В погоне за призраком, или Испанское наследство - Питер Марвел

– Пока нет, – с легкостью согласился Амбулен. – Но здесь очень много перспектив для деятельного человека. Думаю, если как следует озаботиться... А у вас какие планы, сударь?

Уильям вздохнул и обернулся. Солнце уже зашло. На фоне алеющей кромки заката силуэт флейта был виден столь отчетливо, словно был нарисован тушью на стекле фонаря.

– Как это ни странно, – сказал он без восторга, – но я тоже собираюсь наняться на пиратский корабль.

Глава 9

Следы на воде

Когда Лукреция увидела, как летит в воду большой якорь «Черной стрелы» и проваливается в зеленоватую пучину, обдав сверкающими брызгами крашенный в черно-белые цвета борт корабля, то у нее возникло странное ощущение, будто она своими глазами видит, как с ее души падает камень, невыносимым бременем давящий на нее долгие месяцы путешествия. Длительное плавание изматывало ее, и чем ближе были воды Карибского моря, тем сильнее натягивались ее нервы, заставляя ее метаться по каюте, как тигрицу в клетке.

Однообразные дни, попутный ветер, незамысловатая пища – все вызывало у Лукреции яростное раздражение. Порой ей хотелось, чтобы разразилась буря, чтобы ураганный ветер переломал мачты и волны смыли за борт половину команды. Или чтобы из синей дали вдруг вынырнул черный корабль с размалеванной тряпкой вместо флага и вступил с ними в жаркую схватку – чтобы грохотали пушки, трещали борта, с хрустом ломались и рвали канаты мачты, чтобы ручьями текла кровь – все равно, своя или чужая. Иссушившие ее сердце желание мести и неудовлетворенное тщеславие искали выхода, а ее тяга к разрушению себе подобных не находила выхода.

Иногда, забившись в угол кровати и обхватив руками колени, она часами сидела так, уставившись в иллюминатор, и пыталась беспристрастно разобраться в своей кипящей страстями душе. Уже давно она не испытывала никакой радости ни от любви мужчин, ни от зависти женщин. Ее сердце снедала неутолимая жажда власти, все люди были для нее лишь игрушками, которые она привыкла ломать в бесконечных попытках понять, как они устроены. Временами жизнь представлялась ей длинной шахматной партией, в которой пешки выходили в ферзи, короли не могли переступить через клетку, а ладьи и офицеры бессмысленно гибли в угоду тому, кто переставляет фигуры. Она не хотела быть фигурой, она хотела быть игроком! Бессильная злоба на жизнь, в которой она давно не видела ни малейшего смысла и о которой когда-то так жарко молила, прискучила ей, и, заглядывая в себя, она с ужасом понимала, что давно уже умерла. Умерла в тот самый момент, когда сделала свой самый первый шаг к богатству и могуществу, предав свои наивные мечты и простодушную любовь.

А ныне, ныне все золото мира не могло отбить привкуса той грязи, которой ей пришлось нахлебаться, прежде чем стать тем, кто она теперь. А кто она теперь?

В бешенстве она только крепче сжимала кулаки, отчего ногти оставляли на ее ладонях глубокие кровоподтеки. И куда бы она ни поворачивала голову, взгляд ее то и дело натыкался на проклятую книжку, которую она и без Кольбера уже давно знала наизусть.

В общем, два месяца плавания стоили ей двух лет жизни, и она жаждала только одного – наконец-то начать действовать.

От нечего делать она было принялась опробовать свои чары на капитане, но вскоре и он начал ее безмерно раздражать. И хотя он непрерывно ухаживал за ней, отпускал комплименты и как мог старался скрасить ей тяготы долгого пути, Лукреция в конце концов начала при виде его испытывать приступы глубокой мизантропии.

Но она была не настолько глупа, чтобы ссориться с человеком, который должен был служить ей опорой на ближайшие месяцы. И хотя под конец путешествия ей редко удавалось сдерживать вспышки гнева и вовремя прикусывать свой не в меру острый язык, она умела повернуть дело так, что в итоге шевалье все ей прощал и даже, против воли, вновь и вновь подпадал под действие ее обаяния.

Когда «Черная стрела» встала наконец на рейде вблизи острова Мартиника, капитан Ришери первым делом предложил Лукреции нанести визит местному губернатору. Он предполагал, что в честь гостьи с рекомендательными письмами от Кольбера может быть устроен даже небольшой прием, который ее хоть как-то развлечет.

– Вы недопонимаете, капитан, той миссии, с которой мы сюда прибыли, – возразила ему Лукреция. – Забудьте о том, кто меня послал. У вас на борту – вдова гугенота из Ла Рошели, которая зафрахтовала это судно для небольшой торговой кампании и переезда в колонии. Я не испытываю доверия к здешнему губернатору и полагаю, что любая тайна, которую знают двое, – знают все. Без особой нужды не стоит привлекать внимания к моей особе. Поэтому вы поступите сейчас следующим образом: отправляйтесь на берег и подыщите мне достойное жилье – с прислугой и ванной. Пока я буду отдыхать и приводить себя в порядок, вы нанесете визит губернатору и окрестным трактирщикам, где и соберете все сплетни, которые только есть на этом клочке земли. Особенно обращайте внимание на слухи о человеке по имени Давид Малатеста Абрабанель. Не пропускайте ни одного сведения о последних проделках пиратов, особенно Черного Билла. О себе говорите уклончиво. Никто не должен знать, что мы на самом деле ищем. Вечером я жду вас с новостями.

Ришери выполнил задание с блеском и присущей ему обстоятельностью. Уже через пару часов спустя за Лукрецией вернулась шлюпка, и второй помощник доставил ее в Фор-де-Франс, где Ришери уже нашел для нее приличную квартиру с прислугой и ванной, как она и просила. Красивый дом в итальянском стиле с небольшим внутренним двориком, заросшим причудливыми растениями, пришелся мадам Аделаиде – а пока мы будем звать ее так, как она хочет, – по вкусу. Из окон, предусмотрительно снабженных жалюзи, открывался живописный вид на лазурные воды залива, над которыми парили белоснежные чайки. По европейским понятиям стоило это жилище вполне сносно, и неизвестно, что принесло Лукреции большее удовлетворение – удобные комнаты или выгодная цена. Деньги она любила тратить только на себя.

Вечером, отдохнув и посвежев, она устроилась в кресле прямо в саду и, достав из резной шкатулки трубку и кисет, велела принести угля. Наконец-то оно затянулась ароматным дымом с чувством глубокого удовлетворения. Да, как ни удивительно, но леди Бертрам пристрастилась к этому модному пороку еще при дворе Карла II, или Старины Роули, как иногда называли его придворные в честь одного из лучших жеребцов королевской конюшни; и теперь она спешила удовлетворить свое пристрастие, которое, впрочем, держала в секрете. Лукреция никогда не любила, чтобы о ней знали больше, чем она хочет, и теперь, с наслаждением вдыхая дым, она думала, что, возможно, половина ее раздражения на капитана была вызвана именно желанием покурить. Впрочем, то, что могла позволить себе леди Бертрам, не могла допустить мадам Аделаида Ванбъерскен, и посему она постаралась до прихода капитана тщательно уничтожить следы своего развлечения.