракота башен смотрится, как поплывший камень, или лава, текущая с вулкана.

— А тебе не интересно взглянуть, как… хотя бы на бумаге… как выглядел бы Собор Святого Семейства в окончательном варианте?

— Я ненавижу его!

— Но он так прекрасен…

— La deformidad! El delirio diabylico… La Locura del cantero orgulloso…[31]

— Тихо, тихо…

Он так задрожал, что ей пришлось прижать ладонь к его губам. И тут же отдернуть, когда он начал целовать ее. Слишком уж это напомнило другую, подобную сцену. Произошедшую недавно в соборе.

— Тихо, лучше пойдем на Рамблу.

Постепенно, сама того не замечая, Юлия увлеклась окружающей атмосферой.

Без яркого солнца, в фильтре облачности, Барселона выглядела еще более готической, кое-где даже мрачной. И от этого бесконечно, волнующе привлекательной. Как мужчина, от которого исходит опасность, кажется, почему-то гораздо соблазнительнее, чем улыбающийся розовощекий добрый молодец Иванушка. По крайней мере, так всегда было для нее, Юлии.

Она так отвлеклась от реальности, что не заметила, как выпустила руку Антонио, которую до этого все время крепко держала в ладони. Она видела боковым зрением, что он вроде бы идет рядом, чуть позади. И этого сейчас было достаточно.

И опять, как в тот первый день в Барселоне, так потрясший ее, Юлии кажется, что за ней наблюдают.

Чей-то неотрывный, внимательный, насмешливый взгляд — она уже стала привыкать к этому ощущению. Может, это просто место такое? Или у нее не в порядке нервы, или еще какая-нибудь мура… но теперь… теперь это чувство стало четким и сильным. И оно усиливалось по мере того, как они продвигались вперед по Рамбле к Placa de Catalunya. Оно делалось все ярче, все дискомфортнее, и, в конце концов, стало таким острым, что Юлии пришлось все-таки очнуться. Очнуться и взглянуть по сторонам. Чтобы увидеть.

Увидеть картину, настолько нереальную, что на мгновение подумалось — ей это просто снится. Она растерянно взглянула на Антонио. Тот, как ни в чем не бывало, улыбался рядом, идя теперь чуть впереди. Он только поднял брови на ее вопросительный взгляд и наивно захлопал длинными ресницами, чуть преувеличенно — типа: «в чем дело, все нормально…» Юлия медленно перевела взгляд с него на окружавшую их шумную толпу. И тогда поняла, она сходит с ума.

По обе стороны пешеходной улицы располагались бесчисленные открытые кафе. Большая часть столиков была заполнена народом — вальяжно отдыхающие местные жители и суетливые возбужденные туристы пили пиво из запотевших бокалов, ели с огромных плоских сковородок ароматную паэлью, смаковали хамон и маринованные оливки… И все они — все до единого, с обеих сторон смотрели… на Юлию. В упор.