Рассказы (сборник) - Михаил Харитонов

— Звучит неплохо, — осторожно заметил Сабельзон.

— Нет, конечно, вы можете отказаться. Воплотиться в теле неизлечимо больного, например. Это хорошо чистит карму, многие любят. И, главное, ненадолго.

— Нет, спасибо, — академик покачал несуществующей головой. Существо, однако, поняло.

— Как хотите. Ваши права я вам изложил. Теперь вы пройдёте через контрольные инстанции. Я бы и сам всё оформил, но таковы правила. У вас там, — существо каким-то образом дало понять, что имеется в виду материальный мир, — сейчас сложный период, так что приходится вводить строгости. Короче говоря, сейчас вы предстанете…

— Всё-таки суд? — вздохнул академик.

— Ну зачем суд? Про вас всё и так известно. Я же сказал, кармический баланс положительный, особых проблем нет. Просто пройдёте несколько проверочек у представителей традиционных духовных учений. На предмет соответствия таковым.

— Я вообще-то ни во что такое не ве… — заикнулся Сабельзон, с опозданием соображая, что в его положении позволить себе роскошь оголтелого материализма сложновато.

— Ну да. Поэтому и нужна проверка. Сейчас люди сами не знают, во что верят. Так что приходится выяснять практически. Извините, Лев Владиленович, у меня клиент уже почти помер.

— Которого дубинками? — проявил участие академик.

— Ну да. Они там ему сейчас глаза выдавливают, так что он быстро загибается. Что поделать, сам виноват.

— А что он такого сделал? — зачем-то поинтересовался Сабельзон. — И где такое происходит? — уточнил он вопрос.

— Где-где. На рынке опиатов, — буркнуло существо, явно не желая вдаваться в подробности. Вам пора. До свидания, Лев Владиленович.

— Дос… — только и успел выдохнуть Сабельзон, когда его снова скрутила темнота.

— Доброй вечности. Вы христианин?

Пространство вокруг напоминало прежнее — разве что вокруг стало посветлее, а в центре вместо невнятного существа сидел вполне опознаваемый серафим, обвешанный со всех сторон крылами. Сабельзон посчитал крылья, вспомнил Пушкина, и понял, что перед ним серафим.

— Так вы христианин? — повторил серафим несколько настойчивее. Лев Владиленович вдруг осознал, что серафим говорит по-английски.

— Ну, вообще-то по происхождению я… — начал было излагать Сабельзон на том же языке, но ангел раздражённо махнул крылом:

— Нас интересует ваша вера, а не происхождение. Христианство — мировая религия, для нас несть ни эллина, ни иудея, — строго сказал серафим, воздевая верхнюю пару крыльев.

— Что ж. С церковью у меня не сложились отношения. Но я — человек европейской культуры, и признаю огромную роль христианства в её становлении, — с достоинством ответил он. Этой фразой он обычно отделывался от неприятных вопросов о конфессиональной принадлежности. Для самых упрямых у него была заготовлена ещё одна фраза — «мои отношения с Богом — это моё личное дело». Но он чувствовал, что здесь и сейчас она прозвучала бы несколько нелепо.

— Не морочьте моё сознание, — махнул крылом серафим. — Так вы претендуете на воплощение в Европе, Соединённых Штатах и прочих традиционно христианских странах, или как?

— Разумеется, — академику не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что к чему. — Желательно, конечно, в Западную Европу. Особенно Париж мне нравится. В семью образованных людей хотелось бы попасть, — добавил он, чуть поспешно и несколько заискивающе.

— Париж — это растущий центр мирового ислама, — поправил его серафим, — а вы говорили про христианскую культуру. Если хотите в Париже и не у арабов — придётся поискать… Ладно, — он махнул крылом и откуда-то появилась книга в чёрной обложке. Он положил её на другое крыло и принялся листать, сдувая страницу за страницей. — Ну вот… вот… и ещё вот. Три вакансии. В смысле — три походящих зачатия на сегодня.

— То есть как это три? — не понял Сабельзон. — Я вообще-то занимаюсь демографией последние пятьдесят лет. Во Франции низкая рождаемость, как и по всей Европе, но чтобы всего три ребёнка… Тем более, сейчас наметился всплеск, у средней французской матери около одного, и девять десятых, почти двое…

— В основном в семьях иммигрантов, особенно арабов, — серафим поднял крыло. — И у атеистов. У католиков слишком хороший вкус, чтобы делать детей. А остальные вакансии разбирают заранее. Вам могу предложить то, что осталось. Слепая девочка, мальчик-даун, и ребёнок неопределённого гендера, рождённый суррогатной матерью для гейской семьи. Выбирайте.

— А что, нормальных нет? — возмутился академик.

— Всё разобрано на три года вперёд, — развёл крыльями серафим. — Знаете, сколько желающих родиться во Франции? Причём — настоящих потомственных католиков со всеми правами? Советую брать девочку, — добавил он, озабоченно глядя в книгу. — В гейской семье вам будет неуютно.

— Не хочу быть слепым, — решительно заявил академик. — Ну ладно, чёрт с ним… — он сообразил, что чертыхаться при ангеле как-то неправильно, — Бог с ним… — тут академик подумал, что это могут принять за божбу, и снова поправился, — хрен с ним, с Парижем. А может быть, по Лондону что-нибудь есть?

— Сейчас посмотрим… — серафим заглянул в книгу. — По Лондону тяжело. Российские олигархи выкупили половину вакансий для своих людей. Но поищем… Ого! — серафим впился взглядом в страницу. — Абсолютно здоровый мальчик, в традиционной английской семье очень хорошего достатка. Такое улетает на раз. Вы везунчик. Оформляем?

Лев Владиленович чуть было не сказал «да», но торопливость серафима вселила в него некие подозрения.

— А что за семья? — спросил он. — Нет ли каких-то… э-э-э… побочных факторов?

— Семья как семья. Бывает и хуже. Занимаются… дистрибуцией некоторых веществ. Традиционный бизнес, ещё с позапрошлого века.

— Опиаты? — почему-то брякнул академик — видимо, в сознании что-то перещёлкнулось на предыдущую беседу.

Серафим посмотрел на него с уважением.

— Это у вас кармическое зрение прорезается, что-ли? — уважительно сказал он. — Передайте своему куратору поздравления. Ну так берёте?

— Всё-таки христианская культура и наркоторговля — это, знаете ли, как-то… — замялся Сабельзон. — Опять же, эта ваша карма. Что-то мне подсказывает, что здесь её можно испортить.

— Насчёт кармы вы правы, — признал серафим, — а насчёт культуры — это вы путаете христианскую культуру и христианские ценности. Вещи, можно сказать, противоположные, — наставительно сказал серафим. — Или вам ближе ценности?

— Ближе, — решительно заявил Сабельзон.

— Ну, так бы и сразу сказали, — серафим захлопнул книгу и извлёк откуда-то другую, в белой обложке. — Ага, вот. Есть замечательная вакансия на воплощение в семье истинных христиан, протестантов. Прекрасные люди, искренне верующие, добрые, смелые, умные, всем бы таких родителей… — вздохнул он. — Оформляем?