Девичьи игрушки - Владимир Лещенко

Кровля была точно «патриаршей». Листы в полпальца толщиной изготовлены из меди, взявшейся за прошедшие сто лет патиной. Некогда, вероятно, плотно пригнанные друг к другу, сейчас они заметно покоробились. Так что Ивану без особого труда удалось вогнать между ними свой прут.

Дальше застопорилось. Толстая медь упорно не желала поддаваться напору. А тут еще и темнота обступила со всех сторон. Довелось зажигать факел, да не один, а то б и не разобрал, куда именно гнуть. Знатно было б развести костерок, но поэт боялся, что огонь будет заметен издалека. Поднатужился – ажио жилы на лбу выступили. Не обделил Бог силенкой. И постоянные занятия собой способствовали развитию и укреплению того, что дала натура и родители.

В общем, угол одной из кровельных пластин загнулся. Господин копиист присветил факелом и облегченно вздохнул. Крыто было в один лист.

Из раскуроченной дыры величиной с два или три кулака ринулся наружу теплый спертый воздух, пропитанный гнилостными миазмами. Иван отпрянул прочь. Мало ли что, еще отравиться недоставало.

Где-то в лесу заухал филин. Низкий ему поклон. И без того тошно, так он еще страху наводит. Прохора на него нет. Тот бы живо пугачу клюв утер. Передразнил бы так, что ночной страж сам не рад был, связавшись с лихим вороном.

Передохнув, продолжил начатое. Уже стало полегче. Где прутком, где и руками загнул еще несколько углов. Образовалось отверстие, куда вполне мог пролезть человек его комплекции. И опять поперло изнутри тухлым выдохом. Надо бы поберечься. Лицо влажной тряпицей обмотать, что ли? Так и сделал.

Часовенная кровля жадно ощерилась зеленым зевом, норовя проглотить дерзкого, решившегося пробудить здание от векового сна. Но Иван не спешил прыгать в Ваалову пасть. Не зная броду, не суйся в воду.

Неторопливо проверил крепость балок перекрытия. Дерево не погнило. Должно выдержать. Привязал веревку, а к другому концу оной приладил крупный камень для отвеса, да и бросил его в дыру. Зачал считать, сколько пройдет времени, пока раздастся удар. Раз, два, три, четыре, пять… Ага, грохнуло. Не так и высоко.

Опущенный в отверстие факел осветил не так много пространства. Малый кусок оштукатуренных, но отчего-то не расписанных, как полагалось бы, стен. Не успели? Или заказчик не пожелал украшать свою молельню? Чего гадать, там будет видно.

Вооружившись, Иван стал медленно опускаться вниз, держа в одной руке зажженный факел. Ниже купола стены не только также не были расписаны, но и хранили на себе явственные следы сильного пожара. Как же кровельному лесу удалось уцелеть в этаком-то пекле? И сохранилось ли что внизу?

Ноги молодого человека, в конце концов, коснулись пола, подняв облако пыли. Подождав, пока та уляжется, поэт напряженно огляделся по сторонам.

Пожар и впрямь мало что пощадил из убранства помещения, но созерцание и того, что осталось, вызывало сильные сомнения: а часовня ли сие вообще? Уж больно непривычным для православного церковного сооружения было отсутствие росписей, икон (впрочем, они могли и сгореть), алтаря и распятий.

Хотя нет, некое подобие алтаря имелось, но напоминало скорее языческий жертвенник, чем предмет христианского ритуала.

По обе его стороны располагались два полуобгоревших столба. Величиной в человеческий рост и причудливой формы. Словно статуя человека с головой, но без рук и ног. Да и голова какая-то странная – гладкая, безволосая и безликая.

Иван прищурился и посмотрел по-особому.

Эка докука! Кто ж посмел, кто умудрился сотворить подобное в доме молитвы?!

Водрузить подобия мужского естества и поклоняться им. Или деревянные фаллосы не для того предназначались, а для неких более таинственных нужд?

Все может быть. Вон ведь у некоторых восточных народов, хотя б у индусов, до сих пор в храмах сберегаются сии непристойные образы. А прежде они были куда как чтимы. И халдеями, и финикийцами, и вавилонянами, и в земле египетской. Да и в просвещенной Элладе тож.

Однако то восточные и дикие народы. А чтобы тут, в сердце России? И к тому же в часовне, построенной для пусть и бывшего, но патриарха православного! Невероятно!! Нет, не зря Господь испепелил премерзкий сей вертеп! Чай, до краев исполнилась чаша терпения Его. Надобно ж осмотреть и все остальное. Сплюнув в сторону каждого из столбов, Иван подошел к алтарю. Тот был сделан из камней. Сначала подумалось, что жертвенная плита сломана. Но, присмотревшись, парень понял, что так задумывалось изначально. Алтарь по форме напоминал букву «мыслете». А еще… женское лоно. Ну да, понятное дело. Ежели фаллосы имеются, то как же тут без противоположного естества обойтись?

Свет факела выхватил какую-то надпись, начертанную на лицевой части алтаря. Господин копиист смахнул с нее пыль.

Греческий. Надо же.

«Bombo».

Припомнилось, что именно так греки именовали богиню Гекату – покровительницу охоты, пастушества, разведения лошадей, общественных занятий людей (суда, народных собраний, войн), охранительницу детей и юношества. Она же считалась Темной богиней мрака, ночных видений и чародейства. Геката наводила ужас, бродя в темноте в местах погребений и появляясь на перекрестках с пылающим факелом в руках и змеями в волосах. С ее именем связывались некоторые непристойные колдовские ритуалы, среди которых значился и обычай жриц Земной и Небесной матери приносить на Гекатин алтарь мужское естество.

Присутствие здесь фаллических символов становилось понятным.

Но по-прежнему невозможно было объяснить само наличие этого жертвенника вблизи православной обители.

Да, сей Карфаген и впрямь долженствовало разрушить!

Под ногами что-то хрустнуло. Иван пошарил там своим прутом и наткнулся на кучку костей. Приглядевшись, узнал и отшатнулся.

Кости были змеиными.

И таковых, как вскорости Барков убедился, в «часовне» было в великом множестве.

Снова змеи! Как в В-де. Что ж это такое делается, люди добрые?

А ведь неизменными атрибутами Гекаты были именно змеи, а также бич и факел. И еще… собаки. Богиню повсюду сопровождала свора диких псов. Геката любила охотиться, и охота ее – это ночная ловля среди мертвецов, могил и призраков преисподней. Собак, как правило, ей приносили и в жертву.

Сам не зная почему, повинуясь некоему внутреннему порыву, поэт вытащил из мешка флягу со святой водой и принялся брызгать ею налево и направо. Ему казалось, что там, куда падала капля чудодейственной влаги, раздавалось злобное шипение, впрочем, мгновенно и обрывавшееся.

Так, передвигаясь посолонь, он наткнулся на большой кованый сундук с откинутой крышкой. Не тот ли это, в коем хранилась тайная вивлиофика опального святителя?